— Вот и ладненько, — ласково улыбнулся Рец, — телефончик оставь мне.
— Пожалуйста, пожалуйста, — простуженный достал записную книжку, вырвал листок и быстро записал телефон.
— Ну, что, мир? — спросил Рец, пряча бумажку.
— Мир, уважаемый.
— Я найду вас.
Рец повернулся к ним спиной и медленно пошел в сторону Цветного бульвара, небрежно помахивая кейсом. Небритый показал приятелю на пистолеты. Тот отрицательно покачал головой.
Глава 6
Витек проснулся от птичьего гомона. Время было, как он сам определил по высоте солнца, около семи утра. Во рту было погано, правый глаз открылся только наполовину. Витек перевернулся на бок и мучительно застонал. Вчера они с Люськой-челюстью высосали по шесть пузырьков настойки шиповника. Угощал, естественно, Витек в надежде на интим. Но Люська, падла, наотрез отказалась. Да еще глумиться вздумала — угадай, говорит, с трех раз, что значит: ни дать, ни взять. Витек отгадывать не стал, а потребовал законного, после возлияния, минета. Но Люська заорала, что русским языком объяснила — простыла она, насморк. И месячные к тому же! Вот и получается: ни дать, ни взять. Витек презрел эти дикие отмазки, но Люська саданула его в глаз сумкой с пустыми бутылками и, пока он приходил в себя, вставила ноги от греха. С горя Витек съел еще четыре пузырька шиповника и, конечно, выпал в осадок.
Однако надо было вставать. Похмелиться сейчас вряд ли найдешь, так хоть куревом разжиться. Почесываясь и ругаясь, он поднялся на ноги и пошарил в мешке на всякий случай, но чуда не случилось. Выпито и съедено было все.
— У-у, зараза щербатая, — сказал Витек.
Отряхнув с пиджака и брюк листья и траву, Витек забросил мешок на плечо и вдруг замер, ощутив чей-то взгляд. Он медленно повернул голову. В нескольких метрах, прислонившись спиной к дубу, сидел молодой парень в джинсах и кожаной куртке. Парень видимо только что проснулся, потому, что лицо у него было помятое, а светлые волосы всклокочены.
— С добрым утром, — учтиво сказал парень.
— Здорово, сука, — просипел Витек.
Парень усмехнулся.
— Ну, ты крут, отец. Чего такой суровый?
— Попей с мое, сынок.
— Болеешь, что ли?
— Догадливый ты, прямо сил нет, — Витьку надоел пустой треп, и он повернулся к собеседнику спиной, собираясь уходить.
— Так давай подлечимся, — неожиданно предложил парень.
— Угощаешь? — не поверил своему счастью Витек.
— А то! Где тут магазин?
Витек довел его до девятиэтажки, в которой была аптека, но парень шиповник пить отказался, и они прошли чуть дальше, к магазину. Молоденький продавец нахмурился, увидев Витька.
— Все, Виктор, больше в долг не дам.
— А что, много должен? — влез в разговор парень в куртке, — так я расплачусь, командир, какие проблемы?
Уже в лесу, раскладывая продукты на газетах, Витек с удовольствием вспоминал круглые глаза продавца, когда они с новым знакомым набрали и выпить и закусить, и даже ананасовый компот на десерт. Открыв обломанным перочинным ножом банку шпрот, Витек с удовольствием облизал испачканные маслом пальцы.
— Ну что, за знакомство? — предложил парень, поднимая пластиковый стакан с «посольской».
— Ну, давай, — согласился Витек. И коротко поклонился — Виктор.
— Павел.
Они чокнулись и, доброжелательно поглядывая друг на друга, выпили. По привычке Витек занюхал рукавом и запалил окурок, подобранный по дороге. Волохов нарезал колбасу, сыр, открыл фруктовые консервы.
— Давай, налетай, — он сделал приглашающий жест и сам принялся за еду.
Хорошо легла «посольская» на старые дрожжи. Витька сразу повело, не хотелось ни есть, ни пить, а только умильно смотреть на нового знакомого и улыбаться. Во хмелю он становился мягким и добрым. Эдаким интеллигентом из народа. Жесты его становились чуть ли не изысканными, речь плавной и размеренной, а выражения культурными, почти без мата и вообще какой бы то ни было ругани. Они выпили еще, и Витек поведал свои беды и горести. Рассказывал он свою историю уже не в первый раз, а все равно слеза прошибала. Да, побросала жизнь, покуражилась. А хорошую работу тяжело найти. Раз только повезло — на киносъемку попал. Там и закусить было чем, и спереть чего по мелочи. Волохов сочувственно кивал, поддакивал, сокрушался. Он тоже был доволен. Ему как раз нужен помощник, а этот мужичок вопросов задавать не будет. Хлопнет стакан и не обратит внимания на некоторые странности.
