— Нет, что ты, — Анюта встала и взяла ее за руку. — Давай я тебе помогу. Ты ляжешь в постель, отдохнешь, а мы приедем завтра.— Завтра у меня нет, — тихо сказала Белозерская и внезапно выпрямилась, глаза ее сверкнули. — И я все-таки закончу то, что хотела сказать. Мое время на исходе, поэтому постарайтесь не перебивать. В роду Белозерских живет «память крови» женщин-магинь, служивших культу Золотых Врат и носивших в себе ключ к ним. В Атлантиде, в легендах, меня называли Белая Праматерь, теперь так будут называть тебя, Анна. Ты и Игорь Алексеевич, — Белозерская указала на Корсакова, — сойдете в потерянную страну и принесете мир в опустошенные земли. Из всего нынешнего поколения потомков Белозерских я выбрала тебя, внучка. Ты получишь мои знания, а вам, Игорь, я отдам силу. Силой может распорядиться лишь мужчина — я еще раз убедилась в этом на примере Марии Санджиевой. Слишком уж подвержена женщина эмоциям и сиюминутным желаниям. Мне уже давно пора уходить, дети, но я ждала, когда у тебя, внучка, появится достойный спутник. Вы отправитесь туда, — она указала на картину, — и никто не знает, что вас там ждет.Корсаков опустил глаза, чтобы не видеть разгоряченного лица Лады Алексеевны. Нездоровый румянец проступил на ее щеках, дыхание пресекалось, и она ловила воздух посиневшими истончившимися губами.— В шкафу стоит шкатулка, — Белозерская вытянула дрожащую руку. — Анна, подай мне ее.Девушка с готовностью метнулась к шкафу, распахнула зеркальную створку. Со шкатулкой в руках она подошла к Ладе Алексеевне. Белозерская приподняла крышку, достала широкий серебряный браслет и поманила к себе Корсакова.— Здесь изображен лис, загрызающий змею. Корсак — степной лис. Думаю, это ваш родовой герб, молодой человек. Во всяком случае, так я видела во сне. Дайте вашу руку.Корсаков хотел было отказаться — уж очень старинным и дорогим выглядел браслет, но под требовательным взглядом Анюты отвернул рукав рубашки и протянул руку. Белозерская надела ему браслет на запястье.— Ну вот, дети, я сделала все, что от меня зависело. Встаньте-ка вот здесь, — она указала напротив себя, — и дайте мне руки.Игорь и Анюта подошли к ней и вложили руки ей в ладони. Корсаков поразился, насколько холодны были пальцы Белозерской.— А теперь возьмитесь за руки, вот так, хорошо. Не удивляйтесь ничему и не бойтесь, дети. Мне пора, — Лада Алексеевна потянула Анюту за руку.Девушка наклонилась, и Белозерская поцеловала ее в лоб, потом пожала ладонь Корсакову, закрыла глаза и что-то прошептала. Игорь хотел наклониться к ней — ему показалось, что она хочет что-то сказать, — но Анюта удержала его.Сухие старческие пальцы сжали ладонь Корсакова с такой силой, что он поморщился. Анюта всхлипнула, глаза наполнились слезами, по щекам пробежали влажные дорожки.— Что она сказала? — шепотом спросил Корсаков.— Она сказала: Саша, я иду, — шепнула девушка.По телу Лады Алексеевны пробежала короткая судорога. Белозерская выпрямилась, будто вжимаясь в спинку стула, черты лица ее обострились. Оно бледнело на глазах, кровь отливала от головы, словно уходила сквозь тело под землю. Нарастающий низкий гул сдавил уши, затуманил голову. Смерч расплывчатых образов метелью закружился по комнате, ударил в лицо, выбил слезы из глаз, сдавил могильным холодом тело. Корсаков крепче сжал ладонь Анюты. Рука Белозерской дрожала мелкой дрожью, но лицо оставалось спокойным и даже умиротворенным, словно она получала в подарок давно желаемое и знала, что не обманется в ожидании. За