душевой бокс с ванной 150х70
садил сына на колени и давал порулить. Ф. выворачивал руль, нажимал на тисненый оленем клаксон, поднимая в атмосферу стаи воробьев. Птицы горстями отражались в стеклах и зеркалах. Свет блестел в покатых изгибах автомобиля. Мы пели. Пели так громко, что не могли расслышать слов…
…В дни рожденья Ф., в середине сентября, мы классом приезжали к нему в гости, на окраину. Эти праздники навсегда запомнились мне белыми накрахмаленными рубашками, необычайно вкусными тортами с голубой глазурью, нескончаемым бегом под музыку вокруг стульев, опасными играми в окрестностях дома – микрорайон тогда еще не успели возвести, и на месте сегодняшних многоэтажек зияли котлованы фундаментов, торчали сваи железобетона, высились, похожие на богомолов, краны. На стройке, несмотря на протесты родителей Ф., мы играли в прятки и догонялки, перепрыгивали арматуру, воровали синтетический каучук. Каучуковой колбасой я любил тогда обматывать шею, изображая, что меня душит анаконда. Змеи мне нравились всегда.
В последний раз мы праздновали день рождения Ф. в седьмом классе. К тому времени многоэтажки уже успели выстроить наполовину – это придало нашим забавам значительно больший размах. В лабиринтах типовых проектов мы разыграли целое сражение, играя в войну. В тот день сквозь бойницы окон солнце пекло по-летнему жарко. Смех эхом отражался в бетоне, как зашифрованный код. Пахло оконной замазкой и рубероидом. Нас обступали драконы-экскаваторы, окружали злобные тролли-прорабы. Меня трижды убивали, порвали брюки, но я все равно победил. Это был последний дегский день рождения, последний день рождения со съеденным тортом…
…В том же году мать Ф. опасно заболела – врачи обнаружили у нее патологию крови, с работы она уволилась. Собирать гостей она больше не могла Ла и игры наши переменились – теперь нас одолевал зуд полового созревания. Неожиданно в мире обнаружились вещи, способные заинтересовать куда больше, чем синтетический каучук или оконная замазка…
...В следующий раз в гости к Ф. я попал только в одиннадцатом классе. Мать Ф. взялась готовить меня к вступительным экзаменам в университет. С тех пор, когда я видел ее в последний раз, она очень постарела. Отец Ф. осунулся, замкнулся в себе – его лабораторию закрыли за ненадобностью, зарплату начислять перестали. Из института ему пришлось уйти. Он старался подрабатывать: подался в таксисты, парковался на своей «Волге» у железнодорожной станции. Потом продал машину и пытался разводить на чердаке хорьков, но те не желали размножаться, а только дохли один за другим от непонятной напасти. После провальной затеи с хорьками, отца Ф. окончательно покинуло стремление к успеху. Его сумрачной, полуребяческой страстью с гало коллекционирование моделей самолетов. Часто на их покупку он тратил последние деньги. Жена ругала его.
На какие средства они существовали – не знаю. Кое-что присылала из-за границы сестра Ф. У Ф. была старшая сестра, которую, впрочем, я воочию так никогда и не увидел (она училась в другой школе, во время дней рождений всегда уходила к подругам, а в Америку уехала, выйдя замуж за иностранца где-то за год до того, как я стал готовиться в университет). Присылаемые ею толстые письма – почти бандероли, сплошь обклеенные марками, напоминали набитые пухом лоскутные одеяла. Из их внутренностей обильно высыпались цветные, диковинные в ту пору, кодаковские снимки. На них сестра Ф. обычно стояла в обнимку с мужем на фоне соснового леса или на веранде двухэтажного коттеджа. Также прилагались фотографии двух собак-сенбернаров и четырехприводного джипа «Черроки». Судя по снимкам, муж, гораздо старше ее, был индейцем. Его добродушное монголоидное лицо всегда озаряла не свойственная его расе улыбка. На голове у него была неизменно нахлобучена кепка с надписью «Tпmberwoolfs». Они жили в штате Миннесота, и детей у них не было.
Мои занятия математикой происходили трудно, обделенный от природы склонностью к точным наукам, я расстраивал и без того расшатанную нервную систему матери Ф. Иногда, если я допускал глупую оплошность, она срывалась и повышала голос. В такие моменты из своей комнаты появлялся Ф., успокаивал мать и пытался самостоятельно объяснить мне мои ошибки.
После занятий мы с Ф. частенько вместе выходили на улицу. К тому времени район сдали в эксплуатацию, дома заселялись. Не проходило и дня, чтобы к какому-нибудь из подъездов не подкатывал грузовик, забитый утварью и скарбом. Появившиеся вдруг соседи не вызывали у Ф. любопытства. Знакомств он не заводил, относился к новоселам лишь как к досадному стечению обстоятельств – царивший вокруг хаос метаморфоз не затрагивал его души. Ф. собирался уезжать из города и поступать на программиста. В его голове обитали нолики и единички.
