Одна оказалась дочерью священнослужителя, давшего своим детям превосходное образование; после его смерти, терпя лишения, она была сбита с пути истинного женщиной, выдававшей себя за друга их семьи. Никогда она не думала, что дойдет до такого!.. Она предприняла попытку выдавить из себя несколько слезинок, но те оказались честнее своей хозяйки и никак не желали появляться на свет.
Во время ее рассказа от меня не ускользнуло, как доставшаяся на мою долю девушка несколько раз подавила в себе желание рассмеяться. Самая неприметная на вид, она в то же время оказалась и самой смышленой, причем не без лукавства. Я спросил, какая смешинка залетела ей в рот, и она со всей откровенностью поведала, что, насколько ей известно, дочь священника в жизни не имела отношения к церкви; ее подобрала на паперти церкви Святого Георгия, где она побиралась, не имея крыши над головой и страдая чесоткой, некая дама, разглядев под слоем грязи смазливое личико, взяла к себе домой, вымыла и привела в божеский вид. Прослужив у этой дамы в младших чинах несколько месяцев, влечение которых она ухитрилась принять полгорода, девушка получила квалификацию опытной проститутки и повышение по службе, выразившееся в поступлении в этот вертеп.
Вопрос пошел по кругу, и у каждой из девиц нашлись в прошлом трагические обстоятельства: крушение семьи и предательство близкого человека, который самым наглым образом обвел ее вокруг пальца и бросил; и всякий раз моя дама отпускала вполголоса какое-нибудь едкое замечание, пока очередь не дошла до нее и она как ни в чем не бывало заявила следующее:
– Джентльмены, если вас снедает любопытство относительно моего жизненного пути, надеюсь, вы будете столь любезны придержать его, пока я не выдумаю подходящую историю, чего еще не успела сделать, – разве что удовлетворитесь правдой, которая заключается в том, что я выросла в хорошей семье, но когда подошел возраст созревания и меня начали обуревать смутные желания, никто не надоумил меня, как с ним справляться, и я дала им полную волю над собой. Вскоре молоденький подмастерье, что служил по соседству, вовлек меня в тайные сношения, и в конце концов, после ряда приключений, я оказалась здесь.
Такая исповедь шокировала ее товарок, и они надулись, зато мужчины хохотали до упаду, причем их отношение к этой девушке ни на йоту не пострадало.
Я уже потихоньку начал скучать, но тут появился официант и известил нас, что ужин на столе, что, будучи само по себе не Бог весть каким важным делом, все же сулило желанную перемену.
Стол ломился от всевозможных яств. Чего здесь только не было! Вина сплошь марочные, лучших сортов: бургундское, шампанское, токайское и всякое другое, о чем позаботился Мервилл, исполнявший обязанности распорядителя. Не меньшим удовольствием было смотреть на вытянувшееся лицо герцога. Как уже было сказано, ему пришлось дать нам ужин в качестве штрафа за проигранное лорду Мелтону пари, а тот передоверил связанные с этим хлопоты Мервиллу. Герцог постеснялся оговорить предназначенную на эти цели сумму, рассчитывая, что Мервилл поступит так же, как его собственный повар, знавший прижимистость своего хозяина. Однако же Мервилл решил воздать ему по заслугам и одновременно доставить удовольствие себе и всей честной компании; замыслив это маленькое вероломство, он не упустил из виду ни одного из дорогих заморских блюд, задавшись целью сделать счет как можно большим. Вот как случилось – в том-то и состояла соль шутки, – что скряга-герцог неожиданно для себя закатил пир на весь мир.
Мы заняли места за столом, не признавая табели о рангах и заботясь лишь о том, чтобы каждый сидел со своей зазнобой. Для меня началась новая пытка: наблюдать за тем, как некоторые дамы с жадностью извозчика набросились на еду, в то время как другие, демонстрируя изысканность манер, деликатно обгладывали косточки, так что те даже не потеряли первоначальную форму, – но лишь до тех пор, пока они не заметили, что мы не обращаем на них внимания. Вскоре обильная еда и напитки подняли всем настроение, даже слишком. Особенно подействовало вино, выполняя свою обычную функцию замены фальши – искренностью, притворства – естественным поведением. У девиц развязались языки, и они показали себя во всей красе. Все маски были сняты, поводья брошены. В столовой время от времени звучали ругательства почище, чем на гауптвахте.
В самый разгар веселья вдруг явилась матушка Сульфур.
Она некоторое время оставалась незамеченной, но потом сделала особый жест, чтобы привлечь к себе внимание. Это было столь вопиющее нарушение ритуала, что в нас заговорило любопытство.
