О-Кичи. По-вашему, я поступила неправильно?
Сайто. «Неправильно»! Только и всего? Да мы окончательно опозорились! Зачем ты совершила подобное непотребство?
О-Кичи. Но, господин, вы говорите сейчас нечто совсем противоположное тому, о чем мне постоянно твердят! Когда я пошла в услужение к Консиро-сану, мне сказали, чтобы я ни в чем ему не перечила. Вот я и старалась изо всех сил, выполняла все его просьбы, даже самые неприятные – таков мой долг, моя служба. Я думала, меня похвалят за то, что я принесла ему молоко, а вы бранитесь!.. Вот уж не ожидала!
Сайто. Безмозглая баба!..
О-Кичи. Что это значит, господин? Зачем же вы в таком случае посылали к Консиро-сану такую глупую женщину? Я ведь не по своему желанию туда пошла! Я всей душой противилась этому. Сами же силой принудили меня, а теперь обзываете дурой?! Знать ничего не желаю! Служить у чужеземцев для меня хуже смерти, но раз уж пришлось, я служу честно! Ваша собственная ошибка, что вы отправили к американцам такую дуру… Упрекать меня, бранить и сердиться, право же, бесполезно!
Сайто. Не смей ехидничать!
О-Кичи. Какое ехидство, что вы!.. Если Консиро-сан хочет молока, разве не моя обязанность выполнить его желание? Вы только понапрасну злите чужеземца, отказывая ему в таких пустяках. Из-за этого в ваших переговорах никогда не будет толка!
Сайто. Ну-ну, не дерзи, а то, знаешь!..
О-Кичи. Не беспокойтесь, я вовсе не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Я просто объясняю, как я понимаю свои обязанности, только и всего. И, несмотря на мою усердную службу, на улице мне плюют в лицо. Позвольте спросить вас, господин Сайто, кого мне за это благодарить? А теперь, вдобавок ко всему, вы же называете меня дурой… Не слишком ли это несправедливо? Да, что и говорить, хорошо родиться на свет мужчиной! Сайто. Что такое?… О-Кичи. Нет, я имею в виду не только вас…
Входит лодочник.
Лодочник. Лодка отправляется, господин!
Сайто. Хорошо… А тебе, О-Кичи, я еще попомню твои слова!
(Уходит.) О-Кичи. А мне наплевать!
О-Фуку. О-Киттцан, не надо бы так разговаривать с чиновником!
О-Кичи. Пустяки! Не беспокойся. (Внезапно встает и подходит к дереву, на котором висит клетка с певчей птицей.) Хорошая птица, правда, отец? Это овсянка?
Хозяин. Как же, как же, овсянка!
О-Кичи. Давно она у тебя?
Хозяин. Да уж два года. Стала совсем ручная, людей не боится, ишь как поет-заливается!..
О-Кичи. Да, в самом деле!.. Чудесный голосок! (Не отрывая взгляда от птицы, вдруг открывает дверцу клетки. Птица вылетает и скрывается в небе.)
Хозяин (испуганно). Ох, что ты наделала, сестренка! Я понимаю, выпила… Но такое…
О-Кичи. Отец, продайте мне эту птицу!
Хозяин. Да как же ее продать, когда она улетела?… Вот горе-то!.. Уже и не видать… (Стоит неподвижно, сокрушенно глядя в небо.)
О-Кичи. Ничего, не огорчайся, отец! Вот тебе деньги! (Достает из-за пазухи кошелек и бросает его к ногам хозяина. Потом выливает остатки сакэ в большую чашку-полоскательницу и выпивает залпом.)
О-Фуку стоит неподвижно, глядя вслед улетевшей птице.
Занавес

Действие третье
Картина первая
Набережная в Иокогаме.
На фоне черного занавеса – одинокое дерево и столб с дощечкой, на которой крупными белыми иероглифами написано: «Иокогамские судостроительные верфи. Направо, Восьмой квартал».
Ранний вечер. Светит луна.
Вдали протяжно звучит гудок парохода.
Пробегают, взявшись за руки и распевая песенку, несколько ребятишек; проходит продавец газет – он причесан еще на старинный манер и несет газеты в ящике, перекинутом через плечо; прогуливается иностранец под руку с женщиной.
