Когда я вышла из аэропорта «Перетола» во Флоренции в сопровождении Зои, жара была просто невыносимой. Мне показалось, что через мгновение она высушит меня до последней капли и от меня останется лишь кучка пепла на мягком асфальте. Впрочем, я все списывала на беременность, утешая себя тем, что обычно не чувствую себя настолько усталой и измученной. Нарушение суточного ритма организма, вызванное перелетом через несколько часовых поясов, тоже не способствовало ни физическому, ни душевному здоровью. Мне казалось, что солнечные лучи безжалостно впиваются в мое тело, стремясь ослепить и иссушить глаза и кожу, несмотря на соломенную шляпку, которую я предусмотрительно надела.
Я взяла напрокат автомобиль, скромный и ничем не примечательный «фиат», который в гордом одиночестве поджидал нас на раскаленной и пустой парковочной площадке. Кондиционер не справлялся со своими обязанностями. Выезжая задним ходом со стоянки, я внезапно подумала о том, как выдержу сорокаминутную поездку до Лукки. Я мечтала о темной прохладной комнате, о том, как засыпаю под мягкими, прохладными простынями. Впрочем, меня поддерживал энтузиазм Зои. Она не умолкала ни на минуту, показывая мне на небо, которое было здесь совершенно необычного цвета – ярко-синее и безоблачное, восторгалась кипарисами, высаженными вдоль шоссе, маленькими рощицами оливковых деревьев, развалинами древних построек и жилых домов на вершинах дальних холмов.
– Эта местность называется Монтекатини, – со знанием дела заявила она, не выпуская из рук путеводитель, – она знаменита своими минеральными источниками и винами.
Мы ехали дальше, и Зоя принялась читать вслух информацию для туристов о Лукке. Оказывается, это был один из немногих тосканских городков, которые сохранили в неприкосновенности – относительной, разумеется – опоясывающие их средневековые крепостные стены. Центр города представлял собой образчик старинной архитектуры, где практически запрещено было автомобильное движение. В городе масса достопримечательностей, увлеченно продолжала Зоя, это и собор, и церковь Святого Михаила, и башня Джаниньи, бывшего сеньора Тосканы, и музей Пуччини, и палаццо Дворец Манси… Я улыбнулась дочери, приятно удивленная ее хорошим настроением. Она в ответ одарила меня лукавым взглядом.
– Полагаю, на осмотр достопримечательностей у нас останется немного времени… – заметила она. – Мы ведь здесь по делам, не так ли, мам?
– Ты совершенно права, – согласилась я.
Зоя уже успела отыскать адрес, по которому значился Уильям Рейнсферд, на своей туристической карте Лукки. Он жил недалеко от виа Филланьо, главной артерии города, длинной пешеходной улицы, на которой располагался и небольшой пансион «Каса Джованна», в котором я заказала нам комнаты.
Когда мы приблизились к Лукке и окружавшей ее путанице кольцевых автодорог, я обнаружила, что мне придется полностью сосредоточиться на методах крайне оригинального вождения, которого придерживались местные водители. Они выруливали на встречную полосу, тормозили или поворачивали в любую сторону, не давая себе труда подать какой-либо предупреждающий сигнал. Они намного хуже парижан, решила я, снова испытывая усталость и раздражение. Помимо всех прочих удовольствий, внизу живота у меня появилась странная тяжесть, которая мне решительно не нравилась, поскольку она очень походила на начинающиеся месячные. Неужели я съела что-то такое в самолете, отчего мой желудок взбунтовался? Или это симптомы чего-то похуже? Меня охватили дурные предчувствия.
Чарла была права. Было полным безумием приезжать сюда в моем состоянии, когда срок беременности не составил еще и трех месяцев. Это могло подождать. Уильям Рейнсферд спокойно мог бы подождать моего визита еще полгода или около того.
Но тут взгляд мой упал на лицо Зои. Оно было прекрасным, оживленным и радостным. Моя дочь буквально светилась от счастья. Она ведь еще ничего не знала о том, что мы с Бертраном будем жить раздельно. Она пребывала в собственном мире, не подозревая о наших планах. Наверняка она никогда не сможет забыть это лето.
И, загоняя «фиат» на свободное место на парковке у городской стены, я поклялась себе, что постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Зоя получила настоящее удовольствие от пребывания в Италии.
* * *
Я сказала Зое, что моим ногам требуется некоторая передышка. И пока она болтала в коридоре с дружелюбной и гостеприимной Джованной, пышущей здоровьем, полной дамой, обладающей, к тому же, еще и страстным голосом, я приняла холодный душ и прилегла на кровать. Боль в нижней части живота понемногу уходила.