— … ну, ассистент режиссера и рад — костюмы подбирать не надо, все в своем сниматься будут. Где он столько рванья найдет? Только в Голливуде! А столы кругом, — Витек хлопнул себя по небритой щеке, — ну просто ломятся! А режиссер, вроде культурный с виду человек, представительный, трубку все курил. Но когда день к вечеру пошел, а съемки ни с места, и он осерчал. — Витек набрал в грудь воздуха и заорал, что было мочи, начиная фразу низким утробным голосом и переходя на фальцет в конце: — Массовка, реквизит не жрать!!! Я ебаный в рот!!! Во как орал! — Витек сокрушенно покачал головой, налил себе полстакана и, покопавшись пальцем в банке шпрот, выудил рыбку покрупнее.
По мере опьянения жесты его делались все небрежней, речь все витиеватей, и понимать сложные периоды, насыщенные восклицаниями и междометиями не утруждавшегося их расшифровкой Витька становилось все труднее.
Волохов откинулся на траву. Над головой легкий ветер перебирал светло-зеленые листья дуба, Витек бубнил о несправедливости и быстротечности жизни, и ничего не хотелось. Лежать да лежать, глядя в небо через молодую листву. Волохов ощутил покалывание в кончиках пальцев, затем будто озноб побежал вверх по руке. Отлежал, что ли, подумал он. И вдруг он вспомнил. Он вспомнил и от неожиданности так резко сел, что Витек замолчал, недоуменно глядя на нового знакомого.
— Ничего, ничего, — пробормотал Волохов, поднимаясь, — наливай, я сейчас.
— А-а, — протянул понимающе Витек, — я обычно вон туда, за кусты хожу.
Павел забрался в самую гущу орешника и, зажмурившись, раскинул руки и запрокинул голову. Озноб уже сотрясал все тело, казалось, что под кожей перекатывается что-то прохладное и податливое, как морская волна.
— Спасибо, князь, — прошептал Павел, — спасибо.
Подошедший Витек увидел, как лицо и кисти рук нового знакомого на миг покрылись темно-зеленой бугорчатой шкурой, а вместо пальцев матово блеснули кривые когти. Витек зажмурился, а когда открыл глаза — Волохов был уже человек как человек. Все, решил Витек, пора завязывать с аптекой.
Отец Василий жил в старом доме, еще сталинской постройки. Несмотря на поздний час, окна кое-где еще светились голубоватым светом. Волохов оглядел двор. Фонари прятались в листве старых тополей. Компания молодежи на скамейке, бренча расстроенной гитарой, поведала ему, как нагонял беду дувший с моря ветер. Чтобы до слушателей дошло штормовое предупреждение, каждая фраза повторялась два раза. Волохов вошел в подъезд. Поднявшись на второй этаж, он прислушался. За дверью соседней квартиры громкий женский голос с надрывом обвинял Хосе Луиса Альберто в том, что он бесчестно воспользовался доверчивостью и невинностью. Этажом выше разговаривали по телефону на повышенных тонах. Слов, правда, было не разобрать. Деревянная крашеная дверь квартиры отца Василия была заклеена бумажной полоской с неразборчивыми печатями. Волохов повозился с древним замком, аккуратно отклеил бумажку и вошел внутрь. Квартира была двухкомнатная. Пахло воском и пылью. Рассохшиеся половицы скрипели под ногами. Дверь справа вела в спальню. Обычный, раскладывающийся книжкой диван, старый шкаф с потемневшим зеркалом, телевизор на тумбочке. Волохов прошел в другую комнату. Почти все стены занимали книжные полки, возле окна стоял тяжелый письменный стол из светлого дерева с множеством ящичков. Видимо здесь отец Василий работал. Один угол комнаты был отведен под божницу. Лампада перед иконами не горела. На покрытом зеленым сукном столе стопкой лежали несколько книг. Везде царил порядок, выработанный годами одинокой жизни, и только едва заметный слой пыли на книгах показывал, что сейчас квартира без хозяина.
Волохов присел к столу, подтянул к себе книги. Книги были на латыни.
— Однако, — пробормотал Волохов, — батюшка-то шибко грамотный был. От многих знаний многие беды.
Открывая книги на заложенных страницах, он бегло пролистал их и положил обратно на стол. Открывая ящички, просмотрел их содержимое. Ни дневников, ни писем. Волохов посидел немного, оглядывая комнату. Нет, вряд ли здесь есть какие-нибудь тайники. И все же… Наклонившись, он выдвинул самый нижний ящик стола, заглянул в углубление под ним и, удовлетворенно кивнув, вытащил длинный почтовый конверт с разноцветными марками. Конверт был запечатан, но, присмотревшись к заклеенному углу, Волохов понял, что его вскрывали. Адрес и имя получателя были написаны по латыни. Волохов приблизил конверт к лицу, разглядывая марки.
— Vasily Jarovtsev, — прочитал он адрес получателя, — Очень интересно. А ну-ка, нарушим тайну переписки, раз уж мы есть блаженные.
Вскрыв конверт перочинным ножом, он достал листок тонкой бумаги с золотым обрезом и водяными знаками и развернул его. Текст был написан по-русски, писали, похоже, чернильной ручкой. Почерк был аккуратный, буквы четкие с сильным наклоном, будто летящие.
— Уважаемый господин Яровцев, — стал читать Волохов, — через своих друзей я… что за черт, — изумился он.
