У меня как раз сейчас в гостях замечательная – просто на удивление! – замечательная шведская девушка.
– О!
– Послушайте, – медленно проговорил Морс, – если и существует возможность раскрыть это преступление, если там есть какая-то причина...
– Ты читал эти письма?
– Я скорее "Арчеров" пропущу!
– Как ты думаешь, это не розыгрыш?
Стрейндж услышал глубокий вздох Морса:
– Нет! Нет, не думаю. Только хочу предупредить, что мы получим колоссальное количество ложных следов и фальшивых признаний – вы знаете, как это бывает. У нас всегда их хватает. Неприятность в том, что мы из-за этого выглядим круглыми идиотами, особенно если мы все будем воспринимать слишком серьезно.
Да, Стрейндж признал, что все, сказанное Морсом, это и его точка зрения.
– Морс, позволь мне позвонить тебе завтра, хорошо? Хотя нам и предстоит завтра разбираться со всеми этими чертовыми хулиганами в Бродмур-Ли...
– Да, я читал об этом, когда был в отъезде.
– Насладился каникулами в Лайм?
– Не очень.
– Ну что ж, я лучше оставлю тебя твоей... "замечательной шведской девушке", так кажется?
– Хотелось бы.
Положив телефонную трубку, Морс снова включил свой проигрыватель компакт-дисков, остановленный на сцене жертвоприношения из финала вагнеровской "Гибели богов"; вскоре прозрачное, чистое сопрано шведской певицы Биргит Нильсон снова наполнило квартиру главного инспектора.
Глава двадцатая
Когда я пожаловался на то, что, проведя обед за роскошно накрытым столом, не услышал ни одной фразы, которую стоило бы запомнить, он (доктор Джонсон) сказал: «Содержательные беседы случаются тут редко».
Джеймс Босуэлл.
Жизнь Сэмюэля Джонсона
В ночь на воскресенье 12 июля Клэр Осборн лежала без сна, размышляя о том, чего же ей надо от жизни. Все было хорошо – как обычно – "все отлично". В физическом отношении Алан был достаточно умелым и таким любящим. Он ей нравился, пожалуй, даже очень нравился, но она никогда его не любила. Она отдавала ему столько себя, сколько могла; но где, спрашивала она себя, где хоть что-то достопамятное во всем этом? Где долгожданная радость от их короткого, тайного, немного волнующего свидания?
– К черту сексуальные проказы, Клэр! – посоветовала ей лучшая подруга в Солсбери. – Найди интересного мужчину, вот что я тебе скажу. Как Джонсон! С ним очень интересно!
– Доктор Джонсон? Этот толстый кусок грязи, всегда проливающий суп себе на живот. Он воняет и никогда не меняет свои трусы!
– Никогда?
– Ты понимаешь, о чем я говорю.
– Но каждому хочется слушать его, как только он раскроет рот, ты согласна? Вот что я подразумеваю.
– А-а. Понимаю, о чем ты.
– Вот так-то!
И обе женщины захохотали – но не без горечи. Алан Хардиндж вечером скупо рассказал ей об ужасной трагедии: поведал с каменным лицом несколько эпизодов, связанных с похоронами; о скромной панихиде, состоявшейся в школе, о неожиданной помощи со стороны полиции и властей, а также от групп поддержки, соседей и родственников. Но Клэр не задала ему ни одного вопроса о том, как он сам переносит этот удар. Она знала, что вступит на территорию, ей не принадлежащую...
Только к 3.30 она погрузилась в полудрему.
* * *
На следующее утро за завтраком она коротко объяснила, что ее мужа срочно вызвали и его не будет: для меня кофе и тост, пожалуйста, – ничего больше. На столе в углу столовой лежала кипа газет, на уголке каждой из которых значился номер комнаты, – но «Санди таймс» среди них не было.
Джим О'Кейн редко обращал внимание на первую страницу воскресных газет, но за десять минут до появления Клэр заметил любопытную фотографию. Конечно, он встречал эту девушку раньше! Он понес "Санди таймс" на кухню, где его жена следила одновременно за несколькими сковородками – с беконом, яйцами, помидорами, грибами и сосисками. Он ткнул пальцем в черно-белую картинку на первой странице:
– Узнаешь ее?
Анна О'Кейн несколько секунд рассматривала фотографию, поворачивая голову то так, то эдак, пытаясь оценить, похожа ли эта девушка на кого-нибудь из их посетителей.
– А что, должна узнать?
– По-моему, я ее видел! Ты помнишь молодую блондинку, которая зашла к нам – около года назад, – когда у нас были места, – это было в воскресенье, – а затем зашла снова к нам, через несколько дней, – мест тогда уже не было?
– Да, помню, – закивала Анна. – Кажется, помню. – Она быстро прочитала статью под фотографией. Потом перевернула полдюжины лепестков бекона и взглянула на мужа: – Не хочешь ли ты сказать?..
Джим О'Кейн хотел сказать именно это.
* * *
Клэр добралась уже до последнего тоста, когда Анна подошла к ней с газетой в руке:
– Извините, мы задержали газету на минутку, надеюсь, вы не сердитесь.