Наши комнаты, расположенные по соседству в старинном, высоком здании, оказались маленькими, но очень уютными и комфортабельными. А я все никак не могла забыть разговор с матерью, когда я позвонила ей от Чарлы, чтобы сказать, что не приеду в Нахант и что мы с Зоей летим в Европу. По тому, как она растерянно умолкла, а потом осторожно откашлялась, я заключила, что мать встревожена и обеспокоена. Наконец нейтральным тоном она поинтересовалась, все ли у меня в порядке. Я бодро заверила ее, что лучше и быть не может, что мне представилась возможность побывать вместе с Зоей во Флоренции и что я прилечу в Штаты попозже, чтобы повидаться с нею и папой.
– Но ты же только что прилетела! И зачем улетать снова, после того как ты пробыла у Чарлы лишь пару дней? – запротестовала мать. – И к чему прерывать Зоины каникулы здесь? Я решительно ничего не понимаю. Ты говорила, что соскучилась по Штатам. А теперь такая спешка…
Я чувствовала себя виноватой. Но как я могла изложить им с отцом всю эту невероятную историю по телефону? Когда-нибудь я это сделаю, утешала я себя. Только не сегодня. И чувство вины не желало отпускать меня, пока я лежала на розовом покрывале, от которого исходил слабый запах лаванды. Я даже не успела рассказать матери о своей беременности. И Зое я еще ничего не говорила об этом. Мне очень хотелось посвятить ее в эту тайну, как, впрочем, и отца. Но что-то удерживало меня от такого шага. Какие-то непонятные и, скорее всего, глупые предрассудки, какое-то дурное предчувствие, какого я никогда не испытывала раньше. Похоже, в последние месяцы моя жизнь медленно, но неотвратимо менялась. Интересно, в какую сторону?
Было ли это связано с Сарой, с рю де Сантонь? Или это были пресловутые симптомы подступающей старости? Я не знала, что и думать. Зато я твердо знала, что чувствовала себя так, словно густой, приятный, спокойный, безопасный туман, в котором я пребывала, постепенно рассеивается. Чувства мои проснулись после долгой спячки и обострились. Туман рассеялся. С ним ушло и кажущееся умиротворение. Остались только факты. Я должна найти этого человека. Сказать ему, что ни семейство Тезаков, ни Дюфэры никогда не забывали о его матери.
Мне не терпелось увидеться с ним. Он находился совсем рядом, здесь, в этом самом городе, может быть, даже прогуливался сейчас по шумной и оживленной виа Филланьо. Как-то так получилось, что, лежа в постели и вслушиваясь в доносящиеся до меня с улицы звуки – испуганный рев мотороллеров или отчаянные звонки велосипедов – я чувствовала, что стала ближе к Саре, ближе, чем раньше, потому что в самом скором времени я должна была встретиться с ее сыном, ее плотью и кровью. Девочка с желтой звездой на груди стала мне близка как никогда.
Протяни руку, подними трубку телефона и позвони ему. Легко и просто. Тем не менее я не могла этого сделать. Я посмотрела на старомодный черный телефон, чувствуя себя совершенно беспомощной, и вздохнула от отчаяния и раздражения. Снова откинувшись на подушки, я ощутила всю глупость своего поведения и даже немного устыдилась его. Я поняла, что разговор с сыном Сары превратился для меня в настолько навязчивую идею, что я даже осталась равнодушной к очарованию и красоте Лукки. Подобно лунатику, я безропотно следовала за Зоей, которая с такой легкостью разобралась в хитросплетении старых, извилистых улочек, как будто жила здесь всю жизнь. Я не смотрела по сторонам и ничего не видела. Окружающий мир потерял для меня всю свою привлекательность, и мысли мои занимал только предстоящий разговор с Уильямом Рейнсфердом. А теперь я даже не могу заставить себя позвонить ему.
В комнату вошла Зоя и присела ко мне на краешек кровати.
– С тобой все в порядке? – поинтересовалась она.
– Отдых пошел мне на пользу, – ответила я.
Она внимательно всматривалась в мое лицо большими карими глазами.
– Думаю, тебе надо отдохнуть еще немножко, мама.
Я нахмурилась.
– Неужели я выгляжу настолько усталой?
Она кивнула.
– Отдыхай и ни о чем не думай, мама. Джованна покормила меня. Так что не беспокойся обо мне. Все под контролем.
Я не могла не улыбнуться ей, она была такая милая и серьезная, моя маленькая девочка. Подойдя к двери, она обернулась.
– Мама…
– Да, родная?
– А папа знает, что мы здесь?
Я не сказала Бертрану о том, что беру с собой Зою в Италию. Несомненно, он придет в ярость, когда узнает об этом.
– Нет, он не знает, родная.
Она нерешительно потрогала дверную ручку.
– Вы с папой поссорились?
Невозможно солгать, глядя в эти чистые, серьезные глаза.
– Да, милая, мы поссорились. Папе не нравится то, что я занимаюсь поисками Сары и пытаюсь узнать о ней как можно больше. Он не обрадуется, когда узнает о том, что мы здесь.
– Но Grand-pere знает.
Я резко села на постели, встревоженная и изумленная.
– Ты все рассказала дедушке?
Зоя кивнула.
