Причем лепестки не пришиты, а на отлете. То есть сквозь цветы видно все тело. Сексуально, жуть! Будешь как нимфа! В Дохе всех сразишь наповал!
И тут меня настиг столбняк.
Как же я забыла? Вот что значит гореть на работе! Послезавтра, именно в среду, мы дружно летим в Катар. На неделю. А оттуда на Мальдивы. Решение это было принято давно, еще до поездки в Монако… Меня уговорил Галкин супруг – Ильдар, чтобы составить компанию Юльке. Типа, с ними, стариками, любимому чаду будет скучно. На самом же деле… что я, не понимаю? Это такой ловкий ход, дабы обезопасить себя от капризов ненаглядной кровиночки и обеспечить максимальную свободу действий. А так, со мной, и Юлька под присмотром, и вроде отдых вполне семейный.
Семья же для меня – святое. Как откажешь?
Так. Что же делать? Плюнуть на Sotheby's и поехать в Доху? В стозвездочный «Four Seasons»? Самый богатый и фешенебельный отель мира? Ильдар так специально подгадал, чтоб совместить приятное с полезным. У «Four Seasons» – юбилей. Два года со дня открытия. А хозяин отеля – Ильдаров партнер. Не то по нефти, не то по металлу. Короче, какой-то мультимиллиардер. Шейх. Или эмир. В монархических династиях Востока и Азии я пока соображала не очень, не то что в европейских. В тех-то после Монако для меня никаких тайн не осталось!
В Доху мне очень хотелось. В конце концов, после бешеной рабочей гонки последнего полугодия я вполне заслужила право на качественный отдых!
Но Sotheby's? Первый канал? Пожалуй, если я годик посвечусь на телеэкране, да еще в такой рейтинговой программе, «Four Seasons» сам меня будет зазывать на все свои мероприятия! И потом, если серьезно подходить к этому вопросу, то надо просто определиться, что для меня важнее: неделя на жарком бестолковом пляже или поездка в Лондон и своя программа на телевидении. То есть развлечения или карьера?
Может, для кого-то это стало бы дилеммой, но не для меня. Все-таки профессионализм – штука выгодная! Главное, правильно поставить вопрос, тогда и ответ сам найдется. Как сейчас.
Итак, естественно, Sotheby's.
Да, для семьи это станет ударом. Поэтому я должна поехать к Галке прямо сейчас и все ей объяснить. А чтобы она не сильно расстраивалась, примерю сарафанчик. Он мне на Мальдивах очень сгодится. Ведь на Мальдивы-то я успею? Конечно! Как сказал шеф, в воскресенье меня запишут сразу на десять программ, то есть на полтора месяца вперед. И – свобода! Подумаешь, пропущу юбилей «Four Seasons»! Зато нагоню своих на островах. То есть не совсем я их брошу! Уж как-нибудь потерпят единственную наследницу одну неделю! А если все сложится совсем благополучно, то я, пожалуй, смогу залететь к ним в Доху. Ровно на три дня. А оттуда уж вместе на Мальдивы.
Представьте, да? Сам расклад: Лондон, запись на телевидении, три дня в Катаре, отдых на Мальдивах. Просто расписание жизни звезды! Вот бы мне кто про это сказал полгода назад. Убила бы за изощренное издевательство, честное слово!
План, выстроившийся в моей голове, мне очень нравился. Логичный, четкий и главное – никто не останется обиженным. Ни семья, ни моя газета, ни телезрители.
* * *
В родственных апартаментах царило оживление. На полу в гостиной пылала радуга многоцветного тряпья, по всему ковру, словно пропуска в мир богатства и роскоши, разметались уже срезанные с одежды этикетки. Юлька, племяшка, гарцевала по дивану в умопомрачительных кружевных шортиках и блескучей маечке, сотканной из шелковых колокольчиков, Галка дефилировала в ослепительно белом платье с открытой спиной и косой плиссированной оборкой, открывавшей справа бедро чуть ли не до талии, а слева целомудренно спускающейся до самой щиколотки.