Издалека доносится мелодия «Синнай». Звуки музыки постепенно приближаются, и появляется О-Кичи с сямисэном в руках. Она в костюме бродячей певицы, в широкополой плетеной шляпе. За ней, стараясь держаться в тени, крадется человек в убогой куртке ремесленника. Это Цурумацу.
О-Кичи (заметив его). Так это ты!
Цурумацу хочет бежать.
(Останавливает его.) Значит, я не ошиблась, это ты!..
Цурумацу. Мне стыдно… Пусти меня!
О-Кичи. То-то мне все казалось, будто за мной кто-то идет. Только никак не ожидала, что это ты!
Цурумацу. Я недостоин взглянуть тебе в лицо… Пусти меня! Пусти! Мне хотелось хотя бы издали видеть тебя… Мысленно попросить прощения.
О-Кичи. Как же ты узнал меня? Вот уж не ожидала.
Цурумацу. Что ты, сразу узнал! Люди говорили, что недавно появилась красавица певица, бродит по улицам и поет песню «Синнай». Я сразу подумал – не иначе как это ты! Подсказало шестое чувство… Вышел сегодня вечером и все ждал, когда ты появишься…
Кичи. Вот как!.. Значит, ты меня еще помнишь?
Цурумацу. Не надо так, а то я совсем сгорю от стыда! Пусти меня, слышишь! Ну, пусти же!
О-Кичи. Ах, что ты говоришь, Цуру-сан! (С силой хватает Цурумацу за руку.)
В стороне пробегает мальчик из лавки, с большим узлом за спиной.
На сцене темнеет.
Картина вторая
Квартал Мотомачи в Иокогаме. Часть длинного жилого дома-барака, где живет Цурумацу.
Комната Цурумацу. Декорации предельно скупы: слегка обозначен только вход и глубокий стенной шкаф-ниша. Появляются Цурумацу и О-Кичи.
О-Кичи. Вот где ты живешь!
Цурумацу. Оттого мне и не хотелось вести тебя сюда… Что поделаешь, я сейчас в очень стесненных обстоятельствах. Сама видишь, какая бедность…
О-Кичи. Глупости! Лучше взгляни на мою прическу! (Снимает широкополую шляпу и прижимается тугим узлом волос к щеке Цурумацу.)
Цурумацу (недоуменно). Ну и что?
О-Кичи. Не понимаешь?
Цурумацу. Нет…
О-Кичи. Какой же ты неотесанный!
Цурумацу. Да я в названиях женских причесок не разбираюсь!
О-Кичи. До чего же ты непонятливый! Разве я о названии прически тебе толкую? Ты посмотри на этот узел… Разве я когда-нибудь так причесывалась?
Цурумацу. А, в самом деле!
О-Кичи (смеется). Наконец-то уразумел! Слушай, Цуру-сан, видишь, как я скромно причесана? По-моему, это самая подходящая прическа для такого жилища!
Цурумацу. Знаешь, мне отрадно слышать твои слова!
О-Кичи. Но почему ты не сообщил мне, хотя бы одним словечком, что живешь здесь? Вот за это я на тебя сердита!
Цурумацу. Прости меня! Прости!.. Никаких оправданий у меня нет. Когда я уезжал с родины, я тебе такое наобещал… Мне было стыдно писать… В Эдо я явился в усадьбу Мисима-сан, думал стать знаменитым судостроителем, а в это время началась смута, все в мире перевернулось, господа Иса и Вакана, на которых я так надеялся, исчезли неизвестно куда… Тут уж стало не до фамилии, не до меча… Какое там! Пришлось надеть эту грязную куртку ремесленника, опуститься еще ниже, чем когда-то на родине… И так мне было стыдно!.. Даже взглянуть на тебя не смею!..
О-Кичи. Разве можно стыдиться своей жены? Мне тоже пришлось пережить немало тяжелого с той поры… Люди кричали мне вслед: «Чужеземка О-Кичи!», «Вот идет жена чужеземца!» – и бранились такими словами, что и повторить нельзя! Тем временем Консиро-сан наконец уехал, меня отпустили, но от тебя вестей не было. Все кругом меня презирали… Я совсем озлобилась, стала много пить, затевать пьяные ссоры. Под конец даже начала выкидывать такие дурацкие номера: пользовалась бумажными деньгами вместо носового платка… Все, что у меня было, истратила подчистую… Да и не хотелось хранить полученное от чужеземцев… В конце концов не стало мне в Симоде житья и я отправилась куда глаза глядят… Поехала в Киото… Но, знаешь, – всюду плохо. Уж не знаю, сколько раз подумывала о смерти…
Цурумацу. Прости меня! Я один во всем виноват!
