Горе де Сен-Мартен, председатель Счетной палаты; Гийом де Ботрю, сын Кольбера; Шарль Бувар, королевский лекарь; Пьер д'Озьер, занимавшийся составлением родословных, знаток французского гербовника.
Не были забыты и женщины. Госпожа де Латрус протянула флибустьеру руку для поцелуя, а Мари де Ланд, вдова председателя Латуаньона, во что бы то ни стало хотела выказать ему то, что чувствовали все, то есть радость оттого, что появился человек, способный несколькими ударами шпаги очистить Париж от всякого сброда.
Престарелая дама, чье время уже миновало, удостоила флибустьера взглядом из-под тяжело опущенных век. Это была Марион Делорм. Поговаривали, что у нее была бурная жизнь, но она еще любила вкусно поесть и выглядела гораздо старше своих лет.
Мадемуазель Нинон де Ланкло так ярко нарумянилась, что смахивала на дикарку; на свою спутницу она поглядывала с презрением. То была пухлая блондинка, и ее пышная грудь привлекла внимание Лефора. Дама мило ему улыбнулась, и ее улыбка показалась Иву двусмысленной, а когда он заметил, что будет сидеть за столом рядом с этой привлекательной толстушкой, то задохнулся от радости.
Едва все уселись за богато сервированный стол, как Нинон не стала скрывать от флибустьера своего удовольствия оказаться рядом с ним.
– Я очень взволнована тем, – сказала она, – что нахожусь в обществе человека, о котором все только и говорят. Весь Париж знает, какой вы великий стратагем.
– Она хочет сказать «стратег», – шепнул Сен-Нектер на ухо Иву.
Флибустьер лишь усмехнулся и коснулся коленом ноги своей соблазнительной соседки.
К сожалению, он не успел выразить ей, какое приятное впечатление она на него производит: Жильбер де Невиль, кузен Николя де Невиля, первого маршала де Виллера, обратился к нему с такими словами:
– У нас рассказывают, господин капитан, что на островах, откуда вы прибыли, говорят не на французском языке, а на ужасном жаргоне, придуманном чернокожими рабами. Это правда?
Невиль, спрятавший шею в огромном гофрированном воротнике, поглядывал на Лефора с пренебрежением, почти с презрением, вопреки любезному тону. Это был молодой человек, гордившийся собой и своим родством с маршалом. Игрок и бабник, он проигрывал бешеные деньги и утверждал, что ни одна женщина не способна перед ним устоять, а эти создания, приведенные на землю дьяволом ради того, чтобы мужчины смеялись над Всевышним, достойны такого же обращения, как норовистые кобылицы, усмирить их можно несколькими ударами кнута.
Жильбер де Невиль из всех присутствовавших был более всего неприятен Лефору, который без зазрения совести посадил бы рядом сына маркиза де Сурдеака, лейтенанта мушкетеров, ничего не видевшего вокруг, игравшего желваками и даже не соблаговолившего поклониться флибустьеру, и Эстампа-Валансе, молодого дипломата, на все находившего ответ и пресекавшего любой вопрос безапелляционным тоном.
– Сударь! – отвечал Ив Невилю. – Негры в самом деле придумали свой язык, который позволяет им понимать нас, а нам – их. Однако между собой колонисты говорят по-французски.
– Думаю, это ненадолго! Я слышал, что между колонистами и рабами существуют определенные отношения.
Он помолчал, обводя взглядом всех, сидевших за столом, и, многозначительно улыбнувшись, прибавил:
– Я говорю о связях поселенцев с негритянками. Один капитан, не раз бывавший на островах, рассказывал мне, что, вопреки общепринятым представлениям о росте колонии за счет успешной миссионерской деятельности, увеличение населения происходит благодаря высокой рождаемости детей-мулатов.
– Мулаты действительно существуют, – подтвердил Ив, приходя в отчаяние оттого, что разговор принимает такой оборот.
– Это значит, что мулаты будут говорить на наречии своих матерей, а не на нашем прекрасном языке!
Ив пожал плечами и ничего не сказал. Невиль обернулся к члену Академии Гийому де Ботрю:
– Сударь! Когда вы закончите работу над словарем, вам следует отправиться в Сен-Пьер для изучения негритянского жаргона и снова сесть за работу!
Он опять повернулся к Иву:
– Вы сами, сударь, должно быть, состояли в связях с рабынями. Расскажите нам, пожалуйста, как вы находите этих женщин. Говорят, они пахнут прогорклым маслом и пропитывают этим естественным запахом наши обнаженные части тела. Они хоть искушенные любовницы? Упомянутый мною капитан рассказывал мне также, что их любовь – звериная, лишенная чувств и основанная на голом инстинкте…
– Так как любовь – это удел двоих, – отвечал Лефор, – то нередко случается, что женщина стоит того же, что и мужчина. Если же говорить о рабынях, они обязаны подчиняться, и если им попадается хороший хозяин, они умеют показать себя, можете мне поверить!
