Нет, ни слова о вчерашнем! Возможно, это его удивляет. Ну что ж, вчера он удивил меня. Так удивил, что я всю ночь не могла уснуть!..
По утрам он зачеркивал масло. Кто-то из остряков подсчитал, сколько за два года службы солдат должен съесть масла. Проглотив свою порцию, они зачеркивали в самодельном календарике очередную цифру. Эта игра особенно утешала салаг-первогодков в первые месяцы службы в армии. Салага, Солобон, Салапет, Чижик насмешливо-нежные прозвища новобранцев. Год прослужил, и ты уже на полпути к дому Ты уже не Салапет какой-нибудь, а Шнурок, Черпак, Фазан!.. И служить тебе веселее. Но дни идут, и вот ты уже Старик, а там и Дед — это уже после того, как опубликован приказ министра обороны об увольнении в запас твоего призыва.. Два месяца до гражданки! Нижняя койка в казарме — уважение и почет! И вместе с нетерпеливым желанием увидеть своих, по которым соскучился, легкая грусть -— прощание с друзьями по службе...
Я все это знаю из Витькиных писем. Таких откровенных, как мне казалось.
— Ну, я пошел,— говорит он.— Если мне будут звонить, скажи, придет поздно...
— Ты не зайдешь домой после работы? Прямо в институт? — спрашиваю я.
— Еще не знаю,— говорит он. И достает новый свитер — наш с отцом подарок к его возвращению.— Возможно, я на занятия не попаду...
Я смотрю на него. Как он тщательно причесывает перед зеркалом свои вихры. Как придирчиво разглядывает себя, нахмурив брови и придав лицу строгое выражение.
— Что значит — не попадешь? — Я помню свое решение и сдерживаю себя изо всех сил.— Разве это зависит не от тебя? Сегодня четверг!..
— Да, сегодня четверг. А завтра пятница. А послезавтра, как ты сама понимаешь, суб... Чур, не драться!..
Я делаю вид, что хочу бросить в него табуреткой, и он выскакивает за дверь. Сейчас он промелькнет во дворе и скроется в арке ворот. На весь долгий день, до позднего вечера...
Нет, надо что-то предпринимать! И как можно скорее!..
Я брожу по дому в своих термических бигуди. Скоро и мне на работу. Может быть, там хоть слегка отвлекусь со своими милыми крошками!.. Эти детки соскучиться не дадут. В прошлый раз я велела им сочинить предложение, где бы часто встречалась буква «ж». И третьеклассница Аня Еголина тут же мне выдала: «Мужчины не могут жить без женщин»...
Надо собрать родню и друзей, устроить совет! Друзья у нас есть, а вот с родней не густо. У Бориса всего лишь брат и тетя, у меня вообще никого. Если бы у меня был брат! Когда мне трудно, я всегда вспоминаю о том, что у меня был брат!.. Мой Коля!..
Он лежит в братской могиле на берегу Донца. На мраморной доске обелиска его имя стоит первым, потому что он гвардии лейтенант, а остальные восемнадцать — сержанты и рядовые.
Когда он погиб, ему было как сейчас Витьке!..
Они ушли в один день — мой папа и брат. Тот день я запомнила на всю жизнь — шестнадцатое июля... И оба погибли. Сначала отец. Мы о нем ничего не знали. Просто от него не стало вестей. Но я продолжала ему писать. Мне было тринадцать лет, я упорно ждала ответа. И ответ пришел.
Наверху сложенного вдвое листка простым карандашом было написано самое это слово — как заглавие.
«дорогая доченька Я письменосец этого баталиона но я недавно в нем нахожусь Я вашего Папу не захватил его у полку нет и я не знаю по кокой причине его нет вы сделайте запрос этого полка начальника штаба вам ответят верно
затем досвидания
письменосец Алексеенко Захар
Савельевич с 1896 года».