– Разумеется, нет.
– Вот из-за этого, – Анна показала на фотографию. – Она похожа на девушку, которая заходила сюда однажды. Молодая девушка, исчезнувшая год назад.
– Год – большой срок.
– Да. Но Джим – мой муж – он хорошо запоминает лица, и я думаю, – спокойно добавила она, – думаю, что он прав.
Клэр взглянула на фотографию и статью, не проявив (как она надеялась) внешне никаких эмоций.
– Вам бы следовало рассказать им – полиции – об этом, как вы находите?
– Наверно, надо. Правда, Джим недавно встречался по благотворительным делам с одним из работников полицейского управления, и тот сказал, что одной из самых больших проблем по делам об убийствах можно считать ложные признания и розыгрыши по телефону.
– Но если вы опознали ее...
– Не на все сто процентов. Нет, не на сто. Помню, что девушка, о которой я думаю, зашла и спросила, есть ли у нас свободные места. Места были, но когда она узнала, во сколько ей это обойдется, она быстренько... Думаю, она не могла позволить себе номер у нас. Затем она снова пришла, та же самая девушка...
– И у вас уже не было мест?
Анна О'Кейн печально кивнула, и Клэр положила в рот последний кусочек тоста.
– Никогда заранее не скажешь, как поступить лучше.
– Да.
– Но если ваш муж знаком с этим человеком из полицейского управления, то он всегда может, ну, неофициально, что ли, упомянуть об этом, так ведь?
– Да-а. Вреда не будет. Вы правы. И живет он здесь рядом. В одной из квартир для холостяков.
– Как его зовут? Лорд Питер Уимси?
– Морс. Главный инспектор Морс.
Клэр поглядела на свою пустую тарелку и аккуратно сложила салфетку.
– Еще тост? – предложила Анна О'Кейн.
Клэр покачала головой, не проявив интереса.
Глава двадцать первая
Дорого стоит только первая бутылка.
Французская пословица
В то же самое воскресное утро Клэр Осборн поняла наконец, чего ей хочется. Однако не предприняла никаких действий до следующего утра 13 июля (воскресенье она провела с Аланом Хардинджем). Все оказалось на удивление легко. Потребовалось только бегло просмотреть толстую телефонную книгу Оксфорда и окрестностей, что лежала у платного телефона: там было несколько Морсов, но только один «Морс Е.» – и телефонный номер в придачу! Лейс-Клоуз она разыскала на плане Оксфорда, висевшем в вестибюле отеля. Оказалось – всего около двух сотен ярдов отсюда. Можно было бы, конечно, спросить О'Кейна... но так было бы не столь романтично.
Стояло ясное солнечное утро. Упаковав свой саквояж и засунув его в багажник "метро", Клэр спросила разрешения оставить автомобиль на стоянке ("Я ненадолго", – объяснила она), а потом медленно направилась к опоясывающей группу домов улице и вскоре подошла к знаку "Только для проживающих здесь; посторонним вход воспрещен", где повернула налево во двор и увидела ряд домов, новеньких, двухэтажных, из желтого кирпича, с выкрашенными в одинаковый белый цвет оконными рамами. Первый же номер, который она увидела, оказался именно тем, что был нужен.
Негромко постучав, она увидела в окне слева белые кухонные полки и бутылку "Персиля" на раковине. Заметила также, что окно прямо над ней широко раскрыто, и поняла – еще до появления смутного силуэта за матовым стеклом – он должен быть дома.
"Какого черта вы здесь делаете?" – может быть, это ожидала она услышать? Но, открыв дверь, он ничего не сказал, наклонился, чтобы поднять бутылку обезжиренного молока "Ко-оп" с красной головкой, посторонился, слегка склонил голову вправо и пригласил ее войти старомодным жестом гостеприимства. Она оказалась в большой гостиной с двумя диванчиками, расположенными друг против друга, левый – из светло-медовой кожи; на него и указал Морс, на нем она теперь и сидела – он был на удивление мягкий и комфортабельный! Тихо звучала музыка, наполненная тяжелой печалью, которую, как ей показалось, она почти узнала. Конец девятнадцатого века? Вагнер? Малер? Обволакивающая и прекрасная. Но Морс нажал на кнопку в сложной аппаратуре, стоявшей на полке у другого дивана – черной кожи и поменьше размерами, – на который он и сел, его глаза смеялись, но удивления в них не было.
– Вы знаете, из-за меня выключать не надо.
– Конечно. Я выключил музыку ради себя. Я никогда не занимаюсь двумя вещами в одно и то же время.
Взглянув на почти пустой бокал красного вина, стоящий на низком кофейном столике около дивана, Клэр усомнилась в правдивости этого торжественного заявления.
– Это Вагнер, не так ли?
В глазах Морса появился некоторый интерес.
– Да, здесь есть определенные интонации и мелодии, присущие Вагнеру, согласен с вами.
Ну что за тип! Напыщенный индюк! Черт его подери! Почему бы просто не сказать ей? Она показала на бутылку «Кверси»:
– Мне кажется, все-таки вы можете делать две вещи одновременно?
