… Сама понимаешь, какое сейчас время. Все нарушилось, вся обычная жизнь.
– И голова не варит? – наморщив брови, серьезно спросила Люба.
Андрей рассмеялся.
– Нет, варит… Только я сейчас и думать не могу о своей науке.
– Ишь ты, – пробормотала Люба. – А ты расскажи-ка, о чем думаешь?
Не дождавшись его ответа, она встала, положила руку ему на плечо и сказала:
– Пойдем. Скучно сидеть…
Они вошли в густой ольшаник и пошли по тропинке, точно по зеленому коридору. Пахло влагой.
– Скучно мне, – сказала она. – Неужели так и пройдет моя жизнь возле затона? Болота да избы. Страсть как хочется в Питере побывать. Громада, говорят, гранит да камни. И будто есть дворец, у самой реки, на балкон Ленин выходит…
– Это было в семнадцатом году, перед восстанием, – горячо заговорил Андрей. – Отовсюду, со всего города рабочие приходили к особняку Кшесинской. Ильич с ними говорил. Я тоже там бывал, тоже слушал Ленина.
– Значит, правда! – Лицо у Любы оживилось. – Николка мой баял, да я не особенно верила… будто сказке…
– А мужа ты все-таки вспоминаешь? – после небольшой паузы спросил Андрей. – Любила его?
– А как же? Только позабывать нынче стала… Прожили-то без году неделю. – Люба задумалась. – Мы с Николкой после войны собирались по рекам скитаться. У нас реки жемчужные. Было время, старики жемчугом промышляли. Вот и мы думали жемчуг искать… Только все это тоже сказки! Нет, в городе лучше жить, – неожиданно для Андрея прибавила она.
– А чем же здесь плохо? – спросил Андрей.
– Здесь?
Словно недовольная чем-то, Люба закусила бахрому на конце платка, потом выпустила ее из зубов.
– Здесь? – тихо повторила она. – Здесь плохо. Живешь, как на блюдечке. Что это за жизнь.
– А ты разве жила в городе?
– Конечно, жила… Я-то ведь вологодская сирота… – она фыркнула. – Я до Николки на кожевенном заводе работала. Видал в Вологде? Завод не маленький…
В глазах Любы, на тонких и красных, как земляника, губах опять появилась улыбка. Задрожали ресницы. Сдерживая внезапно охватившее его волнение, Андрей встал и посмотрел на часы.
– Не пора ли домой? – спросил он.
– Домой? Ишь ты… Сам звал на Онегу… Бесил, бесил, а теперь голову повесил? – Люба засмеялась. – Вот блажной!
Где-то вблизи зашлепали по воде весла. Из тумана послышались голоса.
– Кто там торбает, рачий царь? – закричала она. – Эй, выходи!
Все на реке затихло. Люба посмотрела на небо и вдруг опомнилась.
– Господи, ведь скотина уж давно пришла… – быстро заговорила она. – Мне домой надо. Да не осерчал ли ты за смехи мои? Ты не серчай, дружок. Я не в обиду, Андрюша… Ах ты, карандашик!
Она неожиданно обвила шею Андрея одной рукой, нагнулась и крепко поцеловала его прямо в губы.
– Вот так-то лучше… – сказала она улыбаясь.
– Люба, Люба моя… – повторял Андрей, обнимая ее за плечи.
– Люба? Ну?… – словно удивившись и по-прежнему с усмешкой, протянула она. – Врешь!.. И батя… да все кличут Любкой! По Сеньке и шапка! Веселей так-то…
– Нет, ты моя люба…
– Бегти надо… Пусти-ка, дружок… Ну, пусти теперь, ясно солнышко! – прошептала Люба.
– Куда же ты, погоди немножко, – шептал Андрей, стараясь привлечь ее к себе.
– Пусти! – властно сказала Люба, вырываясь из его рук и побежала к берегу.
– Люба! – воскликнул Андрей.
Она оглянулась и крикнула:
– Не ходи за мной!