Получив этот «Ответ», я утешилась, повеселела. Я была уверена, что отца перевели в другой полк и скоро он нам напишет!.. И только спустя много лет, повзрослев, я поняла, что, назвав меня «дорогая доченька», фронтовой почтальон Алексеенко уже все знал.
Его «Ответ» я храню вместе с извещением о смерти брата — официальным документом, похоронкой, как горько окрестили эту бумагу. Она начиналась словами: «Ваш сын...» Почтальонша Дуся вручила мне ее под расписку в голубой, погожий сентябрьский день сорок третьего года. Все были на полевых работах, а я не пошла — болела. Должно быть, я стала очень белой. Дуся накапала мне каких-то капель и дала выпить. Она носила их с собой, в почтовой сумке.
Потом мы сидели вдвоем на высоком деревянном крыльце и плакали.
С крыльца видна была Волга в мелкой ряби осенних волн.
— Ты думаешь, мне их легко носить? —- спросила Дуся, сморкаясь.— Меня уже люди боятся. Мимо пройду, аж перекрестятся...
А я все перечитывала одно и то же: «...уроженец г. Москвы (был вписан наш адрес) в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был ранен и умер от ран...»
— Не говори никому, я от мамы спрячу,— попросила я.
— Ну, спрятан, - согласилась Дуся. — Мне зачем говорить? У меня твоя расписка есть. Ты сама, однако, молчи. Народ болтать любит..
Больше года я прятала от мамы эту бумажку От людей утаиться не удалось, каким-то образом вскоре все село, где мы жили в войну мы приехали туда с интернатом, в котором мама работала, знало о том, что нам пришло извещение. Но маме об этом никто не сказал!..
И вот уже сколько лет я одна! Иной раз мне кажется, что все это мне приснилось — детство в коммунальной московской квартире, дружная семья, где в дни семейных праздников папа с мамой танцуют под патефон модное танго, а мы с Колей им аплодируем. И Коля меняет пластинку и с шутливым поклоном приглашает меня. Мы танцуем вальс венского леса.
Я встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеча,— он гораздо выше меня. И вот мои ноги отрываются от пола. Мы кружимся на одном месте комната небольшая, не растанцуешься!.. Мама кричит: «Осторожно, не ушибитесь! Коля, перестань!..» Мелькают стены, потолок, лица — расплывчатыми пятнами... Но я кричу: «Коля, быстрей!!!» И слышу его веселый, слегка задыхающийся голос: «Молодец, Талка! Держись!..» Он с размаху бросает меня на диван, в объятия мамы, а комната — стены и потолок — все еще плывет, и я крепко зажмуриваю глаза...
А когда я их открываю, нет ничего — ни мамы с папой, ни брата, ни этой комнаты с патефоном... Есть только, я — женщина в остывших термических бигуди,— не прибранный после завтрака стол и часы, которые показывают, что мне пора торопиться!..
Кабинет логопеда, где я работаю вот уже скоро пятнадцать лет, помещается на втором этаже. Наша школа лучшая в районе. Опытные педагоги, старательный персонал, высокая успеваемость. И мой кабинет оборудован по последнему слову техники — зеркала, плакаты-профили наглядно показывают положение языка при произношении каждого звука. Дидактические игры лото с картинками на «С», «3», «Ц», альбом на шипящие, на свистящие. На звуки «Р» и «Л»...
Я окончила факультет дефектологии в пединституте
Логопед — это нечто среднее между врачом и учителем. Заикание, недоразвитие речи, сниженный интеллект — даже в нашей, можно сказать, образцовой школе таких немало. А мой кабинет посещают дети из четырех школ района...
Они приходят ко мне на занятия после уроков, уже утомленные непосильным бременем науки, перекусив наскоро в школьном буфете. Я стараюсь активизировать их внимание, превратить урок в игру, развеселить.
Сегодня у меня второклассники. Небольшая группа — пять человек.
