Название «Семь колодцев»? Об этом позже…
Много грязи зачерпнуто с самого дна?
Хочешь, читай, а не хочешь – отвали. (Не в обиду!)
Много мата? Опять же смотри предыдущий совет. Это, знаешь, как в военном уставе:
1. Командир всегда прав.
2. Если командир не прав, смотри пункт 1.
Так вот: автор всегда прав, чтобы он ни написал, пусть он даже графоман. И зарубите себе это на носу!
А вообще, что такое графоман? Любая мысль – отражение духовной составляющей человека – и эта мысль, сколь бы банальна она ни была и как бы невежественно ни была сформулирована, хотя бы кому-то непременно покажется свежей, интересной.
Ты, конечно, скажешь, что не графоман, то бишь писатель, это человек, который владеет словом, то есть обучен ясно выражаться, потом еще мастерски заправляет сюжетом, в общем, знает определенные принципы, внутренние механизмы, без которых невозможно компетентно выполнить задачу.
И я с тобой, конечно, где-то соглашусь… Но… Но ведь в наш век всеобщей грамотности таковыми являются практически все. И потом человеку, как высшему биологическому существу, то есть существу относительно совершенному, свойственно быстро самообучаться. А ведь за свою жизнь мы прочитываем сотни книг. Неужели, пролистав даже всего десяток современных детективов, типа «Неистовое безумие», «Кровь и расплата», «Смертельное убийство», мы с вами не поймем, по каким законам они существуют, каким довольно простым набором-конструктором пользуются их авторы, в принципе нахально нас дурача. Я уверен, к примеру, что ты, лично ты, если чуть-чуть поднапряжешься – напишешь более-менее сносную книжку, ну а что не получится – жена-муж подскажет, друг подсоветует, редакторы подрихтуют, издатели подлакируют. И получится на выходе вполне съедобный продукт.
Так что к какому я веду тебя выводу? Дело совсем не в словосочетаниях и не в сюжетных конструкциях. На прилавках сейчас тысячи и тысячи авторов. Во всем мире – миллионы. Шаблоны душат, издательства дурят, зевота решительно грозит стать самой заразной человеческой болезнью. Книги похожи одна на другую, как пирожки у бабы Маши. Впрочем, не будем бабу Машу обижать…
Это я иду, значит, как-то по Афинам. Как раз у них там время свободной торговли на центральных улицах. Ну там маечки всякие, другие шмотки, жратва кустарная, аппаратура китайская. И кругом какие-то негры, азиаты, арабы, турки. Я и говорю своему другу Димке Газину: «Ну, блин, три дня мы с тобой уже в Греции, а ни одного чистокровного грека так и не видели. Кто мне покажет хоть одного настоящего грека, – кричу, – сто долларов дам!» Он мне и говорит: «Вон впереди бабка идет в национальном греческом костюме – она наверняка стопроцентная гречанка. Приготовь мои сто баксов! Только без лажи!» Мы догоняем, значит, эту бабку, собираемся обогнать, чтобы хорошенько рассмотреть, и вдруг она оборачивается и кричит нам в лицо во все горло: «А вот пирожки с мясом и с капустой!» И акцент такой рязанский…
Ну так вот… Мы с тобой приходим к выводу, что мастеров пера так много, что это уже совсем не мастера, а просто такие же люди, как и мы. И никакими особыми знаниями они не обладают. Так? А? Так что же у нас остается?!
МЫСЛЬ! Здесь-то мы и возвращаемся к началу логической цепочки, как бы замыкая ее в бесконечный круг. Важна только мысль – в любом виде, вся ее творческая безграничность, бесцеремонность, откровенность, лживость, пафосность, пусть даже хаос этой мысли, а все остальное – полное фу-фу. Поскольку же каждый человек – существо мыслящее – за редким исключением, конечно, – например, вряд ли можно считать таковым Юрасика из соседнего подъезда, – то графоманов просто не существует в природе – это выдумки издателей, которыми движет одна только нажива – им нужен повод, с помощью которого они отделываются от талантов, чьи работы, возможно, даже гениальны, но не приносят прибыли.
Окончательно подытоживая свои рассуждения, скажу, что графоманом, скорее всего, надо считать человека, который не может не писать, – все прочие тонкости не важны. Возможно, даже это психическая болезнь, которая когда-нибудь будет всерьез изучаться медиками. Так вот именно с этой точки зрения я – графоман.
* * *
Долгое время я шел к некой цели. Я посвятил ей, по сути, всю жизнь. Эта была большая и сложная работа. Кропотливая и часто кажущаяся бесполезной. Наконец я добился результата. И теперь, утвердившись на личном пьедестале всецело исполненного перед самим собой долга, «с чувством глубокого удовлетворения», потому что жизнь моя теперь приобрела некий законченный смысл, с чувством беззаботности, потому что более не вижу перед собой других важных целей, и с гнетущей тоской в груди, потому что собственно все уже, ёпрст, невозвратно позади, я могу полностью отдаться лености, порочной мысли и темпераментности свободного пера, не знающего правил и меры.