Буквы на глазах стали расплываться, теряя четкость, голубоватая с прожилками бумага посерела на глазах. Коротко выругавшись, Волохов попытался спрятать письмо обратно в конверт, но бумага рассыпалась, оставив у него в ладони горсть пепла.
— Ох, дурак, — простонал Волохов, — ну, дубина…
Он ссыпал пепел в конверт, положил конверт в карман и, постояв у входной двери, тихонько покинул квартиру.
Вернувшись в парк под утро, Волохов отыскал полянку, где они с Витьком вчера пировали.
Полянка была пуста. Волохов чертыхнулся, но тут повеявший ветерок донес характерный запах. Раздвинув кусты он умилился увиденному: под орешником, свернувшись эмбрионом, спал Витек. Сумка была у него под головой. Из нее торчали горлышки «Посольской» и «Пепси». Куртка Волохова, которой он, уходя, прикрыл Витька, висела тут же, на кусте, аккуратно расправленная. Поеживаясь от утренней прохлады, Волохов надел куртку, присел под дерево и задремал.
Часа через полтора он услышал, как зашебуршился Витек и приоткрыл один глаз. Витек с кряхтеньем перекатился на спину, уперся в землю локтями и, приподнявшись, помотал головой. Зрение его прояснилось, он заметил Волохова и вперился в него из-под набрякших век.
— Явился, — пробурчал Витек. — Уставшего, значит, товарища в лесу бросил, а сам по бабам. А я, значит, пиджак его сторожи.
Он поднялся на ноги, передернулся, достал из сумки газету и, расстелив, принялся раскладывать закуску.
— А теперь, значит, еще официантом работай. Никогда Витек халдеем не был, — повысил он голос.
Волохов и бровью не повел.
Витек достал «Посольскую». Водки оставалось грамм сто. Витек вылил ее в один стакан, глянул на Волохова и, пробормотав «кто первый встал — того и тапки», поднес ко рту. Замерев с поднятой рукой, он еще раз посмотрел на спящего собутыльника, досадливо крякнул и разлил водку в два стакана.
— Павел, — хмуро позвал он, — слышь, Павел. Вставай похмеляться. Проспишь царствие небесное.
Волохов, словно пробуждаясь от сладкого сна, захлопал глазами, встал, потянулся и подошел к накрытому «столу».
— А это во сколько же у вас царствие небесное открывается?
— Оно у нас круглосуточное теперь. Как ночные «шопы» открыли, — пояснил Витек. — Давай, не тяни резину, — он приподнял свой стаканчик.
— Спасибо, что подлечиться позвал. Только я не болею.
— Молодец, — похвалил Витек, снова переливая спиртное в один стакан, — а я вот привык. Эх, говорил батя: играй — не отыгрывайся, пей — не похмеляйся.
Подъев закуску, он завернул банки в газету, пояснив, что относит мусор подальше. Здесь еще жить да жить. Волохов одобрительно кивнул.
— Слушай, Виктор, разговор есть, — сказал он.
— А-а, — Витек покрутил в воздухе заскорузлыми пальцами, — я сразу понял, что ты, парень, того!
— Да что ты, — отмел догадки Волохов, — я ж прозрачный, как горный родник, и такой же чистый!
— Ну да! А шиповник пить отказался!
Аргумент был железный, и Волохову пришлось немного сдать позиции.
— Наблюдательный ты, Виктор. Другой бы не заметил, а ты… Видишь ли, книгу я пишу.
— Писатель, значит.
— Скорее э-э… журналист.
— Вон оно что.
— Ага. Работы много, одному не под силу. Нужен мне, понимаешь, соавтор.
Витек поскреб щетину на подбородке.
— Ну что ж, это я могу. Соавтор — это по мне. А как с зарплатой?
— Обижаешь, — развел руками Волохов, — ты же видел: я не жадный. А надо, Витя, вот что: тут недалеко, в одном доме, похороны вчера были. Большой человек помер, так, что поминать не один день будут. Надо вокруг походить, послушать, что говорят. Глядишь и нальют. Ну, как, сделаешь?
Услышав про поминки, Витек оживился. Волохов назвал ему адрес.
— Ты хоть мужчина видный, но в такой маскировке везде своим будешь, — напутствовал он агента, выдавая двадцатку подъемных.
Витек поддернул пузырящиеся на коленях брюки цвета линяющего хомяка, сбил ногтем пылинку с пиджака с полуоторванным воротником и потопал к выходу из парка.
— Однако пора подумать и о крыше над головой, — пробормотал Волохов.
Можно, конечно, в гостиницу, но останется регистрационная запись и прощай, инкогнито.
Можно и квартиру снять, но скучно. А вот та девочка с пляжа… это было бы совсем неплохо. Девочка неиспорченная, с понятием. Меркантильная слегка, так сейчас женщины рано понимают, что скука в «тереме с дворцом» лучше веселья в «раю в шалаше». И отпуск на Канариках предпочтительнее сомнительного сервиса разваливающихся крымских пансионатов. Стало быть, будем охмурять, решил он.
Пиццерия, где работала Светка, выходила затемненными окнами на Ленинградский проспект. Почти напротив была церковь, где служил отец Василий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45