— Начинаем гимнастику языка,— говорю я.— Язык трубочкой! Трубочкой, а не чашечкой! Дима Иванов, это относится к тебе! Посмотри на свою соседку, она делает правильно... Теперь язык чашечкой! Молодцы! Язык жалом! Лева Минкин, что у тебя за жало? Это не жало, а лопата. Слыхали выражение — язык как лопата?..
Они смеются. Их легко смешить — они рады каждому случаю.
— Высунули язык, подули на него! Как следует подули! Теперь все сначала. Трубочкой! Чашечкой! Жалом!.. Молодцы! Взяли лото на шипящие. Лева, иди ко мне...
Я беру вату и спирт — они всегда у меня наготове, ведь приходится лезть в рот.
— Пука, давай посмотрим, в чем тут дело? Вот оно что, толстый язык. Ишь, как ты его раскормил... Рот открываешь хорошо, как настоящий лев...
Четыре мальчика и одна девочка. У мальчиков с этим вообще хуже. Заикание, звуковые погрешности — это по их части. Зато у девочек чаще другое — недоразвитие речи, снижение интеллекта. Сколько бьюсь с Полиной. Девочка все оглушает. Вместо «газета» произносит «камет а», а вместо «магазин» — «м а к а с и н». Прямо не знаю, что с ней делать!..
— Полина, в следующий раз приходи с бабушкой.
— С а ч е м? — Она смотрит на меня недоверчиво.
— Затем, что я хочу с ней поговорить. Тебя надо показать ушнику.
— С а ч е м? — Голубые глаза, голубые банты в русых косицах. Бабушкино сокровище!.. Небось и не подозревает, какое ей выпало счастье — иметь свою бабушку? Не то что Валера — носит на шее под рубашкой, как нательный крест, ключ от входной двери.
Валера заикается. Это случилось с ним год назад
9Я5
от испуга, когда его пьяный отец схватил со стола нож и стал гоняться за ним по всей квартире с криком: «Убью!..» Валера заперся в ванной и сидел там, дрожа, пока не вернулась с работы мать. Целые сутки он вообще не мог говорить, а потом речь восстановилась, но он стал заикаться... В прошлый раз я продиктовала им фразу — упражнение на звук «С»: «На севере весной солнце светит круглые сутки...»
— Слово «сутки» понятно? — спросила я.
— Это когда в тюрьму сажают,— сказал Валера. Сегодня мне трудно заниматься. Невольно возвращаюсь
мыслями к дому. Надо собрать совет! Сегодня же! Начнем с родни, что ли... Кибернетик с женой и тетя, для начала хватит...
Мы заканчиваем урок тем же, с чего и начали,— гимнастикой языка. После чего я задаю им задание на дом и отпускаю. Скоро придет вторая группа
Я поднимаюсь в учительскую и звоню Борису. Он юрисконсульт в строительной организации. К моему счастью, он на месте.
— Не мечи икру,— говорит он, понизив голос, должно быть, рядом люди.— О чем ты будешь с ними говорить? Мы сами ничего не знаем. Даже как ее зовут...
— Ее зовут Мымра,— говорю я и бросаю трубку. Нет, меня это просто бесит! Какое равнодушие к судьбе
сына! И какая самоуверенность: «Мы это поломаем!..» А как, в самом деле, ее зовут?..
По пути домой, в метро и потом на улице, я смотрю на девушек, стараюсь угадать, какая она. Наверное, маленькая — длинные любят маленьких. Вон как та, в джинсах и с модной сумкой на ремешке...
Нет, такая не возьмет три дня за свой счет, чтобы повидать моего дурачка! Да она его и не полюбит!.. И правильно сделает! Кому он такой нужен! Только нам с отцом. Мальчишка, недоучка!.. Уважающая себя девушка никогда...