спинкой ее стула внезапно встала стена пламени. Стена окружила застывших Игоря и Анюту, сомкнувшись за их спинами. Корсаков сцепил зубы, сдерживаясь, чтобы не броситься прочь. В оранжевых и багровых сполохах он ясно различал лица и фигуры людей. Дрожащие и изломанные, они на миг обретали нормальный облик, и тогда можно было рассмотреть черты лица, тут же расплывающиеся и сменяющиеся другими. Ему показалось, что он узнал лицо женщины из своего кошмара, но видение было настолько мимолетным, что уверенно утверждать он бы не стал.Затем вихрь огня поглотил его, закружил и унес сквозь пламя. Он ощущал в руке ладонь Анюты, чувствовал ледяные пальцы Белозерской, и ему казалось, что, кружась в огненном хороводе, они поднимаются над землей и летят, несутся, сопровождая Ладу Алексеевну в мир, откуда нет возврата. Рев огня оглушал, языки лизали лицо, но странно, что он совсем не ощущал жара. Было только чувство полета и ощущение вливающейся в него энергии, заполнявшей каждую клетку тела.Раскат грома едва не порвал барабанные перепонки, Корсаков больно ударился ступнями, словно прыгнул с большой высоты, колени подогнулись. Он с трудом выпрямился. Дикий холод охватил тело, словно Игоря бросили в ледяную купель прямо из пышущей жаром печи. Он потряс головой, приходя в себя. Рядом, на коленях, все так же держась одной рукой за его руку, а другой сжимая ладонь бабушки, стояла Анюта. Корсаков попробовал высвободить руку из пальцев Лады Алексеевны. Ее безвольная ладонь упала на колено. Корсаков поднял Анюту, прижал к себе, гладя по голове.— Что это было? — едва слышно спросила она.— Не знаю, — голос изменил ему и Игорь кашлянул.— А бабушка?Корсаков вздохнул.— Она знала, что уходит, — тихо сказал он, — она хотела и ждала этого. Ты же слышала ее последние слова.Анюта шагнула к стулу с телом Лады Алексеевны, опустилась на колени, подняла ее руку и уткнулась в ладонь лицом. Плечи ее задрожали. Корсаков закусил губу. Лицо Лады Алексеевны было спокойным, голова склонилась к плечу.В квартире стоял зимний холод. Корсаков раздвинул гардины, переставил на стол горшки с цветами и открыл окно. Тепло летнего вечера хлынуло в комнату, изгоняя стужу. Игорь огляделся. После бушующего огня он был готов увидеть вокруг разгром, но все осталось, как было, только цветы в вазе поникли потемневшими бутонами — холод убил их. Что-то обжимало запястье. Браслет, подаренный Белозерской, словно впаялся в кожу. Зеленоватые камни, казалось, светились тусклым светом. Впрочем, может быть, это в них отражалось проникшее в комнату солнце.Взгляд Корсакова упал на картину, и только тогда он поверил, что все произошедшее ему не приснилось, — холст был разодран в клочья. Глава 5 Анюта сидела на полу возле ног Лады Алексеевны, держась за ее руку.— Надо бы позвонить в милицию и в «скорую», — сказал Игорь.— Позвони, — безразлично ответила Анюта.Корсаков вышел в прихожую. На стене висел старинный дисковый телефонный аппарат, если и не ровесник Белозерской, то немногим моложе. Корсаков снял трубку, набрал «ноль— два». Дежурная приняла вызов, переспросила адрес. Игорь с трудом вспомнил номер дома. Позвонил в «скорую помощь», обрисовал ситуацию. Равнодушный голос подтвердил, что бригада выезжает. На вопрос Корсакова, когда ожидать приезда, сказали, что теперь спешить некуда. Игорь подумал немного и набрал номер Александра Александровича. Ответил молодой женский голос. Корсаков назвался. Через минуту в трубке зазвучал баритон Сань-Саня.— Кручинский слушает.