Андрей остался один. Ему хотелось смеяться от радости, от необыкновенного, неизвестного ему, до сих пор ощущения счастья. В эту минуту до него опять донесся звук шлепающих по воде весел. Из-за кустов ольхи выскользнула лодка. Прошуршав днищем о глину, она вонзилась в берег. Из лодки вышли Сергунько и Сенька-плотовщик. Они прошли мимо, не заметив Андрея.
«Неужели Валерий прав?… – думал Андрей. – Неужели так бывает в жизни? Нет, не верю! Все равно… Да, все равно, я люблю ее…»
4
Фролов приехал в Ческую ночью. Три дня он провел в Обозерской в связи с переездом туда штаба обороны. Вернувшись в отряд, комиссар узнал, что телеграф из города Онеги уже не отвечает двое суток.
– Раньше тоже перерывы бывали, Павел Игнатьевич… Линия частенько портится, – успокаивал его Драницын.
Фролов только что разбудил его, и тому до смерти не хотелось расставаться с постелью. Под черной сеткой, туго завязанной у Драницына на голове, виднелся неизменный прямой пробор.
– Сколько раз это уже случалось, – зевая, повторил он.
– Мало ли что когда случается, – недовольно возразил Фролов. – Обстановка напряженная. Вы знаете, что было на архангельском берегу?
И комиссар рассказал, как две недели назад яхта «Горислава» шла по Белому морю и за несколько десятков верст от Архангельска, у пустынного берега, обнаружила морской буксирный пароход. После того как буксир не ответил на позывные, вооруженная группа советских моряков высадилась на берег. В результате за выступами берега был обнаружен и задержан небольшой английский отряд, человек пятнадцать, состоявший из солдат морской пехоты. Люди этого отряда принадлежали к экипажу английского крейсера «Аттентив».
– Мне говорили в штабе, – прибавил Фролов, – будто в этой схватке здорово показал себя Павлин Виноградов.
Наступило молчание.
– Щупают нас полегонечку, Павел Игнатьевич… Вот и все! Обычная история…
Пыльный и грязный, все еще не раздевшись с дороги, комиссар угрюмо сидел за столом. Его черная морская фуражка была сдвинута на висок. Он беспрерывно курил. В кадке с фикусом уже торчало несколько окурков.
– Вот что, – сказал Фролов. – Вызовите Сергунько с несколькими разведчиками и приготовьте лошадей… Я сам поеду в Онегу. Все-таки надо узнать, в чем дело.
Комиссар вызвал к себе и старика Нестерова.
– Вы человек здешний, Тихон Васильевич, – сказал он ему. – Места знаете… Народ знаете. У вас, наверное, много знакомых?
– Целая волость! И в придачу уезд… – старик усмехнулся.
– Поможете нам?… Надо срочно узнать: что за Порогами?
Старик прищурился, затем внимательно оглядел Фролова и Драницына.
– Эка диковина! Я так понимаю, на фронте какое-нибудь происшествие…
– Да, – коротко ответил комиссар. – Онега не отвечает двое суток.
– Ладно, – спокойно проговорил Тихон после некоторого раздумья. – Конечно, проверка требуется… Поеду!.. Спасибо тебе, Павел Игнатьич, что в кошки-мышки со мной не играл! Я тебе тоже прямо все объявляю. Ты по чести, по совести. И я тоже. Едем! Только уговор! Больше двух парней не бери. А так в форменном виде обделаем. На лодке отправимся?
– Нет, верхами. Только, Тихон Васильевич, молчок. На деревне никому ни слова. Нечего волновать народ прежде времени.
– И правда, ни к чему, – согласился старик. – Когда ехать-то?
– А чего ждать? Сейчас и поедем. Чувствуешь, Тихон Васильевич, как я тебе доверяю?
– Чую, Игнатьич.
– Не подведешь?
– Спаси бог.
5
– Эка носит тебя нечистая сила! Куда уходишь? – сказала Люба Тихону, когда он поднял ее с полатей.
– Не твое дело. Запали огонь. В лес по делу едем. Поняла? Где одежа? Давай пошевеливайся. Чего глаза лупишь? С парнями еду.
