— А чего ты так разволновалась? — улыбнулся Корсаков. — Я же не против. Дай только на ноги встать. Не здесь же детей растить, — он повел вокруг себя руками. — Вот Леня из больницы выйдет, возьму его за жабры — пусть устраивает мне выставку за бугром. Заработаем денег, и все у нас будет.— Правда?— Правда, — Корсаков обнял ее. — Мы спать будем или как? У меня уже глаза слипаются.— Мы будем спать, но сначала — репетиция!— Какая репетиция?— По воспроизведению потомства.— А-а-а…Они угомонились только к двум часам ночи.«Репетиция прошла успешно», — успел подумать Корсаков, прежде чем провалился в сон. * * * В спальне что-то грохнуло, заревел медведем Воскобойников. Корсаков вскинулся на надувном матрасе, Анюта схватила его за руку.— Что это?— Не знаю, — ответил Корсаков, поднимаясь.Свеча на столе почти прогорела, фитиль едва тлел. Игорь шагнул к стене, нашаривая выключатель, и в этот момент дверь спальни, распахнувшись, ударилась о стену. В холл кубарем вылетело чье-то тело. Следом ворвался Пашка в длинных семейных трусах. Он наклонился и приподнял копошившегося на полу человека. Корсаков зажег верхний свет. Вылетевший из спальни оказался худым мужчиной в тренировочном костюме и кроссовках. Воскобойников развернул его лицом к лестнице и дал такого пинка, что тот порхнул через оба пролета и, крякнув, приземлился уже возле входной двери. Павел поспешил вслед за ним, но мужчина успел отпереть дверь и, странно скособочившись, вывалился в переулок.В дверях спальни показалась Марина, кутающаяся в простыню. Анюта вскочила с матраса и бросилась к ней:— С тобой все в порядке?— Да, — сказала Марина. — Я услышала какой-то шорох, толкнула Пашу. А этот, — она кивнула в сторону лестницы, — возился возле окна. Увидел, что мы проснулись, бросился к окну, но Паша его поймал и…— Понятно, — сказал Корсаков, — подробности можно опустить.Он спустился вниз. Воскобойников стоял в дверях и грозил кому-то кулаком.Небо над крышами было серым, приближался рассвет.— Хватит народ исподним пугать, — сказал Корсаков, заводя Павла в дом.— Какой народ в четыре утра? — возразил Воскобойников. — Ну, Игорек, весело живете. Прямо при хозяевах в окна лезут.— А чего он хотел?— Хрен его знает, — пожал плечами Воскобойников, топая вверх по лестнице. — Спросить забыл, а теперь уже не догнать. Ну-ка, марш по постелям! — грозно прикрикнул он, увидев стоящих возле стола девушек. — Спектакль окончен.— Паша, я так испугалась! — Губы у Марины задрожали.— Ну-ну, все в порядке, — Анюта обняла ее за плечи, — тебе нельзя волноваться. А вы, Павел, сбавьте тон. Вы ее беречь должны.— Да я так, — смутился Воскобойников. — Ну, Мариш, ну что ты…Марина бросилась к нему и прижалась лицом к груди. Павел погладил ее по голове, успокаивая. Анюта, сердито сверкая глазами, решительно оторвала Марину от него и повела в спальню.— Пойдем, пойдем спать. Пусть мужики здесь сидят, а мы спать будем. Игорь, завтра же поставим окно, понял?— Понял, — пробурчал Корсаков.— Там молоко в холодильнике. Согрей и принеси, — она закрыла за собой дверь.Воскобойников в растерянности потеребил усы:— Она всегда командует?— Бывает, — усмехнулся Корсаков.Он налил из пакета стакан молока и поставил в микроволновку. Павел плюхнулся в кресло, шумно вздохнул.— Скажи, чтобы штаны отдали, — буркнул он.Корсаков отнес молоко. Марина с Анютой сидели, привалившись к спинке кровати, укрывшись простыней.— Давай, — Анюта протянула руку, — и ступай отсюда.— Пашка штаны просит.— Возьми вон там, на стуле, — разрешила Анюта.Корсаков подхватил со спинки стула брюки и подошел к окну. На подоконнике были пыльные следы кроссовок. Он выглянул на улицу. Как этот мужик забрался по стене на второй этаж? Корсаков свесился из окна. На стене, почти под самым окном, на желтой штукатурке виднелись глубокие царапины. Видимо, ночной гость был не один — кто-то держал ему лестницу, а когда в доме поднялся шум, сбежал вместе с нею. Игорь огляделся. Что здесь можно украсть? Или просто залезли, увидев открытое окно? Взгляд его упал на мольберт с картиной. Он подошел поближе, пощупал полотно, склонился над ним, приглядываясь. Возле рамы холст был надрезан, на полу возле мольберта валялась опасная бритва. Подобрав ее, Игорь вышел из спальни.Пока Павел натягивал штаны, Корсаков рассмотрел бритву. «Золлинген», отточенная так, что могла разрезать волос. Он показал бритву Воскобойникову.— Видишь? Он хотел картину украсть. Уже холст надрезал.— Однако, — протянул Павел. — У меня уже руки чешутся посмотреть, что ж это за картина. Аня говорила, что от бабки досталась. А бабуля ничего не сказала насчет: что за картина, откуда взялась?