– Как, Даш? – тревожно спросила сестрица. – Я в нем собираюсь на торжественный прием.
– Куда?
– Как куда? В «Four Seasons»!
– Круто! – одобрила я. – Только там исламская страна, тело обнажать не положено.
– Так я поэтому и взяла такое. Спину-то, поди, можно? Это же не грудь.
– Ага. И ногу до пупа. С Ильдаром проконсультируйся, чтобы супруга ненароком не опозорить перед собратьями по вере.
– И ты туда же! – Галка загрустила.
– А кто еще?
– Да вот, Элька, – показала она на выплывающую из ванной подругу, жену известного банкира. – Тоже говорит – нельзя. А мне так нравится!
– Нравится – носи, – равнодушно пожала плечами я. – Ну, разведется с тобой Ильдар. Подумаешь! Зато разок покрасуешься.
– Злая ты, Даша, – пожаловалась сестра. – Вот в кого?
– Будешь тут злой! – сообщила я и тут же, громко шмыгнув носом, пустила длинную слезу.
К этому моменту я тщательно готовилась всю поездку. Даже булавку из дома прихватила, чтобы торкнуть себя в нужный момент. Как проще всего решить вопрос с наилучшим для себя результатом? Правильно, вызвать горячую жалость и сочувствие. И желание помочь. Моя сверхзадача: родственники сами уговорят меня слетать в Лондон. Ведь путешествие в Доху – билеты, отель, экскурсии, гид – все уже оплачено в расчете и на меня тоже. А это вам не три копейки.
– Дашка, – взволновалась Галка, – ты чего?
– Ничего! – еще раз громко всхлипнула я. Булавкой я саданулась на совесть. Даже притворяться не пришлось.
– Даш, ты плачешь, что ли? – соскочила с дивана добросердечная племяшка. – Если кто обидел, ты папе скажи! Или Максу! Да они за тебя любого порвут!
– Конечно, – прогундосила я. – И шефа моего, и весь первый канал, и лорда Полтимора.
– Ну-ка, ну-ка. – Сестра щедро набулькала в стакан корвалола, как я успела отследить, чуть ли не весь пузырек, плеснула туда же с расстройства коньяка из графина и протянула мне: – Выпей, успокойся. А лорд Полтимор – это кто?
– Давай отрави меня до кучи! – приняла я зелье из доброй родственной руки. – Чего уж теперь? А лорда Полтимора не знать – стыдно. Это – владелец аукционного дома Sotheby's.
– Ой, я обожаю аукционы, – влезла Элька. – Стринги – это такой драйв, лучше, чем с тарзанки прыгать!
– Теть Эль, а на аукционах что, трусами торгуют? – поинтересовалась Юлька. – Неужели вы чьи-то старые трусы на себя наденете? Хотя, конечно, если в них Мадонна выступала. Я читала, что ее бюстик, ну тот, черный, сатиновый, с острыми такими сосками, который ей Жан-Поль Готье пошил, на аукционе поклонник за двадцать тысяч баксов купил! Неужели теперь и трусы продают?
Мы, все трое, с недоверием уставились на банкиршу.
– Наивняк! – презрительно отмахнулась та. – Аукционный стринг – это целевой день торгов. Стринги бывают мебельные, ювелирные, книжные – короче, всякие. На последнем серебряном в «Гелеосе» я своему крокодилу такой портсигар купила! Великого князя Михаила! С орлом, вензелечками, бирюзой!
Мы стыдливо потупились. Все-таки признать свое явное невежество, тем более в таком вопросе, не очень приятно. Галке с Юлькой еще куда ни шло, а вот мне как журналистке.
– На Sotheby's такой термин не очень в ходу, – знающе пожала плечами я. – Все-таки стринг – это локальное мероприятие, междусобойчик по интересам, а Sotheby's.
– Это да, – согласилась Элька. – Лондон. Куда нам! А ты что, Даш, на Sotheby's едешь?