Люба вынесла охапку платья и кинула старику, все еще с недоумением глядя на него.
– Вот кафтан. Годится?
Драницын послал связного за Андреем.
– И Андрей едет? – спросила Люба у Сергунько, который уже сидел возле печи, ожидая распоряжений. – Вот дела чудны! Что же вы раньше не упредили? Я бы вам шанежек в дорогу напекла.
– И без шанежек ладно, – проворчал старик. – Некогда.
– А чего случилось-то? – уже с беспокойством допрашивала его Люба.
– Да ничего… Дела да случаи… – как бы про себя ответил ей старик. – Поди-ка лучше на двор да коня заседлай.
Люба сердито поджала губы и мгновенно выскочила из избы, хлопнув дверью изо всей силы.
– Ишь бесовка… – проводив ее укоризненным взглядом, забормотал старик. – Ах ты! кровь…
Все собрались у стола.
В деревне не было заметно ни огонька, ни человека. Песни давно затихли, все будто вымерло. С реки ползли хлопья тумана. Ночь была яркая, голубая.
За окнами уже слышались голоса бойцов, всхрапыванье коней, звяканье поправляемых стремян.
В избу вошел Андрей.
– Гранаты брать? – шепотом спросил он у комиссара.
Фролов утвердительно качнул головой.
Голоса возле избы зазвучали громче.
– Нельзя. Говорят тебе, сейчас уезжают, – слышался чей-то упрямый голос. – Не было приказа допускать.
– Остолоп ты, больше ничего! – с возмущением крикнул кто-то.
Фролов узнал голос взводного командира Степанова.
Тотчас в избе появился и сам Степанов, человек лет тридцати, кузнец с Путиловского завода. Он не знал как следует ни строя, ни уставного обращения и одинаково держался и с бойцами и с начальниками. Вразвалку подойдя к комиссару, Степанов передал ему телеграфный бланк.
– Сейчас принято, Игнатьич. Из Обозерской, – сиплым голосом сказал он. – Я полагаю, срочно.
– «Город Онега занят англичанами, – прочитал Фролов. – Наши отступили на Ческую». – Дальше шло распоряжение Семенковского о принятии мер.
– Я словно чувствовал! – сказал Фролов, передавая бланк Драницыну.
– Но где же красноармейцы онежского гарнизона? – прочитав телеграмму, сказал Драницын. – Что за штатская неточность? Вот теперь нам действительно надо высылать разведку. Но уже без вас, товарищ комиссар. Сейчас я покорнейше прошу вас не оставлять отряд.
– Разведку надо выслать немедленно, – сказал Фролов.
Валерий получил от Драницына последние инструкции и карту.
Комиссар и Драницын вышли на крыльцо, чтобы проводить разведчиков. Побледневшая Люба выбежала вслед за ними.
– Ангелы с тобой, – шепнула Люба Андрею, стоя возле лошади, на которую он с трудом вскарабкался.
Валерий засмеялся. Тихон сердито посмотрел на него.
– Ну, помолясь? – сказал он, вскакивая на серого костистого мерина. Мерин запрыгал под ним, но старик умеючи успокоил его и, подъехав к Фролову, деловито проговорил:
– Не по тракту поедем, а правым берегом, для скрытности. Места мне известные. Там бакенщик живет, Елкин, старый приятель. Такого мужика и в апостолах не было. Дошлый, все знает.
– Осторожнее, Тихон Васильевич! Не забирайтесь далеко. Мне нужны только сведения.
– Ничего. Дьявол лих, да мы смелы! – крикнул Нестеров и, ударив лошадь каблуком в брюхо, погнал ее первой.
Вслед за ним поскакали по глинистому спуску к переправе Андрей и Валерий. Стук копыт гулко раздавался в ночной тишине.
– А ведь лихой мужик, – сказал военспецу Фролов, вернувшись в избу.
– Да, старая служба!.. Спать будете, Павел Игнатьевич? Надо все-таки спать!
«Да, конечно, надо спать», – подумал комиссар.