— Мы с Анютой находимся у Лады Алексеевны, — сказал Корсаков. — Она…— Что вы там делаете?— Если вы не будете перебивать, узнаете об этом гораздо быстрее. Лада Алексеевна умерла. Я вызвал милицию и «скорую».В трубке послышалось сдавленное ругательство. Корсаков ждал.— Игорь, я вас прошу, оградите Анну от ненужных расспросов, — голос Сань-Саня звучал почти по-человечески. — Ну, следователь там, врачи.— Об этом я и сам догадался.— Очень хорошо. Не позволяйте рыться в вещах Лады Алексеевны, я буду минут через сорок, — Александр Александрович положил трубку.Корсаков вышел в чистенькую кухню, закурил, выпуская дым в форточку. За окном летал тополиный пух, в заросшем высокой травой палисаднике доцветала сирень.Корсаков заглянул в спальню. Железная кровать с шишечками была аккуратно застелена, на трюмо, придавленный массивной стеклянной пепельницей, лежал сложенный пополам лист бумаги. Шторы были задернуты, и комнате царил желтый полумрак. Игорь зашел посмотреть, как Анюта. Девушка сидела возле стола и, подперев кулачком щеку, смотрела в окно.— Я пойду на улицу — встречу милицию и «скорую», — сказал Корсаков.Она кивнула, не поворачивая головы. Игорю захотелось подойти и обнять ее, разделить горе, но он не стал мешать — нет ничего хуже, когда кто-то влезает в душу с соболезнованиями, мешая проносящимся в голове воспоминаниям о только что ушедшем человеке.Он спустился во двор. Пожилой мужчина в домашних тапочках, тренировочных штанах и рубашке навыпуск подметал двор тощей метлой. Увидев Корсакова, он настороженно приблизился к нему.— Издрастуй, — метлу он держал, как дубину, двумя руками. — Что ходишь здесь?— Добрый день, — ответил Корсаков. — Вот, в гости приехали. К Ладе Алексеевне. Только беда случилась.— Какая-такая беда?— Умерла Лада Алексеевна.— И-и-и, — затянул мужчина. — Ай беда… А ты кто ей будешь?— Я с ее внучкой приехал, — пояснил Корсаков.— С Анюткой? Ай, какое горе, — мужчина переложил метлу в левую руку и протянул правую Корсакову. — Я — Ильдус, сосед, вот здеся живу, — он указал метлой на пристройку, — дворник я. И отец здесь дворником был, и я теперь, — мужчина наклонился вперед и понизил голос: — Отец рассказывал, как Ладу арестовали. У-у-у… стрельба была, бандит чекиста зарезал, другой чекист его застрелил, всех арестовал, и Ладу. Посадили ее далеко, на севере она сидела — сама мне говорила. А вернулась из тюрьмы, отец мой уже помер. Не дождался ее. И бабушка Лады тоже померла. А отец за их квартирой смотрел, берег. Хорошие люди — так говорил.Корсаков угостил его сигаретой. Мужчина положил ее за ухо и заковылял в пристройку. Игорь прошел за угол дома, где видел цветущую сирень, влез в кусты и наломал огромный букет. Вернувшись во двор, он положил букет на заднее сиденье «daewoo». Он уже не помнил, когда дарил Анюте цветы, так пусть хоть сегодня что-то отвлечет ее от тяжелых мыслей.Из подъезда вышла Анюта, присела на скамейке возле подъезда. Корсаков устроился рядом. Анюта попросила у него сигарету, закурила.— Ты знаешь, я хотела проститься, — сказала она, — но вдруг поняла, что прощаться не с кем. Бабушки там нет. Она ушла, осталась лишь оболочка. Пустая оболочка. Я лучше запомню ее живой.Корсаков обнял ее за плечи, она положила голову ему на плечо. Он заглянул ей в лицо. Глаза у Анюты были печальные, будто погасшие, но сухие.Хлопнула дверь пристройки. Дворник, с круглым подносом в руках, подошел к ним. На подносе стоял графин, четыре стопки, тарелка с нарезанным копченым мясом и блюдечко с дольками соленого огурца.