– Браво! – воскликнул Сен-Нектер. – Отлично сказано!
– Капитан! – вступил в разговор Жан-Батист Ламбер, словно опасаясь, как бы эта тема не завела флибустьера и Невиля слишком далеко. – Сегодня о вас много говорили в кабинете короля.
Лефор почувствовал, что краснеет, и опустил голову.
– Да, – продолжал секретарь его величества. – Его высокопреосвященство прочел вслух и прокомментировал послание, имеющие касательство до вас; это послание получено от командора де Пуэнси, который, как всем известно, является наместником Подветренных островов.
– Это тот, что арестовал Ноэля Патрокла де Туази и отослал его во Францию на никудышном полусгнившем судне? – встрял Невиль.
– Тот самый! – с вызовом подтвердил Лефор.
– Его величество, – продолжал Ламбер, – очень заинтересовался и, я бы сказал, позабавился сообщением о ваших подвигах. Должен заметить, что кардинал не умолчал ни об одной мельчайшей подробности, способной развлечь его величество.
Странное чувство охватило в эту минуту флибустьера. Он решил, что Ламбер над ним издевается. Как?! Он увиделся с кардиналом на следующий же день после прибытия в Париж, а тот стал упрекать его в предательстве, в неповиновении королю! А затем его высокопреосвященство превозносит его добродетели, нашептывая государю на ушко? Невероятно! Невозможно!
– Я бы тоже хотел задать нашему гостю несколько вопросов, – вдруг произнес Эстамп-Балансе, на полуслове перебив Жана-Батиста Ламбера, снова открывшего было рот. – Об островах говорят много, но они далеко, и немногие из нас имеют возможность туда отправиться. Правда ли, что там орудует шайка морских разбойников – мне следовало бы сказать «шайки», – которые убивают, насилуют жен поселенцев и грабят поселки? Рассказывают, что пираты действуют от имени короля, что мне представляется лишь забавным анекдотом. Эти люди называют себя флибустьерами и позволяют себе любые непотребные действия!
– Вы, сударь, путаете морских разбойников с флибустьерами, – невозмутимо произнес Ив. – На островах действительно есть негодяи, как существуют они и у вас в Париже. Что же касается флибустьеров, или, как мы себя называем, Береговых Братьев, это честные и мужественные моряки, которые сражаются с врагами короля, и только с врагами.
– Следовательно, и с этими разбойниками, надеюсь!
– Да, сударь, как вы справедливо заметили, и с этими разбойниками тоже.
Эстамп-Валансе лукаво усмехнулся и, призвав всех в свидетели, продолжал:
– Должно быть, они очень сильны!
– Простите? – не понял Ив.
– Я говорю, капитан, что эти разбойники, наверное, очень сильны! Как?! Вы прибываете с островов и за смехотворно короткое время освобождаете столицу от шайки грабителей и убийц, а на ваших, можно сказать, родных островах еще существуют разбойники? Или, может быть, ошибка, которую я допустил, спутав разбойников с флибустьерами, не так велика, как вы хотели бы доказать?
У Лефора запылали щеки. Несколько минут назад ему казалось, что над ним издеваются, – последнее замечание Эстампа-Валансе убеждало его в том, что праздник, данный якобы в его честь, был задуман лишь как развлечение и возможность посмеяться над ним для нескольких знатных бездельников.
Он чувствовал к себе враждебность Невиля, лицемерные и циничные насмешки Эстампа-Валансе. Жан-Батист Ламбер задал тон, осыпав его комплиментами и тем усыпил его бдительность.
Почему же эти господа действовали таким образом? Лефор понимал: они ревниво относились к его известности. Неужели они изо всех сил будут пытаться сбросить его с пьедестала, куда он забрался благодаря своей шпаге?! Глухое бешенство заворочалось у него в душе. Он оставил в покое колено соблазнительной Нинон и ногой пытался нащупать шпагу. Но он был без оружия! А Лефор без оружия ощущал себя совершенно потерянным, как потерпевший кораблекрушение на утлом плоту!
– Я слышал, – заявил сын Кольбера Сеньеле, – что на островах есть отменные стрелки.
– Сударь, – вмешался Сен-Нектер, – вы получили тому доказательство: капитан Лефор показал, чего стоят наши офицеры с островов!
– Я имею в виду стрельбу из пистолета, – уточнил Сеньеле.
– Прошу прощения! – вскричал Пьер д'Озьер. – Стрелки и у нас есть отличные, они проводят все время в оружейных. Готов поспорить, что они могли бы дать несколько очков вперед колонистам или морякам с островов, у которых по большей части плохое оружие.
– Я знаю одного дворянина, – сказал Невиль, – который в пятнадцати туазах разрубает пулю надвое, стреляя в клинок сабли.
Сеньеле восхищенно присвистнул.
– Как вы полагаете, капитан, это возможно? – спросил Ториньи. – По крайней мере, имея оружие, которым вы располагаете в колонии?