– Да. Знаешь, мне кажется, Сара ему совсем не безразлична. Я позвонила ему с Лонг-Айленда и рассказала о том, что мы с тобой собираемся поехать к ее сыну. Я знаю, позже ты сама позвонила бы ему и все объяснила, но я так разволновалась и обрадовалась, что не смогла удержаться.
– И что он тебе сказал? – спросила я, удивленная откровенностью и прямотой дочери.
– Он сказал, что мы хорошо сделаем, если приедем сюда. И он собирался сказать об этом папе, даже если тот закатит истерику. Он сказал, что ты замечательная женщина.
– Эдуард так сказал?
– Да.
Я покачала головой, не веря собственным ушам. Я была тронута и озадачена одновременно.
– Grand-pere добавил кое-что еще. Он сказал, что ты должна беречь себя. Он попросил меня проследить за тем, чтобы ты не переутомилась.
Итак, Эдуард знал. Он знал, что я беременна. Он разговаривал с Бертраном. Почти наверняка у отца с сыном состоялся долгий разговор. И теперь Бертран узнал обо всем, что случилось в квартире на рю де Сантонь летом тысяча девятьсот сорок второго года.
Голос Зои заставил меня отвлечься от мыслей об Эдуарде и вернул к действительности.
– Почему бы нам просто не позвонить Уильяму, мама? И договориться о встрече?
Я снова села на кровати.
– Ты права, хорошая моя.
Я взяла лист бумаги, на котором почерком Мары был написан телефон Уильяма, и набрала его на старомодном телефонном аппарате. Сердце гулко билось у меня в груди. Этого не может быть, подумала. Я звоню сыну Сары!
Я услышала несколько гудков, а потом шелест автоответчика. Женский голос что-то быстро проговорил по-итальянски. Я повесила трубку, чувствуя себя совершенно по-дурацки.
– Да, не самый умный поступок, – прокомментировала мои действия Зоя. – Никогда не вешай трубку, разговаривая с автоответчиком. Ты сама повторяла мне это тысячу раз.
Я снова набрала номер, улыбаясь тому, что она так по-взрослому высказала мне свое недовольство. На этот раз я дождалась зуммера. Стоило мне заговорить, как слова полились свободно и гладко, как если бы я отрепетировала свою речь заранее.
– Добрый день, это Джулия Джермонд. Я звоню вам по просьбе миссис Мары Рейнсферд. Мы с дочерью приехали в Лукку и остановились в пансионате «Каса Джованна» на улице виа Филланьо. Мы пробудем здесь еще пару дней. Надеюсь, мы с вами скоро увидимся. Спасибо и до свидания.
Я положила трубку на рычажок, обратно в ее черную колыбель, испытывая одновременно и облегчение, и разочарование.
– Отлично, – высказалась Зоя. – А теперь можешь отдыхать дальше. Увидимся позже.
Она запечатлела у меня на лбу поцелуй и вышла из комнаты.
* * *
Мы поужинали в небольшом забавном ресторанчике позади пансионата, рядом с anfiteatro – большой ареной в окружении старинных построек, на которой много веков назад разыгрывались средневековые игрища. Я чувствовала себя свежей, отдохнувшей и от души наслаждалась живописной суетой туристов, местных жителей, уличных торговцев, детей и голубей. Я обнаружила, что итальянцы обожают детей. Официанты и владельцы магазинов и лавочек величали Зою «принцессой», одаривали ее улыбками, гладили по голове, щелкали по носу. Поначалу я нервничала, но Зоя принимала подобные знаки внимания как должное, смело упражняясь и совершенствуя свой рудиментарный итальянский: «Sono Francese е Americana, mi chiama Zoe». Дневная жара спала, и ей на смену пришла прохлада. Однако я подозревала, что в наших комнатках, вознесшихся высоко над улицей, по-прежнему будет очень душно. Итальянцы, подобно французам, недолюбливали кондиционеры. А я, напротив, сегодня ночью не возражала бы против холодного воздуха из такого исключительно полезного агрегата.
Мы вернулись в пансионат «Каса Джованна», едва передвигая ноги: разница в часовых поясах окончательно нас доконала. Но к нашей двери была приколота записка: «Per favore telefonare William Rainsferd».
Я стояла и смотрела на нее как громом пораженная. Зоя восторженно присвистнула.
– Сейчас? – пробормотала я.
– Вообще-то, еще только без четверти девять, – заметила моя дочь.
– Отлично, – ответила я, дрожащей рукой отворяя дверь. Черная пластмасса телефонной трубки прилипла к моему уху, и я принялась набирать его номер уже третий раз за день. Снова автоответчик, беззвучно прошептала я Зое. Говори, столь же беззвучно ответила она. Прозвучал сигнал зуммера, я, запинаясь, назвала свое имя, подождала несколько секунд и уже собралась повесить трубку, когда мужской голос произнес:
– Алло?
Американский акцент. Это он.
– Привет, – заторопилась я. – Это Джулия Джермонд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40