О-Кичи. Когда меня отослали к американцу, я возненавидела всех мужчин. А уж этих чужеземцев – тем более! Но нет, нет, не только их… И не только этого гнусного Сайто, этого лизоблюда, сующего нос в чужие дела… Даже господина Иса… Даже тебя, Цуру-сан!.. Сказать не могу, как я всех вас возненавидела!
Цурумацу. Немудрено! Немудрено!
О-Кичи. Но только, знаешь, что мне стало ясно в конце концов? Сколько ни гневайся на мужчин, сколько их ни брани, а женщине одной не прожить. Я всем моим существом поняла это, пока скиталась в чужих краях!
Цурумацу молчит.
Оттого, бывало, только замечу на улице кого-нибудь вот в такой ремесленной куртке, сразу думаю – уж не ты ли?… И тихонько иду следом. Всех мужчин считала врагами, а сама все время только о тебе и думала, не могла забыть… Вот и сюда забрела… Хоть и не знала наверняка, что встречу тебя, но здесь – порт, место новое, бойкое… Надеялась все-таки в глубине души…
Цурумацу. Значит, ты больше не сердишься на меня?
О-Кичи. Ах, что ты говоришь! Я всегда любила только тебя! Да, но… Можно спросить?… А как же она?
Цурумацу. «Она»?… О ком это ты?
О-Кичи. Ясно о ком…
Цурумацу (смеясь). Ах, вот что!..
О-Кичи. Нет, скажи правду, у тебя кто-нибудь есть? Если есть ничего не выйдет, как бы я этого ни хотела…
Цурумацу. Никого у меня нет!
О-Кичи. Правда?
Цурумацу. Конечно, правда! Зачем бы я стал заводить новую связь!..
О-Кичи (внезапно рывком раздвигает дверцы стенного шкафа). Правда?
Цурумацу. Ты что это, не надо, не открывай! Да кто же, по-твоему, прячет женщин в шкафу?
О-Кичи. А вдруг там какие-нибудь женские вещи…
Цурумацу. Шутишь, наверное! У меня в доме даже кусочка красной тряпочки не найдется! Перестань, слышишь! Не ройся там!
О-Кичи. Это… Что это?
Цурумацу. Ну, зачем ты вытаскиваешь? Засунь обратно,
подальше!
О-Кичи. Грязное белье… Ничего, выстираю!
Цурумацу. Да разве ты умеешь стирать?
О-Кичи. Беда с этими мужчинами, право! Запихнут куда-нибудь, да так и оставят… Где у тебя корыто? Ко-ры-то!
Цурумацу. Да откуда же у меня быть корыту?! Знаешь, О-Киттцан, тебя и впрямь не узнать!
О-Кичи. Нет, гораздо удивительней, как это ты смог прожить один.
Цурумацу. Ну, это очень просто. Иначе было бы нечестно по отношению к тебе!
О-Кичи. Так долго терпел один… О, я рада! Нет, хорошо все-таки, что я не умерла!
Цурумацу. Я не стал бы жить, если б с тобой что-нибудь случилось! Какой же я был дурак! Ведь ты еще тогда предлагала нам пожениться, и если б только я послушал тебя…
О-Кичи. Довольно, перестань. Не надо больше об этом… Зачем говорить о том, что прошло, что кончено навсегда!.. Лучше давай с чистым сердцем начнем новую жизнь. А деньги… если мы оба будем работать, то как-нибудь проживем. Давай начнем все сначала, вместе, дружно, как в первое время нашей любви! Теперь я стану трудиться изо всех сил!
Цурумацу. Я тоже хочу работать, но понимаешь, на верфях, сколько ни работай, многого не добьешься.
О-Кичи. Ничего-ничего. Об этом ты не горюй! Я больше не хочу быть гейшей… Сыта по горло!.. Я не возьму это в руки. (Отталкивает от себя сямисэн.) Я играла и пела потому, что другого выхода не было, но с этой минуты все кончено! Займусь каким-нибудь скромным ремеслом, все равно каким, – начну делать прически, мотать шелковую пряжу или найду какое-нибудь другое занятие. И сакэ брошу!