Я ловлю себя на том, что разговариваю вслух, сама с собой. Только этого недоставало!.. Репетирую обвинительную речь на домашнем судилище... Интересно, что она в нем нашла? Я стараюсь быть объективной. Ну, симпатичная морда. Рост, бицепсы. А тут еще летная форма. Душка военный, как говорится...
Эта, в скромном пальтишке, как будто бы ничего. Нет, она слишком серьезная. Скорей уж вот та, с личиком, расписанным, как пасхальное яичко. Господи, до чего они все накрашены!.. И еще эти парики! Просто не доберешься до естества. Своеобразная форма мимикрии самозащита — так объяснила мне это наша модница Женя. Она ученая дама, жена Бориного младшего брата. Они оба кибернетики. Мика работает в вычислительном центре, а Женя преподает. Она недавно защитила кандидатскую, и мы шутя именуем ее «доцент наук» — с легкой руки Витьки, который назвал ее так случайно, по своей темноте...
Это и есть наша родня. Самая близкая. И еще Тетя. Борис и Мика рано потеряли родителей. Тетя их вырастила, выучила на свои скромные средства — она была корректором в издательстве. Я тоже называю ее Тетя, и даже Витька, хотя, по сути, она ему двоюродная бабушка. Слово «тетя» стало как бы ее именем — у нее трудное имя, что-то вроде Семирамиды... Я представляю себе, как округлятся глаза Тети, когда она узнает, что Витька хочет жениться. Как она закашляется, сомнет недокуренную папироску — наша Тетя курит...
— Ну, где твой сын? — спрашивает Борис, когда диктор в телевизоре желает нам «спокойной ночи».
— Он предупредил, что вернется поздно.
— Лично я ложусь спать.
— Но ведь мы решили сегодня поговорить!..
— Значит, поговорим завтра... Ты знаешь, какие в Москве концы!
— Метро до часу...— говорю я. И занимаю свой пост у окна.
Наш двор плохо освещен,— правда, лампочки над каждым подъездом. Фонари почему-то не горят, лишь один, возле арки. Он мигает на ветру почти с одинаковыми промежутками — как маяк.
В доме напротив много освещенных окон — не все ложатся ровно в двенадцать, как мой Борис. Привычно нахожу три окна на седьмом этаже — у Колесниковых еще не спят. Там живет Леха Колесников! Наш сосед по довоенной коммунальной квартире, лучший друг Коли. Просто диво, что мы не общаемся. Видимся только на улице, мимоходом. Что-то давно он мне не попадается!..
Борис у меня ревнивый. Черт меня дернул ему сказать, что в двенадцать лет я была влюблена в этого Леху!
Двор безлюден. Противно думать, что итька где-то болтается. Какой-нибудь тип может пристать... Нет, мне было спокойнее, когда он служил в армии и они даже в театр ходили строем!..
Я не отвожу глаз от арки.
— Ну что, Обезьянка? — говорит Борис и обнимает меня за плечи. Я не слышала, как он подошел.— Пора привыкать! У нас взрослый сын !..
— Что же ты предлагаешь? — спрашиваю я.
— Прежде всего выдай ему ключ от входной двери...
Я вспоминаю Валеру с нательным ключом на шее. Я никогда не видела его отца наяву, только в ночных кошмарах — как он гонится за мной с ножом и кричит: «Убью!..» Нет, я все равно не смогу заснуть, пока Витьки нет.
Он приходит в половине второго. Он продрог и голоден, и его лицо от этого кажется еще более детским.
— Ложись,— говорит он мне.— Я чего-нибудь сам возьму.
Я молча разогреваю ужин. Я так рада, что он пришел! Сколько всего передумаешь, пока стоишь у окна...
— Извини,— говорит он.— Я собирался вернуться раньше, но не получилось...
— Что-то все у тебя не получается! — Я смотрю, как он ест, и думаю: «Поцелуями сыт не будешь...»
— Ничего, мать! В конце концов все получится!..— Он подмигивает мне.— Все будет о'кэй!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11