– Джентльмены, – произнесла она с присущей людям ее профессии развязностью, которую они считают высшим одолжением, – я извиняюсь, что помешала вам развлекаться, но у меня уважительная причина. Дело в том, что я только что совершила выгодную сделку. И как вы думаете, кого я заполучила?
Нетронутую девушку! Руку даю на отсечение! Я не из тех, кто, получив доброкачественный товар, не поделится с лучшими друзьями, которые для меня всегда на первом месте. Буквально пять минут назад она переступила порог моего дома и, можете поверить, досталась мне недешево! Решайте, стало быть, между собой, кто окажется счастливчиком. Не будем торговаться. Ни один джентльмен в здравом уме не станет отрицать, что за девственницу и сто монет – почти что даром, а я с вас запрошу пятьдесят. Да уж, обо мне не скажешь, что у меня нет совести. Само собой, коли она вам не понравится, сделка будет расторгнута. Смотрины – даром, удовольствие – за денежки!
Хотя у каждого из нас уже была своя райская птица, мы встрепенулись, тем более что речь шла о девственнице. Что касается мотивов, то они у всех были разные.
Герцог, ценивший наслаждение, но еще больше – свой кошелек, вначале навострил было уши, но при упоминании о цене они тотчас опали. Лорд Мелтон более жадно, чем остальные, ухватился за это предложение, обладая печальным опытом человека, который ни разу в жизни не был осчастливлен женщиной без того, чтобы потом бежать к врачу. Возможность безопасной забавы увлекла его настолько, что он забыл о своей теперешней неспособности выполнить определенные функции. Лорд Мервилл не выказал особого восторга, так как привык не очень-то полагаться на подобные заверения. Что касается Барра, то он изведал все на свете, а посему выказал заинтересованность, ничуть не большую, чем подобает душе общества.
Сам я, поскольку меня ничуть не прельщала настоящая перспектива, мог только приветствовать новое предложение; к тому же ударившее в голову вино подогрело мою врожденную любознательность. В общем, предложение старухи пришлось мне по вкусу.
После того как Барр с видом скромника (что вызвало у всех приступ веселья) отказался участвовать в конкурсе, оставалось решить, кому из четверых достанется лакомый кусочек. Мервилл собирался (он сказал мне об этом впоследствии) в случае выигрыша уступить мне свое право. После непродолжительных дебатов решили бросать жребий, и выигрыш пал на меня; по такому случаю мне пришлось принимать поздравления. Я утешил бедняжку, которую выбрал раньше, самым действенным способом: вложил ей в руку кошелек с двумя десятками монет. Ведь в происшедшем не было ее вины, так что я чувствовал себя обязанным вознаградить девушку за то, что мог, но не совершил – тогда как старики нередко платят за то, на что заведомо не способны.
После того как мы метнули жребий, старуха выкатилась из столовой, чтобы привести дебютантку. Было решено, что ее увидят все, и это тешило мое тщеславие. Само собой, я и не думал возражать против того, чтобы товарищи явились свидетелями моего триумфа. Верно, она досталась мне по чистой случайности, но что с того? Разве случай в той или иной форме не присутствует в любом выборе? И разве мы ежедневно не наблюдаем, как рождаются союзы – на почве интриг, расчетов и прихоти судьбы, только слегка закамуфлированной?
Воображение мое заработало вовсю; я уже рисовал себе картины пикантных похождений. И хотя я отлично отдавал себе отчет в том, что обман в таких делах – обычная вещь и что среди моих знакомых не один мог поведать горестную историю о том, как он пал жертвой одной из городских весталок, хранительниц священного огня, отрекомендованной ему в качестве непорочной девственницы, однако желание и предательская мысль о том, что хозяйка солидного заведения не опустится до такого мошенничества, убедили меня принять сей роскошный дар. Я пришел в отличное настроение и, вспоминая имевшие место в истории случаи самопожертвования в сходных ситуациях, чувствовал в себе склонность скорее восхищаться ими, нежели рассматривать в качестве образца для подражания.
Не умея скрыть возбуждение, я с видом собственного превосходства поглядывал на товарищей по кутежу и нетерпеливо ожидал возвращения нашей любезной хозяйки.
Наконец-то она явилась, ведя за собой, как невесту, эту – чистую с полной гарантией – обладательницу девственного цветка. Едва открылась дверь, как все взоры устремились на нее, а девушка со всей подобающей скромностью двинулась к нам навстречу, поддерживаемая покровительницей, потупив взор и словно не смея поднять глаза в такой большой и пестрой компании и при таком стечении обстоятельств.
Как наиболее заинтересованное лицо, я первым метнул в ее сторону любопытный взгляд, и он в ту же секунду сказал мне, что сия непорочная голубица – не кто иной, как Диана – когда-то моя, а теперь чья угодно Диана – собственной персоной.