Это ли не кайф?!
Истории, которые ты прочтешь в этой книге, перемешаны во времени так, что сложно не запутаться, да еще и связаны с большим количеством разных людей. Но зато объединяет эти сюжеты моя жизнь, моя душа, мои чувства и главное – моя МЫСЛЬ, и в этом я вижу основополагающий смысл написанного.
И еще. Несмотря на то что эти страницы – чистейшая и даже документальная правда, все совпадения имен героев повествования с реальными людьми за редким исключением случайны. Честное слово, никого не хотел обидеть! Я вас всех люблю! Даже мужчин. Аминь!
Короче, если будут вопросы – звоните мне на сотку – я всегда на связи! Или заходите в «Сити-Гриль» на Маяковской – я там два раза в неделю кушаю карпаччо из лосося с укропно-горчичным соусом.
* * *
Стоял я как-то у магазина обоев и раздраженно ждал свою подругу. Не люблю я магазинов! Она – эта совсем юная, блондинистая, очень ухоженная шлюшечка, за которой я имел глупость поприударить, решила в очередной раз обновить гостиную своей съемной квартиры и никак не могла выбрать нужную фактуру и расцветку обоев. Я со скукой наблюдал сквозь витринное стекло магазина, как она, прячась за распахивающиеся рамы с образцами, флиртовала с симпатичными мальчиками-консультантами – с одним, с другим, – возможно, договаривалась с ними не только о покупке обоев… потом расплачивалась у кассы моей кредитной карточкой VISA-gold, вновь возвращалась к мальчикам и опять вела бесконечные «консультации»…
«Шустрая попалась», – подумал я с равнодушным отвращением.
Узбеки у метро нагло жарили свою абракадабру, бестолковая мясная вонь обволокла все вокруг, сбивая с пути истинного множество прохожих.
Солнце зависло над самой головой и плавилось. Асфальт проминался.
Хорошенькие женщины смотрели на меня с неподдельным интересом, но я никогда не умел и до сих пор не умею знакомиться на улице. Мне оставалось лишь ненасытно ловить их таинственные взгляды, глаза в глаза, передавая свои беснующиеся флюиды, и потом с легким сожалением, к которому давно привык, провожать их милые фигурки в бесконечное прощай.
Интересно, почему женщина никогда не подходит первой? Вот было бы здорово! Стоишь себе, балдеешь, а к тебе одна за другой подваливают всевозможные «варианты»… Ах, какие бы открылись возможности! Разве стал бы я тогда терпеть со своим горячим глубоким взглядом, мягкими чувственными губами, настежь распахнутым широким сердцем, щедрым кошельком и замечательным кое-чем еще (по мнению посвященных) эту циничную стервочку, которая считает из-за каких-нибудь…цати лет разницы, что я всего-навсего спонсор – грязный навозный жук, взобравшийся на тонкий прелестный едва тронутый цветок. Я, видите ли, должен быть бесконечно благодарен за одно то, что мне позволили оплатить огромный счет в бутике, сопроводить в модный клуб, представить друзьям. Я уже не говорю о сексе! Кто кому, черт возьми, должен быть благодарен?!
А я любить хочу! И хочу быть любимым!!!
Да ну вас всех со всеми вашими говорящими взглядами, прическами, голыми пупочками, стрингами под белыми, почти прозрачными штанишками, упругими попочками, проступающими сквозь одежду сосочками грудей…
Я отошел от витрины магазина обоев и вновь закурил, скорее по привычке – на жаре курить совсем не хотелось.
Вдруг я обратил внимание на рыжую девочку лет двенадцати в коротком топике и набедренной юбке. Нет, не подумайте ничего плохого – я детьми в этом смысле не интересуюсь, но девочка была уж очень выразительна и противоречиво непосредственна.
Во-первых, в ее руке был красный воздушный шарик.
Ну и что? – скажешь ты. Мало ли в городе девочек с красным шариком в руках, тем более летом?
Согласен. Но я не видел ниточки, за которую она его держала! Шарик будто сам парил рядом с ней, словно был домашним летающим песиком!
Во-вторых, она была невероятна худа, как палка, и очень-очень длиннонога.
В-третьих, у нее на голове пылал целый пожар жгуче-рыжих волос, отчаянно рыжих, а о ее глазах, обрамленных щедрой горстью веснушек, я подумал так: две звездочки, а почему так подумал – ума не приложу.
При всей своей неказистости, угловатости, дистрофичной тонкости ручек и ножек она была заметно крепка, настолько крепка, что мне показалось, что ее не сможет обидеть даже взрослый.
Конечно, она была такая удивительная, смешная в своей подростковой переходности, и все же этого мало… Отчего она вызвала во мне такое острое любопытство?
