И Вологда так же им не понравилась. Они, видите ли, недоумевают, они улыбаются нам своими дипломатическими улыбками. Они говорят о нейтралитете, о добрососедских отношениях! А что на самом деле? Там, в Кеми, их солдаты ведут себя как завоеватели. Там льется кровь! Там попраны все человеческие и гражданские права. Там расстрелы, тюрьмы, произвол, насилие… Там гибнут советские люди!
– Положение очень тревожное, – повторил Павлин. Капельки пота выступили у него на лбу, губы твердо сжались. Он взмахнул рукой. – Сегодня мы должны сказать: «Коммунисты, рабочие, крестьяне, под ружье…»
Все находившиеся в кабинете насторожились.
Павлин подошел к карте, которая была разложена на столе.
– Ведь и Архангельск, и Северная Двина, и Мудьюгские укрепления каждую минуту могут стать боевыми участками, фронтом… Я согласен с тем, что говорил Зенькович. Мобилизация пяти возрастов, ведь об этом еще в июле было распоряжение товарища Ленина, осуществлена на местах без должной разъяснительной и организационной работы. Пример: шенкурский мятеж… Чьих рук это дело? Белогвардейцев, эсеров, английских и американских шпионов. С ними надо покончить. Надо действовать не разговорами, а железной метлой!.. Надо расстреливать предателей!
– Совершенно верно, – сказал Потапов, не подымая головы. – Надо усилить политконтроль и работу трибунала.
Павлин мельком посмотрел на стриженый затылок Потапова, оглядел лица товарищей, слушавших с неослабным вниманием.
– Промедление сейчас действительно смерти подобно, – резко сказал Павлин, и голос его отчетливо прозвучал в напряженной тишине. – По существу у нас нет даже времени на разговоры. Все последние распоряжения товарища Ленина, касающиеся береговой охраны и береговой обороны, – минирование, устройство преград на фарватерах – должны быть выполнены в самый кратчайший срок.
Он сел.
Он обнял Зеньковича, простился с друзьями и быстрыми шагами прошел по трапу на пароход, поднялся по лесенке на капитанский мостик и скрылся в рубке.
– Счастливо, Павлин! – крикнул Маринкин и, сняв шляпу, помахал ею.
Павлин появился в окне рубки.
– Спасибо, Маринкин!.. – крикнул он. – Спасибо, товарищи! До скорой встречи, Андрей!
Буксир отвалил от пристани.
Павлин видел, как машут ему с пристани Зенькович и Базыкин. Машет и Чесноков, молчаливый, сильный человек… «Справится ли он? – спросил себя Павлин. На совещании Чеснокову была поручена эвакуация ряда учреждений в Вологду, в Тотьму, в Великий Устюг… – Справится!.. Плечи старого грузчика выдержат и не такое… Славный, смелый человек!»
«Мурман» набирал ход. Друзья Павлина еще стояли на пристани, но теперь были видны только их силуэты. Наконец и пристань скрылась за цепью пароходов и парусных шхун, стоявших у причалов правого берега.
Утренняя свежая волна покачивала плоскодонный буксир. Небо жемчужно-молочного цвета уже озарилось на востоке. В утренней дымке промелькнули рыбачьи хижины, сараи, избы и дома Исакогорки. Перед глазами Павлина раскинулся мощный, величественный простор реки.
Павлин любил природу. Но в последнее время ему некогда было наслаждаться ею. Тем острее он чувствовал сейчас всю неотразимую ее красоту. Его восхищали изумрудная зелень пологих берегов Двины, и веселые волны, и полет чаек, и туго натянутый четырехугольный парус хлопотливо скользившего по воде рыбачьего баркаса. Молодые елочки выбегали на берег, словно девушки, встречающие пароход.
«Какая красота. Как хорошо, как замечательно было бы жить, – подумал Павлин, – если бы не эта свора кровожадных псов, которая хочет закабалить все на свете: и труд, и жизнь, и свободу миллионов людей! Но мы во что бы то ни стало отвоюем наш прекрасный мир!.. Да, это будет так!..»