– Несомненно. Невиль расхохотался:
– Уж не хотите ли вы сказать, капитан, что сами способны повторить этот подвиг?
– Почему бы нет? – отвечал Лефор, не думая о плохом и не заботясь, что все только и ждали с его стороны какого-нибудь промаха.
– Ага, ловлю его на слове! – завопил Эстамп-Валансе. – Ловлю на слове! Господин Ламбер, надо заставить капитана выстрелить! У вас есть сабля?
– Ну-ну, господа, – взмолился Ламбер. – Прошу вас, давайте закончим этот ужин миром… Если капитан говорит, что способен совершить этот подвиг, поверьте ему и не настаивайте.
– Пистолет! Пистолет и саблю! – приказал лакею Невиль.
Лефор делал вид, что ничего не слышит, но в душе у него клокотало от злости. Он поднял голову и поискал глазами капитана Сен-Нектера: тот побелел как полотно. Флибустьер вздохнул свободнее. В этой толпе недругов у него был хотя бы один друг!
Тем временем лакей принес саблю и пистолет.
– Я его заряжаю, – предупредил Невиль, положив саблю рядом со своей тарелкой и принявшись насыпать порох в ствол.
Эстамп-Валансе схватил саблю; посреди стола лежал гигантский каплун. Валансе подцепил его и отнес на дальний от Лефора конец стола, а там воткнул саблю в тушку.
– Вот клинок! – вскричал он.
– И пистолет! – прибавил Невиль и бросил Лефору оружие.
– Сударь! – заметил флибустьер вкрадчивым голосом. – Сожалею, но я хорошо стреляю, только когда у меня по одинаковому пистолету в обеих руках.
– Нет ничего проще! – взревел Невиль вне себя от радости, догадавшись, что Лефор бросает ему вызов. – Лакей! Принесите нам еще один пистолет.
Перед флибустьером скоро уже лежали два пистолета. Сен-Нектер все сильнее дрожал от напряжения. Ториньи-младшему тоже было не по себе, когда он увидел, как обращаются с гостем, к которому он сам относился с уважением и даже восхищением. Он говорил себе, что сейчас этот бедный Лефор, так скоро взлетевший столь высоко, станет всеобщим посмешищем!
А Ив продолжал есть, будто ничего не случилось, положив пистолеты по обе стороны своей тарелки, рядом с хлебом и ножом.
– Надеюсь, – сказал все-таки он, прожевав, – что на меня никто не будет делать ставок.
– Никаких ставок, разумеется! – кивнул Невиль. – Мы только хотим посмотреть, насколько ловки жители островов. Вы не рискуете ничем, разве что потеряете репутацию отличного стрелка.
Лефор не торопясь поднял бокал, до краев наполненный отличным красным вином с виноградников Лонжюмо, и осушил его. Потом кашлянул и произнес:
– У меня на борту есть монах, который играет пистолетом, как фея волшебной палочкой. Кстати, я никогда не видел, чтобы он срывал апельсин рукой. Он стреляет с расстояния в двадцать туаз в ветку и сбивает ее. Когда монах охотится на пекари, то, чтобы не испортить шкуру, он стреляет пулей животному в глаз. И целится так здорово, господа, что пуля не задевает ни одной косточки, о которую она могла бы расплющиться. Вам верно сказали: у нас действительно плохое оружие и мало пороху и пуль, вот почему нам приходится снова отыскивать пули после охоты…
– Черт подери! – произнес кто-то. – Не знаю, приехал ли он с островов, но говорит он как гасконец!
– Предлагаю поднять бокалы за здоровье этого монаха, который так замечательно стреляет, – насмешливо проговорил Невиль. – Наш друг капитан, похоже, очень сожалеет, что нынче вечером его нет с ним рядом хотя бы для того, чтобы освободить своего капитана от тягостной необходимости.
С этими словами Невиль встал и поднял бокал на уровень глаз. Но не успел он поднести вино к губам, как почти одновременно прогремели два выстрела.
Вокруг поднялся шум, а Невиль с трудом сдержался, чтобы не выругаться: вино пролилось ему на пышный воротник, так как пуля Лефора отбила ножку его бокала.
Ламбер подбежал к сабле и стал искать на полу половинки другой пули.
– Вот одна! – сообщил он, пока взбешенный Невиль промокал салфеткой воротник.
– А вот и другая! – крикнул Лекуанье, тоже ползавший на коленях.
Лефор снова взялся за хлеб и нож и ел с непринужденным видом, будто проделал нечто обыденное, что был способен повторить любой из присутствовавших.
– Господа! К своему огромному сожалению, – бесцветным голосом произнес Невиль, – я не могу оставаться среди вас в таком виде. Прошу меня извинить.
– Простите меня, – проговорил Лефор. – Я боялся, что вы хотите надо мной подшутить и зарядили пистолеты сырым порохом. И я подумал: если он меня обманул, чтобы посмеяться, он за это заплатит. Но заряд был отличный, так как ножка вашего бокала разлетелась. А уж разрезать другую пулю надвое труда не составило!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53