Рыжая девчонка тем временем в своей детской наивной задумчивости, чуть кривляясь, гримасничая, нарочито мешая прохожим, приблизилась к автобусной остановке и было села в подошедший «Икарус», но в последний момент передумала и осталась стоять у дороги. Воздушный шарик был рядом.
Окончательно заинтригованный, я выбрал место в тени, с которого удобнее всего наблюдать.
Забавная такая!
Внезапно рыжая девчонка резко повернулась и быстрым шагом направилась прямо ко мне. Я сделал вид, что впервые ее вижу.
– Ты что, педофил? – нарочито громко спросила она. – Думаешь, я не вижу, как ты за мной исподтишка наблюдаешь?
– С чего ты взяла, девочка?! – испуганно зашипел я.
Я так удивился, что на мгновение мне показалось, что все это мне только кажется.
У нее был голый плоский живот и маленькая золотая горошина в пупке.
– Да ладно, дядя, не вешай мне лапшу! Вот сейчас как закричу на всю площадь, тогда и посмотрим!
Я почему-то разозлился:
– Ты бы лучше в зеркало посмотрелась! Ты же пугало огородное! Не один педофил тебя не захочет, даже если наверняка будет знать, что останется на свободе!
Девочка примирительно ухмыльнулась и ковырнула пальцем в носу. Я в это время украдкой поискал ниточку от шарика – ее действительно не было. «Наверное, какая-нибудь специальная нить – невидимая», – подумал я.
– Ладно, я шучу! – призналась маленькая проказница. – Вы не обижайтесь!
Я облегченно вздохнул.
– Семь колодцев, – сказала она.
– Что семь колодцев? – переспросил я.
– Так будет называться ваша будущая книга – я так решила. Вы должны немедленно поехать домой и сразу сесть ее писать. Поняли?
– Понял… А ты кто?
Она заглянула мне в глаза каким-то золотистым бесноватым уколом, и я понял, что не получу ответа на свой вопрос. «Сумасшедшая, что ли?» – подумал я.
– Я не сумасшедшая, – тут же парировала она. – Делайте, что я сказала! И бросайте эту… Ничего, кроме разочарования, она вам не принесет! Нате!
С этими словами рыжая девочка протянула мне шарик. Я не видел нитки, но все же ухватился за предполагаемую линию. Девочка отпустила руку, и воздушный шарик броском устремился в небо. Через секунду он ушел в облака.
Она рассмеялась громко, радуясь удачной своей шутке, качнула головой – от ее золотых волос потянуло мятой и лимоном.
Она дружески коснулась моей руки и сказала:
– Прощайте.
В следующее мгновение она вскочила в отходящий автобус и, улыбаясь во весь рот, помахала мне рукой.

5

Сегодняшний день.
Надо сказать, очень омерзительный день. Чужой, бездушный. Я недавно проснулся, а уже темнеет. За окном все покрыто инеем.
Почему я не родился в Рио-де-Жанейро? Парусиновые штаны, солнечные очки, хорошая сигара, утренний грейпфрутовый фреш с нежным омлетом в кафе на залитой щедрым солнцем набережной. У ног плещется ласковый океан с розовыми медузами, пахнет водорослями, а на горизонте белеет парус одинокий. Вечером беззаботный амиго терзает гитару, извлекая чудесные переливы, и душа блаженно тоскует о той любви, которой еще не испытал, но которая обязательно будет, стоит только немного подождать. А карнавал, кастаньеты, весь этот буйный задор, голые груди и знойные бедра похотливых латиноамериканок?..
Не хочется вставать, не хочется вообще двигаться. Зачем? Не хочется ни есть, ни пить, ни что-либо чувствовать. Хочется уйти в небытие и никогда, никогда не возвращаться!
Жаль, что спать до бесконечности невозможно, ибо сон – самая совершенная иллюзия, самый оптимальный и почти безвредный уход от безнадежной действительности. А проснулся – и что? Все сначала? Ты один-одинешенек, дел у тебя никаких, и до тебя никому нет дела. В сердце отчаяние, в голове хаос, а точнее сказать, вакуум. Даже подрочить не хочется, как обычно, потому что с некоторых пор наступила беспросветная сексуальная апатия. Все уже давно атрофировалось, я уже давно стар, хотя еще и молод.
Кто я? Что я? Зачем я продолжаю рефлексировать, когда уже давно все кончено?!
Только курить хочется. И только это заставляет выползти из-под одеяла и немощным стариком, ковыляя, добраться до кухни…
Кофе, сигарета, отлить, кофе, сигарета…
Натянув через голову толстый английский свитер и упаковавшись в многослойную американскую куртку, я выхожу на улицу.
В подъезде сталкиваюсь с молодой женщиной, сильно прихрамывающей на одну ногу.
Когда-то, лет десять назад, она была мечтой всей моей жизни. Юная, красивая, какая-то одухотворенная. Недоступная. Тогда за этим гордым обаянием молодости, за блеском чистых глаз, еще не вкусивших всех зрелищ пошлой жизни, совсем не замечались ее неизгладимые физические недостатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9