Глава третья
1
После того как англичане оккупировали Мурманск, Кемь, Кандалакшу и Сороку, под угрозой оказался и район Архангельска. Еще в июне Владимир Ильич Ленин телеграфно предупреждал Архангельский совет об опасности военной интервенции не только на Мурмане, но и в Архангельске. 18 июля в Москве под председательством Ленина состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором обсуждался вопрос об отпуске средств на приведение в боевую готовность района Архангельска и флотилии Северного Ледовитого океана.
Питерские рабочие отряды, в течение июля прибывшие в Вологду, получили приказ создать вокруг нее оборонительную линию.
Отряд Фролова был направлен в деревню Ческую, на реку Онегу. Из Вологды до станции Обозерской бойцы ехали по железной дороге. Фролову пришлось на некоторое время остаться в Вологде, отряд же во главе с Драницыным ушел в глубь Онежского края.
Первыми въехали в деревню Ческую Валерий Сергунько и Андрей Латкин. Навстречу им попались два деревенских жителя – старый, полуслепой дядя Карп и Сазонтов, мужик помоложе. Валерий и Андрей стали их расспрашивать, где можно разместить бойцов.
Неторопливо почесав клочковатую реденькую бороденку, Сазонтов предложил пойти к Тихону Нестерову.
– Этот вас расположит по порядку…
– Он председатель комбеда, что ли? – спросил Андрей.
– Нет, я председатель, – ответил Сазонтов. – Да Тихон – главный грамотей. Пойдем!
Сазонтов повел бойцов на берег Онеги. Там на голом откосе стояла деревянная церковка с островерхой колокольней.
– К попу ведешь? – с притворной строгостью спросил Валерий.
– Для чего? Нестеров – сторож, – не понимая шутки, серьезно ответил Сазонтов. – Вот и сторожка…Изба у него погорела весной. Ну, поп и пустил его. Ладно, говорит… Будешь сторожем у меня за квартиру. Вот Тихон и живет у попа, да все с ним лютует. Никак не столкуется.
Неподалеку от поповского дома, обшитого тесом, за кустами черемухи виднелась аккуратная избушка с новой крышей из дранки. Поближе к речному спуску стоял сарайчик с закопченными стенами. Около него валялись принадлежности кузнечного мастерства.
– Вот и кузня его, – объяснил Сазонтов, показывая на сарай.
– Что же, он двум богам молится? И церковный сторож и кузнец? Видать, шельма он у вас, – сказал Валерий, заранее проникаясь недоверием к незнакомому Тихону Нестерову.
Услыхав голоса, навстречу гостям вышел длиннобородый рослый и сухой мужик, с веником в руках, со спутанными седыми волосами, в доходившей ему почти до колен грязной пестрой рубахе распояской. Он поразил Валерия своим пронзительным и недобрым взглядом. Густые брови старика лохматились над глазами.
– Главный… – пробормотал Сергунько.
– Бог главный, а мы людие… – степенно возразил старик. – Что угодно? Я член бедного комитета.
– А не врете? – строго спросил Сергунько. – Вот про вас рассказывают, что вы церковник.
Андрей решил вмешаться.
– Вы не смущайтесь, – улыбаясь, сказал он Нестерову. – Товарищ просто шутит. Он пошутить любит.
– Шутки всяки бывают… Поживи-ка здесь на кузне, немного накуешь монетов. Вам что надо?
Несколько смягчившись, Сергунько объяснил старику, в чем дело. Тихон внимательно выслушал его и, не тратя лишних слов, повел бойцов в деревню.
Из калитки выглянул священник в подряснике и с удочками на плече.
– Поп? – с озорной улыбкой спросил старика Валерий.
Тихон нахмурился.
– Фарисей! Враг моей души…,
– А почему же враг? – спросил Андрей.