6
Разведчики продрогли до костей. Смена действительно оказалась очень тяжелой. Серый густой туман по-прежнему поднимался над болотом. Тучи шли так низко, как будто задевали верхушки деревьев.
«Ничего, – утешал себя Жарнильский. – Через три часа задам храповицкого».
Ему хотелось говорить, чтобы отвлечься, рассеяться. Однако он молчал, чутко прислушиваясь к каждому шороху.
Вдруг лицо его застыло. Ему показалось, что кусты лозняка, темневшего шагах в двадцати от дороги, вздрогнули.
Тотчас вслед за этим из кустов появились какие-то темные фигуры. До Жарнильского донеслась чужая речь. Первым его движением было – не медля ни секунды, открыть огонь. Но темные фигуры быстро спрятались в кустах, стрелять же впустую, по мнению Жарнильского, не стоило даже для сигнала тревоги.
– Видел? – шепотом спросил он Маркина.
Тот молча кивнул.
– Ползи скорей, сообщи нашим, – приказал Жарнильский.
Маркин, плотно прижимаясь всем телом к земле, пополз к берегу Онеги. Там находился секрет второго поста.
«Лишь бы Маркин скорей добрался», – лихорадочно думал Жарнильский и в ту же минуту опять увидел появившуюся из кустов темную фигуру. Вспыхнувший на мгновение электрический фонарик осветил погоны, военную куртку, круглые, точно сосиски, усы. Затем чужеземный солдат, стоявший на дороге, громко позвал своих товарищей, которые еще прятались в кустарнике. «Как нахальничают! – с ненавистью подумал Иван. – Будто к себе приехали!»
Ни о чем больше не размышляя, он прицелился и выстрелил. Чужеземный солдат с криком упал. Над болотом раскатилась пулеметная дробь. Так начался этот бой.
7
– Выстрелы, слышите, выстрелы! – закричал комиссар, внезапно проснувшись.
Он вскочил и торопливо оделся. Вслед за ним сорвался с койки Драницын, натянул брюки и подбежал к окну.
Небо посветлело, приближался рассвет.
«Стреляют!» – разнеслось по деревне. Заспанные люди, накинув на себя кое-какую одежду, выскакивали из домов. По улице, перекликаясь, бежали бойцы с оружием. Ревел скот, в неурочный час выгнанный из хлевов. Бабы препирались с мужиками: в каком лесу его прятать?
Комиссар и командир выбежали на улицу. Перед Фроловым мелькнуло испуганное лицо Любы. Затем точно из-под земли появился Сергунько, ведя на поводу взмыленную лошадь. Тихон в мокром кафтане, без шапки, понурив голову, стоял посередине двора. Рядом с ним стоял мокрый с ног до головы Андрей.
– Вы как здесь очутились? – закричал на них комиссар.
Андрей сбивчиво рассказал, что на шестой или седьмой версте от Ческой из лесу вышел охотник и сообщил, что по левому берегу движется какой-то иностранный отряд.
– Мы, конечно, переправились туда. Жители подтвердили.
– Я решил ворочаться, – сказал Сергунько, глядя то на комиссара, то на военспеца. – Мы поскакали…
– На онежской дороге вы не были? – перебил его Драницын.
– Нет. Мы ворочались берегом.
– И проехали свободно?
– Как всегда!
Драницын закурил, и его лицо сделалось совершенно спокойным.
– Я так и думал, – сказал он. – Очевидно, их передовая группа наткнулась на один из наших дорожных постов. Либо в лесу, либо… Эй, связной! – крикнул он. – Что уши развесил? Давай скорей лошадей!
Через несколько минут комиссар и Драницын, оба на лошадях, выехали из деревни. Драницын ехал, как на прогулке, мерной рысью, слегка подстегивая лошадку стеком. Следом за ним, неловко приподнимаясь в седле, трусил Фролов. Он не умел ездить верхом. Валерий, Андрей и старик ехали позади. Последним на норовистой, упрямой лошади, бросаясь со стороны на сторону, скакал связной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59