– А-а! Но пить – это все равно что дышать. Вы же не думаете о том, как дышите? Согласно новейшим исследованиям регулярный прием нескольких порций исключительно хорошо действует на сердце.
– Хотя и не столь хорошо на печень.
– Да. – Он уже улыбался ей, откинувшись на спинку дивана. Одет он был в ту же самую розовую рубашку с короткими рукавами, в которой она видела его в субботу. Возможно, ему нужна женщина в доме.
– Я думала, что полагается дожидаться, пока солнце не коснется нок-реи или что-то в этом роде.
– Ну не странное ли совпадение! – Морс показал рукой на "Таймс", лежащую на столе. – Слово было в сегодняшнем кроссворде: нок-рея.
– А что значит нок-рея, только точно?
Морс помотал головой:
– Я не интересуюсь кораблями, яхтами и прочими вещами такого рода. Предпочитаю цитировать Шекспира – помните? Строчку о "шаловливой стрелке часов"?
– "Шаловливая стрелка часов уже указывает на полдень"?
– Откуда вы знаете это?
– Однажды я играла кормилицу в "Ромео и Джульетте".
– Весьма необычно для школьницы...
– Вообще-то дело было в университете.
– О-о. Сам я редко бывал на подмостках. По правде говоря, только один раз. Я должен был произнести: "Я арестовываю тебя, Антонио". Не знаю почему, но зал засмеялся. Никогда не мог понять: почему?
Все еще держа в руках вчерашний номер "Санди таймс" и свежий выпуск "Таймс", Клэр медленно оглядела комнату – заставленные книгами стены, стопки грампластинок повсюду – и задержала взгляд на картинах (две из них висели криво). Особенно понравилась ей акварель, расположенная прямо над головой Морса, – Оксфорд в голубых и багровых тонах. Ей начинал нравиться и этот словесный поединок, призналась она себе, но что-то в этом человеке все же раздражало. Она подняла глаза и поглядела на него чуть ли не в первый раз твердо и прямо.
– Вы играете сейчас, не так ли? – Вы притворяетесь, что не удивились, увидев меня?
– Нет, не удивился. Я видел, как вы сидели перед "Котсволд-Хауз" вчера: вышли выкурить сигарету. Я шел как раз мимо за газетой.
– Не возражаете, если я и сейчас закурю?
– Пожалуйста. Сам я... э-э... бросил.
– Когда?
– Сегодня утром.
– Хотите одну?
– Да, пожалуйста.
Клэр глубоко затянулась, снова села, скрестив ноги, и одернула свою трикотажную юбку на дюйм или два ниже коленей.
– Почему же вы не поздоровались? спросила она.
– Я находился на противоположной стороне улицы.
– Не очень-то по-приятельски, как вы считаете?
– А почему вы со мной не поздоровались?
– Я не видела вас.
– Вообще-то, полагаю, что видели. – Тон у него внезапно стал нежным, и она подумала, что он знает о ней гораздо больше, чем надо. – Я думаю, что вы видели меня также и в субботу пополудни – сразу после того, как приехали.
– Вы видели меня? Видели, когда шли, нагруженный всем этим спиртным?
Морс кивнул.
Черт подери! Черт его подери!
– Вы, наверно, знаете также, зачем я приехала сюда?
Морс снова кивнул.
– Но вовсе не потому, что я ясновидящий. Всего лишь Джим. Мистер О'Кейн позвонил мне вчера...
– Об этом? – она протянула газеты.
– Да. О девушке, которая, возможно, заходила к ним. Очень интересно, а может быть, и ценно – я не знаю. Они собираются дать показания. Хотя и не мне. Я в отпуске. Помните?
– Значит, я напрасно пришла. Я собиралась сказать вам...
– Нет, не напрасно – не говорите так!
– Я... я продолжала думать о девушке – вчера весь день... да и позавчера несколько раз вспоминала... Вы знаете, то, что она зашла в отель, возможно, не имея денег, а затем...
– Сколько стоит там сейчас одноместный номер?
– Не знаю точно. И вы снова притворяетесь! Вы отлично осведомлены, что я заказала двойной, признайтесь? Двойной на две ночи. Вы все узнали у О'Кейна – вы противный, сующий везде свой нос сыщик!
Несколько секунд Морс напряженно смотрел на нее.
– У вас прекрасные элегантные ноги, – сказал он просто, но она почувствовала, что ее выпад задел его. И внезапно, как-то совершенно иррационально, ей захотелось, чтобы он пересек комнату и взял ее за руку. Но он не сделал этого.
– Кофе? – энергично спросил он. – Боюсь, что у меня только растворимый.
– Некоторые предпочитают растворимый.
– А вы?
– Нет.
– Я не осмеливаюсь предложить вам бокал вина.
– Почему это, скажите на милость?.. Прекрасное вино, – сказала она через минуту или около того.
– Неплохое, да? Хотя надо его немало выпить, чтобы оценить. В малых количествах – никакого толка.
Она обаятельно улыбнулась:
– Я вижу, вы уже разделались с кроссвордом.
– Да. По понедельникам он всегда легкий. Вы знаете об этом? Они составляют его, исходя из предположения, что в понедельник утром у всех туман в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37