Не удостоив его ответом, Нестеров только махнул рукой.
– Может, вам квартиру побольше надо?… Вот эта хороша? – Он ткнул пальцем туда, где виднелся двухэтажный дом с балкончиком и с красиво вырезанным железным корабликом. – Мелосеев там обитает. Кулак по-вашему! Ходил когда-то в капитанах на Белое море… У них чисто. Справный дом.
Валерий отказался от кулацкого дома.
В деревню приехал Драницын. Увидев Андрея и Сергунько, он спешился с коня и подошел к ним.
– Ну как дела? Устроились? – спросил он.
Тихон поклонился Драницыну, внимательно оглядев его желтую кожаную куртку.
– Здравствуй, дед! – приветливо сказал Драницын, вытирая вспотевший лоб белым носовым платком и смахивая пыль с лакированного козырька фуражки. – Жарко сегодня…
– Да, нынче погодье, денек выпал редкий, – согласился Тихон, все еще не отводя глаз от Драницына и точно оценивая его.
– Вот не знаем, где квартиру устроить вам и товарищу Фролову, – нерешительно проговорил Андрей, обращаясь к Драницыну.
– Ко мне не пожелаете? – предложил Нестеров. – У меня ребят не имеется. Мы вдвоем: я да Любка. Помещения хватит…
– Чисто? – спросил Драницын.
Старик понимающе улыбнулся.
– Без млекопитающих. Два раза в неделю полы моем. Кому грязь наносить? Говорю, ребят нет… Тихо, две комнатки. Одна проще, кухня. А другая, по-вашему сказать, зальце. Не широка палата, да таровата… – Старик взглянул на Драницына с прежней лукавой усмешкой.
– Ну, так что же? Показывай, – сказал Драницын.
Избушка Нестерова и в самом деле оказалась очень чистой. Вокруг стола, накрытого свежей скатертью из сурового полотна, стояли венские стулья, крашеный пол блестел, возле окна красовалась кадка с фикусом. Над столом висела керосиновая лампа под белым стеклянным абажуром.
Драницын, вынув портсигар, протянул его Нестерову.
– Курите, пожалуйста!
– Благодарствую, не пользуюсь.
– Может быть, у вас здесь не принято курить в комнатах? Ведь у вас, по старому обряду, не любят табачников.
– Заклюют, – усмехнулся старик. – Староверие… И явно и тайно. Всяка жита по лопате! Века идут, да мужик у нас своемудрый. Ну, я Никону продался. Не старовер. У меня можно. Однако Аввакума уважаю…
– За что же? – полюбопытствовал Андрей.
– Почитайте его житие. Это был поп! Дух огнепальный… – сказал он и покосился на дверь.
В комнату вошла молодая женщина, белокурая, тонкая, высокая, под стать Тихону. Голова ее была повязана белым платком. Она с бессознательной кокетливостью оправляла на себе обшитый позументом сарафан, видимо только что надетый ради гостей.
– Чего надо? – недовольно спросил ее Тихон. – Карбас пригнали?
– Пригнали.
– Цел?
– Целехонек… Только корма пообтершись.
– Ну и ладно.
Женщина, взглянув на Андрея, потупила глаза и ушла в кухню. Сергунько незаметно толкнул локтем студента.
– Дочка ваша? – спросил Драницын.
Старик вздохнул.
– Кабы дочка… Сноха, вдовушка. Сынка-то моего, Николку, немцы убили. Ровно год тому назад… Помните, наступление было? Успел пожениться, успел помереть! А я живу.
Они помолчали.
– Значит, устроимся у вас… – сказал Драницын. – Вы ничего не имеете против?
– Жалуйте! Не три дня и три нощи беседовать. Я людям рад… Они тоже останутся с вами? – Тихон посмотрел на Андрея и Сергунько.
– Нет, – ответил Драницын. – Впрочем, не знаю.
Старик стал перебирать сети, кучей наваленные в углу.