— Я думаю, это или трофей времен Великой Отечественной войны, или еще с революции осталась. — Корсаков сложил бритву и убрал в кухонный стол. — Бабуля, кстати, еще жива, так что можно и спросить. Ну, что, спать будем?— Попробуем, — прокряхтел Воскобойников, устраиваясь в кресле поудобнее. — Свет погаси.Корсаков прилег на матрас, но заснуть не удалось. В голову лезли мысли о происхождении полотна, за которым началась охота, стоило ему появиться здесь. Возможны были два варианта: либо Анюту отследили от дома бабки, либо знали, что рано или поздно картина появится у Корсакова и ждали этого. Первый вариант — чистый криминал, а вот второй… Опять начиналась чертовщина, о чем Корсаков и думать не хотел. С него достаточно было приключений с картами и двухсотлетним коньяком.Полукруглое окно над лестницей посветлело — над Москвой занимался рассвет. Корсаков осторожно встал, стараясь не разбудить похрапывающего Пашку, включил чайник и, на цыпочках подойдя к двери в спальню, заглянул. Анюта дремала, подложив под голову подушку и привалившись к спинке кровати, Марина спала у нее на плече. Услыхав едва слышный скрип двери, Анюта открыла глаза.— Чего тебе? — прошептала она, грозно хмуря брови.— Посмотреть, как вы.— Посмотрел? А теперь закрой дверь с той стороны. Она только уснула.Хмыкнув, Корсаков закрыл дверь. Анюта была в своем репертуаре — проявлять материнскую заботу было ее любимым занятием. Иногда это было приятно, но иногда раздражало, и Корсаков выходил из себя от чрезмерной опеки.— Ты мне скоро сопли вытирать будешь! — говорил он в таких случаях.— Если разучишься — буду, — соглашалась Анюта.Вот и сейчас она взяла под опеку женщину, которая была старше ее лет на семь.Корсаков заварил кружку кофе, устроился возле стола. Заворочался в кресле Воскобойников.— Это мне снится или действительно пахнет кофе? — сонно спросил он.— Это действительно пахнет кофе, — задушевным голосом подтвердил Корсаков. — Чарующий аромат. Пришлите нам три крышечки от стограммовых банок и взамен утраченному здоровью получите прекрасную красную кружку. Пластиковую, — уточнил он.— Налей мне кофейку, — слабым голосом попросил Павел.— А как же больное сердце? — вкрадчиво осведомился Корсаков.— Ну, налей, пока Марина спит. Что тебе, жалко?— Для друга ничего не жалко. С сахаром?— Ага.— Со сливками?— Если есть.— А сигаретку прикурить? С кофейком сигаретка, это…— Я сейчас встану и отниму кофе у тебя, — пригрозил Пашка.— Понял.Корсаков заварил еще кружку.— Держи.— Ох, какой кайф, — простонал Воскобойников. — Что вы меня все лечить взялись? Ладно водка, а то: не кури, кофе не пей. Ты хоть знаешь, что в растворимом кофе столько же кофеина, сколько в воде из-под крана? Все выпарили или выморозили. Чай и тот для сердца более вреден.— Да пей, чего ты разобиделся.— То-то! — Павел, прикрыв глаза, сделал огромный глоток. — А что ты там насчет сигаретки говорил?Марина с Анютой проснулись около девяти утра. Пока они принимали душ, Корсаков приготовил завтрак: яйца всмятку, бутерброды и кофе. Воскобойников бродил по комнатам, с нетерпением ожидая, когда все уедут, чтобы спокойно заняться картиной. После завтрака он проводил всех на улицу и попросил, чтобы раньше шести-семи часов вечера никто не появлялся.— Трудись спокойно, — сказал Корсаков, — а мы отдохнем. И за тебя тоже.Павел поцеловал Марину, помахал Игорю и Анюте и закрыл двери. Корсаков услышал, как Воскобойников щелкнул замком и одобрительно кивнул — это он предупредил Пашку, что могут заявиться коллеги или просто друзья пивка попить и тогда никакой работы не будет.— Ну что, красавицы? Куда едем? — спросил он, оборачиваясь к девушкам.— Я бы хотела в Архангельское, — попросила Марина.— Значит, едем в Архангельское, — сказала Анюта, — есть возражения?— Никаких, — поспешил ответить Корсаков.— Вот и отлично. А потом предлагаю на пляж, а потом поедем ко мне, в Митино. Это по дороге. Должна же ты посмотреть, как я живу.— Хорошо, — согласилась Марина.Поехали на красной «daewoo» Анюты. Марина, хотя ей хотелось обкатать «Ниву», не возражала — после ночного происшествия она чувствовала себя невыспавшейся. Анюта наоборот, будто спокойно проспала всю ночь, была полна сил и энергии. Она усадила Марину на переднее пассажирское сиденье и пообещала ехать осторожно. Корсаков, прежде чем сесть в машину, шепотом сказал, что у Марины только полтора месяца беременности и не стоит так ее опекать. Анюта отмахнулась от него, ядовито спросив: он беременный или Марина? — и заявила, что она как женщина лучше знает, что делать.Через Строгино выехали на Новорижское шоссе. Анюта вела машину быстро, но без своей обычной наглости, не забывая, однако, сигналить и отпускать едкие замечания по поводу манеры вождения других водителей.