– Пока не знаю, – я снова сморщилась, словно собираясь всплакнуть. – Шеф пристал как банный лист: надо, и все! Если, говорит, откажешься – уволю!
– Тебя? – ахнули родственницы. – За что? Вот козел!
– Еще какой, – кивнула я, все-таки сумев выжать еще одну слезинку. – Представьте, я ему – заявление на отпуск, а он мне – командировку на Sotheby's!
– Так нечестно! – Юлька, конечно, сообразила первая. – Значит, ты с нами не летишь?
– Еще чего! – гордо вскинула я заплаканное лицо. – Да пусть он своим Sotheby's подавится! Пусть увольняет! Что, я себе работу не найду?
– Найдешь-найдешь, – заторопилась обрадованная Юлька. – Папа тебя куда хочешь устроит!
– Нет, Юль, – качнула головой я. – Выпрут меня с волчьим билетом, как завалившую редакционное задание и сорвавшую новую телевизионную программу. А туда уже такие деньги закачаны! Первый канал, как-никак. Так что пойду куда-нибудь в мелкую газетку типа «Наш район» и буду снова зарабатывать себе имя.
– А какая телепрограмма? – снова влезла бессердечная банкирша. – Тебя что, на телевидение позвали? И сразу на первый канал?
– Не просто позвали. Целый цикл программ конкретно под меня хотели запустить. В вечерний прайм-тайм. Первая – как раз о Sotheby's.
– И что? – Глаза Эльки хищно и завистливо блеснули.
– Да ничего. Мы же с семьей на отдых собрались. Как я своих подведу? – Из моей груди вырвался отчетливый всхлип.
– Дашенька, – кинулась ко мне Галка. – Так ты из-за нас отказалась? Девочка моя! Умница!
– Дура ты, Дашка! – уверенно выдала Юлька. – Я бы никогда так не поступила. Телевидение – это же прикольно! Кто твои книжки читать будет? Три калеки. А по телевизору тебя сразу миллионы узнают!
– Какие книжки, Юль? Если меня с работы попрут, то и книжек не будет.
– Как? – Галка осела на диван. – Мало им, сволочам, что они тебя эксплуатируют как негра, что телевидения лишают, так еще и книжки не издадут? Да мы сами напечатаем! Я Ильдару прямо сегодня скажу!
– Не надо, – грустно отказалась я. – Все мои репортажи были опубликованы в газете, так что это – собственность редакции. Все, кончилась моя карьера.
– Даш, ты что, сбрендила? – Эля покрутила фиолетовым ногтем у виска. – Да плюнь ты на все! Забей! Своя программа! Это же. – Слов у банкирши явно не хватало. – Да если б меня пригласили. Не, Галка, ну хоть ты ей скажи!
– Чего сказать? – Сестрица продолжала гладить мои вздрагивающие плечи.
– Чтоб ваньку не валяла! Успеешь на море, Дашка! Чего ты в этом занюханном Катаре не видала? После Куршевеля и Монако? Каждый день, что ли, телезвездой стать предлагают? Это же – как курс доллара! Сегодня вырос на две копейки – надо срочно сбрасывать. Завтра упал – скупать. День пропустишь – все! Нищий! Галка, чего ты молчишь? – снова напустилась она на мою добрую родственницу. – Жизнь девчонке испортить хочешь? Карьеру сломать?
– Я? – Галка страшно удивилась. – Ты че? Юль. – Она беспомощно обернулась к дочери.
– Правильно, – одобрила умная девочка. – Пусть Дашка идет в телезвезды. А потом и меня устроит. Прикольно! Я всем буду рассказывать, что это – моя сестра!
– Тетка, – машинально поправила Галка.
– Отстань, – отмахнулась племяшка. – Короче, Дашка, остаемся!