Цурумацу. Не будешь пить?!.
О-Кичи. Конечно. Для тебя я на все готова! Да ведь и пила-то я с горя, а вовсе не потому, что так уде люблю сакэ.
Цурумацу. Ты… ты…
О-Кичи. Ну чудак!.. Плачет!.. Ты ужинал?…
Цурумацу. Да как сказать… А ты?
О-Кичи. Честно говоря, нет.
Цурумацу. Нет?… Это плохо…
О-Кичи. Так, вот очаг… Где у тебя ящик с рисом?
Цурумацу. У меня его нет.
О-Кичи. Ох, да у тебя, похоже, ничего нет! Где же ты держишь рис?
Цурумацу. Рис?… В этой коробке из-под апельсинов, только не знаю, есть там что-нибудь или нет…
О-Кичи (заглядывает в коробку). О-хо-хо… Ни зернышка! Ну, да это не беда. Я мигом сбегаю и куплю.
Цурумацу. Прости меня… А это у тебя есть?
О-Кичи. Что – это?
Цурумацу. Это! (Складывает в кружок большой и указательный пальцы, изображая монету.)
О-Кичи стоит без движения, улыбаясь через силу.
У тебя тоже нет? Тогда ничего не поделаешь. Уж прости меня, сегодня вечером потерпи. Завтра я обязательно раздобуду хотя бы немного денег!
О-Кичи. Не огорчайся, Цуру-сан! (Поднимает сямисэн.) Я снесу это в заклад. Уж на рис-то нам хватит!
Цурумацу. Но тогда завтра ты уже не сможешь на нем играть…
О-Кичи. Глупый! Ведь я же только что сказала тебе, что брошу петь и играть. Пока я хожу по улицам с этой штукой, я никогда не смогу стать порядочной женщиной.
Цурумацу (внезапно хватает О-Кичи за руку). О-Киттцан! Ты… Ты такая…
О-Кичи. Осторожней, сломаешь сямисэн! Не обнимай меня так крепко! Во всяком случае, дай сперва отнесу сямисэн в заклад!..
На сцене постепенно темнеет. Все исчезает, как сновидение.
Картина третья
У реки, на улице Дайку, в Симоде.
Направо видны склады и деревянный забор судостроительной верфи. На заборе висит какое-то старое, порванное объявление, но слова «Симода, префектура Асигара», написанные большими иероглифами, еще хорошо видны.
В центре сцены – дорога. В глубине – река, вдоль которой бежит тропинка.
Справа видна часть дома О-Кичи и Цурумацу. Возле дома – маленький навес; под ним Цурумацу устроил мастерскую. Рядом – большое дерево хурмы, все увешанное спелыми ярко-оранжевыми плодами, висящими на почти совсем голых ветках.
Ранний вечер. Светит луна.
Цурумацу, уже по-европейски причесанный, усердно строгает рубанком кусок дерева при сеете маленького костра, заменяющего ему светильник. Внезапно, как будто что-то вспомнив, прекращает работу, рассеянным взглядом смотрит вдаль, но тут же снова начинает строгать.
Входит О-Симо. Сперва она направляется к дому и окликает хозяев, но не получив ответа, огибает дом и подходит к мастерской Цурумацу.
О-Симо. Все трудитесь!..
Цурумацу. Да вот, срочный заказ…
О-Симо. О-Киттцан дома?
Цурумацу. О-Кичи? Нет, к сожалению. Сегодня у Тобая свадьба, так она с утра пошла туда, попросили…
О-Симо. Ах вот как! Не повезло мне.
Цурумацу. Вы торопитесь?
О-Симо. Да. Ну ничего, приду завтра.
Цурумацу. Уж извините!
О-Симо. Когда разок причешешься у О-Киттцан, к другим уже идти неохота. Недаром она побывала в столице, прически у нее получаются замечательные! Так что слава о ней идет не зря… Право, за что ни возьмется, все у нее выходит отлично!.. Как же она переменилась! Прямо другим человеком стала!
Цурумацу. Спасибо на добром слове.
О-Симо. Да уж, кто бы подумал, что О-Киттцан вернется домой такой трудолюбивой, прилежной… До свадьбы с вами ужас что она вытворяла!
1 2 3 4 5 6 7 8 9