– Вы и рыбак, что ли? – с интересом наблюдая за хозяином и усаживаясь, сказал Драницын.
– Умелец! Всем баловался. И рыбой и зверем. Молодой на медведя хаживал. Да что медведь?… Корова.
Тихон быстро взглянул на Драницына.
– Скажите правду, товарищ: нынче плохие, видно, у большевиков дела?
– Откуда это видно? – в свою очередь спросил Драницын и подумал, что со стариком надо держать ухо востро.
– Были бы хороши, вы сюда не пришли бы… – пробормотал старик.
– А про англичан ничего здесь не слыхали? – прищурившись, спросил его Валерий.
– Как не слыхать, слыхали… Да наши места пока бог миловал, вчерась я был за Порогами, тихо… И про Онегу не баяли. Может, и пронесет казнь египетскую.
– Не любите их? – спросил Драницын.
– А за что их любить? Нация… Еще дед мой у них работывал. Сколько фабрик бывало ихних в Онеге! Известно – лес. Еще с Петра.
– С Грозного, – сказал Андрей.
– Нет, милый, с голландца… – поправил его Тихон. – Грозный царь не больно жаловал асеев.
Старик ушел на кухню.
– Не нравится он мне… – тихо сказал Валерий, проводив старика подозрительным взглядом. – И разговорчикам его я не верю. Все это нарочно, только чтобы к нам подладиться. Здорово подлезает…
– Зачем ему «подлезать»? – возразил Андрей.
– Значит, надо… Тип! Такие типы и встречают англичан колокольным звоном.
– Врешь! – раздался за стенкой гневный голос, и длинная фигура старика показалась на пороге.
– Подслушивали? – язвительно спросил Валерий.
– Да, подслушивал. И за грех не считаю… – не смущаясь, ответил старик. – Не тебе людей судить! Погоди, придет час – хоть мы и темные, может, а рожу-то еретикам назад заворотим…
– Посмотрю.
«– Посмотришь! Всему своя череда… – проворчал Тихон. – Как в писании: в онь же час и сын человеческий прииде!
– Не понимаю я вас, гражданин. А то, что кулачье у вас процветает, это мне ясно, – с жаром проговорил Валерий. – Вы мне голову не задурите. Вы с кулачьем и с богом в мире. А я в войне! Я рабочий класс! Понятно?
– Понятно… – пробормотал Тихон. Щеки его побагровели. Насупившись, он повторил: – Понятно… Невежа ты.
Бросив на Сергунько уничтожающий взгляд, Тихон вышел из избы.
– Нехорошо получилось! – зашептал Андрей. – Только что приехали…
– Зря вы, товарищ Сергунько, обидели старика, – сказал Драницын, вынимая вещи из дорожной сумки и раскладывая их на подоконнике.
Он распахнул окно. Свежий воздух ворвался в комнату, наполняя ее запахами сена, скота, болотных трав.
Из деревни доносились крики бойцов, слышалась команда взводных, ржали лошади, злобно лаяли собаки.
Отряд Фролова входил в Ческую.
В избе появился Жарнильский. Андрей подружился с ним в дороге. «Наш Иван-сирота не пролезет в ворота», – посмеивались над Жарнильским бойцы.
– Новоселье, значит? – сказал Иван, сияя улыбкой на запыленном, но, как всегда, веселом и добродушном лице. – Слышу, драка, а вина нет… За пустым столом? Что же это вы, братцы?…
Он не брился с выезда из Питера и оброс густой колючей щетиной. Пот грязными каплями струился по широкому лицу, гимнастерка пропотела насквозь. Казенная часть его винтовки была бережно обмотана тряпочкой, через плечо висела пара покоробившихся солдатских ботинок, связанных шнурками.
Поймав взгляд Драницына, он тоже посмотрел на свои черные босые ноги и пристукнул пятками о порог.
– Колеса-то как раз мой номер! Не жгет, не жмет, товарищ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59