– Вот, Юль, поэтому я и отказалась, – горько выдохнула я. – Знала, что ты сразу начнешь капризничать и нервировать родителей. Нет бы поддержать старшую подругу! Нет бы сказать: работай, Дашенька, ни о чем не думай, мы тебя ждать будем, как освободишься – прилетай.
– А я что? – пробубнила усовестившаяся племянница. – Я это и говорю. Поеду с предками. А ты работай.
– Девочки, – возрадовалась Галка. – вот как все удачно сложилось! Правильно, мы одна семья. Должны друг друга поддерживать. Езжай, Дашенька, на свое телевидение в Лондон. А мы уж в Доху полетим. А там и ты к нам подтянешься.
– Не могу, – категорично возразила я. – Ильдару обещала.
* * *
Следующие минут двадцать все трое отчаянно уговаривали меня не ломать так удачно складывающуюся карьеру и не лишать простых людей удовольствия созерцать меня по телевидению и слушать мои умные речи.
Уговорили. С трудом, конечно.
– Даш, а чем на этом базаре торговать будут? – полюбопытствовала Юлька, когда мы, успокоившись, а некоторые и умывшись от горьких слез, уселись пить чай.
– Живопись.
– Кто выставлен? – Эля жеманно отложила бутерброд с колбасой и потянулась за безешкой.
Типа, негоже, говоря о высоком, трескать мясо. Изысканные сладости – другое дело. – Старые мастера будут? Ну там Ван Гог или Пуссен? А наши передвижники? Я очень Куинджи хочу. Все никак не могу своего уговорить. Уперся в Айвазовского как баран, и все! Мы же с ним в 2003-м были на этом Sotheby's. Народу набралось – на головах друг у друга сидели! Чего поперлись? Айвазовского торговать! Две работы выставлялось – «Прибытие российского корабля в Константинополь» и «Закат над бухтой Золотой Рог». Мой уверен был, что тысяч за триста купит. А там как пошли цену набивать! Обе ушли по 588 тысяч. Причем не баксов, а фунтов! И картинки-то – тьфу! Еще неизвестно, Айвазовский или подделка… Мне тогда пейзаж Поленова гораздо больше понравился. Говорю своему: бери! А он так из-за Айвазовского расстроился, что и Поленова проморгал. Тот за пятьсот сорок, что ли, ушел. Теперь, наверное, уж больше миллиона потянет. Козел. Ни себе, ни родине.
– А кто купил?
– Спроси что полегче! Тайна. Куда-то в частную коллекцию канул. А вот Куинджи никто не продает. Я бы все свои брюлики сбросила, но купила! От его «Лунной ночи на Днепре» просто тащусь!
Галка и Юлька смотрели на гостью с изумленным восторгом. Видно, об этой грани ее таланта они и не подозревали. Сами-то в живописи разбирались, примерно как кобыла в парфюме. Глава семейства не приучил, поскольку сам знал единственного художника Шишкина и еще постоянно упоминал картину Репина «Приплыли». Кстати, надо узнать, есть у Репина действительно такое полотно?
– Куинджи? – я напрягла мозги.
Все-таки мои интеллигентные родители довольно много времени посвятили просвещению единственного чада. Третьяковку я знала наизусть, кажется, с детсада. А когда я училась в старших классах, мы чуть ли не каждые каникулы ездили в Питер. В музеи. В Эрмитаже я была раз двадцать, а в Русском музее вообще раз сто. Эта самая «Лунная ночь» там и висит. Зуб даю. Или висела? В наше время. Я решила не уходить в дебри, покровительственно заметив:
– Музейные полотна на аукцион не выставляются. Это – национальное достояние.
– Не скажи, Даш, – скривилась Эля. – Вексельберг коллекцию Фаберже купил? Купил. Сто миллионов отвалил. Это что, не музейная ценность? А Ромка Абрамович Кустодиева хапнул. Вообще даром. Всего за лимон.
– И где тот Кустодиев? – горько, словно сожалея обо всем русском искусстве, вместе взятом, спросила я (в Интернете-то я посидела не зря!
1 2 3 4 5 6