Моим первым побуждением было открыть всем глаза. Во мне смешались удивление, гнев и стыд. Я никак не был готов к такой встрече и чуть было не заподозрил, что она подстроена.
Однако мне удалось быстро взять себя в руки, и не успела девушка осознать, кто стоит перед ней, как я разразился гомерическим хохотом, что немало удивило моих спутников и привлекло ко мне внимание этой несчастной; она тотчас узнала меня, вскрикнула и упала в обморок – возможно, даже непритворный, так как меньшего потрясения бывает достаточно, чтобы вызвать у слабого пола такую реакцию.
Не зная, в чем конкретно дело, Мервилл мигом угадал, что мы знакомы, и, видя, что сам я, из-за ее обморока, нахожусь в прострации, неспособный выполнить даже простейший акт милосердия, бросился к ней на помощь. Все всполошились; девицы окружили поверженную принцессу и стали приводить в чувство.
Как ни велико было мое негодование и как ни жег меня стыд за свою роль в этой истории, я не мог не обратить внимания на трагикомическую физиономию старой пройдохи, не сводившей с меня глаз, отчаянно напрягающей мышцы лица, чтобы себя не выдать, и пытавшейся предугадать мои дальнейшие действия в связи с этим разоблачением, так что, не будь я от природы нетерпелив, я мог бы сколько угодно держать ее в состоянии страха и неопределенности.
Наконец сия мегера воздела очи горе и, всплеснув руками, выдавила из себя: "Кто бы мог подумать!" – ничего лучшего ей не пришло в голову. Тем временем Диана пришла в себя. Я суровым тоном потребовал свободную комнату (а они почти все пустовали в этот вечер) и шепнул Мервиллу имя девушки, таким образом полностью рассеяв его недоумение по поводу происшедшего.
Мне незамедлительно был вручен ключ от незанятого номера; я вежливо, но достаточно холодно предложил Диане следовать за собой и оставил товарищей предаваться собственным развлечениям, прерванным этим инцидентом.
Оставшись с ней наедине, я напустил на себя высокомерный вид и приступил к расследованию: как случилось, что, обеспечив ей безбедное существование до конца жизни и приказав оставаться в деревне вплоть до особого распоряжения, я вдруг встречаю ее в таком месте и в таком качестве?
Слишком потрясенная, чтобы измыслить подходящую легенду, и слишком униженная обстановкой дома терпимости, Диана не посмела отказать мне в честном признании и поведала – между рыданиями и вздохами – следующую историю, в истинности которой я имел случай удостовериться.
С нетерпением ожидая от меня весточки и снося поношения – из-за нашей связи, которую ей не удалось скрыть от жителей деревни, не обладающих достаточным тактом, чтобы смотреть на ее поведение сквозь пальцы, как это бывает в больших городах, где сплошь и рядом происходят такие истории, она ухватилась за чей-то совет отправиться в Лондон и разыскать меня (мой взгляд ясно сказал ей, что я не склонен считать это большим одолжением с ее стороны). В дилижансе она познакомилась с одним из тех ирландцев – искателей приключений, которых сурово судит и в конце концов изгоняет собственная нация. Они устремляются к нам на поиски средств к существованию, из-за чего наша чернь, судя по этим героям, проникается предубеждением против целой страны, чья слава во многом превосходит нашу и чей, как правило, великодушный и доблестный народ заслуживает лучшей участи, нежели быть в подчинении – что вряд ли можно считать достойной наградой за поддержку в борьбе за свободу. Надеюсь, мне простят это лирическое отступление, воспринимая его как дань исторической справедливости. Так вот, этот проходимец, один из тех, кто разъезжает по всей стране, выдавая себя за отважных мореплавателей и с необыкновенной легкостью мороча головы молоденьким дурочкам, сразу понял, что Диана может стать легкой добычей, а доведавшись про ее богатство, быстро вошел к ней в доверие и пожал плоды. Заключив с Дианой скоропалительный союз, он сделался хозяином ее души и тела и вскоре превратил ценные бумаги, которые она имела при себе, в наличные деньги, после чего в одно прекрасное утро скрылся, оставив ее без единого шиллинга и устремившись на поиски новых приключений. В такой ситуации ей было стыдно обращаться ко мне за помощью. А дальше уже хозяйке квартиры, которую она снимала, было нетрудно толкнуть ее на путь разврата. В тот вечер она по меньшей мере в четвертый раз выдавала себя за девственницу – в одном и том же борделе.
Выслушав ее рассказ, я проникся сочувствием к Диане и не стал осыпать упреками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25