— Издрастуй, Анютка.— Здравствуй, дядя Ильдус.— Вот, помянуть нужно Ладу, — он обернулся к пристройке, что-то гортанно крикнул.Из двери выскочила женщина в теплом халате, засеменила к ним. Ей вслед глядел мальчишка лет семи в тюбетейке и коротких штанишках.— Чего кричишь? Такое горе, а ты кричишь. Здравствуй, Аня.— Здравствуй, тетя Наиля.Ильдус передал поднос жене, сам уселся на скамейку, открыл графин, разлил по стопкам водку. Корсаков взял стопку, поднялся, уступая место женщине. Она благодарно кивнула. Выпили не чокаясь. Водка была холодная, как из сугроба. Игорь взял с тарелки пласт мяса, пожевал.— Бери еще, — сказал Ильдус, — родня из Татарстана прислала. В Москве такого не найдешь.— Спасибо, — Корсаков потянулся к тарелке. — А что, в Москве мясо пропало?— Это конина, — пояснила Анюта.Конину Корсаков до сих пор не пробовал. Он прислушался к своим ощущениям. Нет, ему решительно было все равно: мясо как мясо.Через арку во двор вошел мужчина в милицейской форме с погонами старшего лейтенанта. Китель был расстегнут, галстук милиционер нес в руке.— Добрый день. Хотя, какой добрый? — сам себя поправил мужчина. — Позвонили мне, вот пришел. Что, преставилась Лада Алексеевна?— Издрастуй, Петрович, — ответил Ильдус, наливая водку. — Участковый наш, — пояснил он Корсакову. — Вот, поминаем. Ты будешь?— Помяну, пока следователь не приехал, — старший лейтенант снял фуражку, перекрестился и залпом проглотил водку. — Хорошая женщина была, — чуть сдавленным голосом заметил он. Взяв дольку огурца, с хрустом разжевал: — Кто присутствовал при… э-э-э…— Мы были, — сказала Анюта, выразительно глядя на Корсакова. — Она тихо померла, не мучалась.— Ну и слава Богу! Помню, поясницу у меня прихватило, так она пришла. Как узнала — так до сих пор и не ведаю, заставила лечь на брюхо, руками поводила, и как рукой сняло, — сказал старший лейтенант, пытаясь прицепить галстук.— Да, а наш-то иголку тогда проглотил, — Наиля обернулась к ребенку и погрозила ему. — У-у-у, окаянный!… Так Лада иголку прямо из живота вытащила. И дырки не осталось. Мы потом на рентген ходили, так врачи не поверили. Врет, говорят, бабка ваша. Не было иголки. А как не было, когда…Во двор въехал милицейский «газик». Участковый вытер губы и поспешил навстречу штатскому, выбравшемуся из машины. Козырнул, они обменялись рукопожатиями. Штатский приблизился к подъезду. Глаза у него были покрасневшие то ли от бессонной ночи, то ли с похмелья.— Оперуполномоченный капитан Симонихин. Кто из родственников умершей присутствует?— Я внучка, — Анюта поднялась со скамейки. — Пойдемте, я все покажу.Симонихин открыл дверь, пропуская ее. Следом за Анютой в подъезд вошел мужчина в очках с чемоданчиком в руке и молоденький лейтенант.— Капитан, на два слова? — попросил Корсаков.— Слушаю вас!— Я присутствовал при смерти Лады Алексеевны. Мне бы не хотелось, чтобы Анну Александровну донимали вопросами… Сами понимаете ее состояние. Я могу все рассказать.— Хорошо, пойдемте наверх.В комнате, где скончалась Белозерская, Анюта, стараясь не смотреть на ее тело, рассказывала мужчине с чемоданчиком — судмедэксперту, как все произошло. Корсаков прислушался. По словам Анюта выходило, что они сидели, пили чай, и вдруг бабушке стало плохо. Этой версии Корсаков и решил придерживаться. Симонихин прошелся по комнате, остановился перед разодранной картиной, вопросительно посмотрел на Корсакова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33