Припарковав машину перед центральным входом в усадьбу, она, словно профессиональный экскурсовод, начала было рассказывать об Архангельском, но Марина мягко ее остановила:— Анечка, это же моя специальность, позволь я проведу экскурсию.Посетителей было немного, а может, так казалось потому, что усадьба занимала большую территорию. В основном бродили группы иностранцев, восхищенно цокавших языками и щелкавших фотоаппаратами. Усадьба строилась и украшалась более пятидесяти лет и, по словам современников, напоминала садами, цветниками и парками райский сад. Редкие сорта деревьев и кустарников впоследствии погибли — оросить территорию парка в полтора десятка гектаров при Советской власти оказалось не под силу. Корсаков был здесь еще в студенческие годы, все с тех пор позабыл и с удовольствием слушал Марину. Они бродили по паркам, спускались по террасам, проходили длинными «зелеными галереями», напомнившими Анюте Петродворец, где она была в прошлом году. Марина останавливалась перед скульптурами античных философов, полководцев, мифологических персонажей, сыпала именами ваятелей, работавших на князя Юсупова, коротко рассказывала историю каждого: Кампиони, Пенно, Трискорни. Коллекцию живописи смотреть не пошли — погода была отличная и заходить в помещение не хотелось, хотя посмотреть и там было что: в коллекции Юсупова были итальянские, голландские, французские художники семнадцатого — девятнадцатого веков.Перелеском спустились к реке и расположились у воды, на крутом берегу. Справа был пологий спуск к реке. Анюта сбегала в машину и принесла купальники себе и Марине. Корсаков с завистью смотрел, как они плещутся в воде, — сам он в трусах с нарисованными мышами купаться не решился. У обеих были такие фигуры, что хоть сейчас ваяй их и выставляй возле малого дворца «Каприз» или у «Чайного домика». Пожалуй, ни один из архитекторов: ни Гонзаго, ни Петонди, ни Бове, не нашел бы, что возразить.Затем, возле примыкавшего к территории усадьбы санатория Министерства обороны они обнаружили шашлычную. Корсаков набрал шашлыков, пива себе и Марине и, несмотря на протесты Анюты, минеральной воды для нее, заявив, что после пива она за руль не сядет. К трем часам стало жарко даже под тентом шашлычной, и Анюта предложила заехать к ней на кофе, а потом на пляж в Строгинскую пойму. Так и поступили и на Арбат вернулись в начале седьмого вечера, истомленные водой и солнцем.Анюта поставила машину рядом с «Нивой», посигналила, вызывая Воскобойникова. Корсаков, встав под окно спальни, крикнул пару раз, потом постучал в дверь.— А он не мог уйти? — спросила Марина. — Может, в магазин или по Арбату пройтись.— Посмотрим, — Игорь открыл дверь своим ключом, подумав, что надо бы провести звонок.Он быстро поднялся по лестнице. Павел сидел в кресле с закрытыми глазами. У Корсакова екнуло сердце, но, подойдя, он с облегчением обнаружил, что Пашка попросту спит. На столе в пепельнице лежала гора окурков. Корсаков быстро опорожнил ее в мусорное ведро.— Вот это я понимаю работа! — воскликнул он. — Спровадил всех и спать.— Работу я сделал, — пробурчал Воскобойников, открывая глаза, — можешь посмотреть.Он поднялся и протопал в спальню. Картина стояла на мольберте, развернутая к свету. Корсаков взглянул на нее и почувствовал, как по спине побежали мурашки — его ночной кошмар оказался пророческим. Картина была выполнена в темных тонах. На перешейке, разделявшем болотистую равнину, сходились две армии, вот-вот должна была грянуть битва. Справа к болотам подступали горы, слева — холмистая равнина. Ущербная луна освещала трясину, испарения делали фигуры бойцов размытыми. Справа, на скале, в окружении багровых чешуйчатых чудищ, сидела женщина в доспехах. Ее фигура была прописана с удивительной точностью: губы улыбались злой усмешкой, черные волосы вились под порывами ветра, черные широко распахнутые глаза, казалось, проникают в самую душу зрителя. В ней было что-то неуловимо отталкивающее, несмотря на прекрасное лицо и идеальную фигуру. Вот сейчас она небрежно взмахнет рукой, посылая войска на смерть, и никто не дрогнет, готовый умереть за нее. Даже не за нее как абстрактную фигуру предводителя, а за обладание ею. Корсаков был готов поклясться, что именно за обладание этим божественным телом идут умирать воины как с одной стороны, так и с другой. Мимолетный восторг обладания для героя, решившего исход сражения, и после быстрая смерть с улыбкой осуществленной мечты на губах…— …шестнадцатым — началом семнадцатого века, но холст значительно моложе, — услышал Корсаков голос Воскобойникова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33