В ближайшем магазине я, успевший уже приобщиться к алкоголю и табаку, покупал себе пиво и сигареты. Ф. брал эскимо – увлеченный, техникой он держался в стороне от соблазнов юности. Сделав покупки, мы вместе шли к пруду, окаймленному метелками ивовых саженцев, сидели там долго, болтая о всяких пустяках. Когда смеркалось, и я начинал опасаться опоздать на последний автобус, мы прощались.
Как-то раз, пожав мне руку, Ф. указал на горящие огни многоэтажек, и многозначительно сказал:
– Знаешь – эти дома, как не дома. Они похожи на перфокарту.
– Ну и что? – спросил я.
– Мой дом совсем другой – его невозможно вычислить…
– У него другая программа? – засмеялся я. Ф. не ответил.
В университет я поступил, сдав математику на «пять» – мять Ф. оказалась замечательным педагогом. После посвящения в студенты, я пришел к ней с цветами и коробкой шоколадных конфет «Вечерний Киев». Она очень растрогалась, даже несмотря на то, что конфеты, как оказалось, ей запретили врачи. Тот день я запомнил хорошо.
Все началось с банальной мизансцены. Отец Ф. церемонно налил всем вина. Его торжественный и смущенный вид выражал мысль, что я теперь тоже считаюсь взрослым. Было заметно, что отец Ф. малопьющий. Чтобы наполнить фужеры ему приходилось вставать – верный признак. Я пил и старательно играл незамысловатый актерский этюд – изображал, что вкус вина мне не знаком.
На улице, заправленной горючим августом, тлело лето. В сетке занавесок пугались кружевные пчелы. На этажерке целый аэродром самолетных моделей уставился на меня хищными клювами. Я сидел и разговаривал со стариками об Ф. и его сестре. Рассказывал о том, что Ф. – очень толковый и талантливый парень, и все в классе уважают его; болтал о том, что его сестра – их дочь – очень красивая, и ее, наверное, безумно любит муж. Еще не достигнув совершеннолетия, я уже вполне освоил нехитрую премудрость – говорить приятную ложь. Над Ф, который собирал марки, в нашем классе потешались, как бывает почти со всеми юными техниками (или натуралистами). Его сестра не была красавицей. Но мне все равно хотелось доставить пустяковую радость пожилым людям. В сущности, меня – единственного приятеля их сына, они почти любили.
Перед тем как я ушел, отец Ф. в последний раз показал мне цветные кодаковские снимки из Миннесоты. Его руки дрожали, дрожали и сосны на снимках. Казалось, их раскачивает ветер…
…Мать Ф. я больше не навещал – через год она умерла. Ее сын, будущий программист, приезжал с ней прощаться. На похороны я не пошел. Как назло, именно в тот день на дачу уехала тетушка моей тогдашней подруги и оставила ключи. Похоть взяла верх над совестью – неравный поединок. Я даже не удосужился позвонить.
С Ф. мне довелось свидеться через полгода. Неожиданно для всех он женился на первой красавице своего факультета. Ее вычурно звали Василиса. Я ездил на свадьбу и. кажется, подарил гжельский сервиз.
Со своей стороны Ф. пригласил лишь отца и меня. Отец Ф. очень сдал – смерть жены его подкосила гораздо больше, чем потеря лаборатории и массовый падеж хорьков. Тем не менее, на свадьбе он старался выглядеть молодцом и даже танцевал с невестой твист. Сама же свадьба мне не понравилась. Было в ней что-то извращенное и противоестественное, как всегда бывает на торжествах, где вместе собираются разночинцы и крестьяне. Однокурсники Ф., запивавшие водку лимонадом, все как один компьютерщики, общались на непонятном для окружающих арго и ничего не хотели замечать вокруг. Многочисленная сельская родня невесты затерроризировала гостей неукоснительным соблюдением традиций и ритуалов, в результате чего Ф. нализался до невменяемого состояния, по-моему, впервые в жизни. «Плохая примета», – вынесла по этому поводу свой вердикт новоиспеченная теща, дав понять всем, что праздник подошел к концу…
…Вскоре отец Ф. уехал к дочке в США. Его слабое здоровье теперь могло рассчитывать только на западную медицину. Отныне и он поселился на кодаковских снимках из Миннесоты, став, не считая собак, третьим персонажем фотосессий на фоне сосен. Казалось, там отец Ф. появился с помощью монтажа (pts) – таким призрачным и нереальным выглядел он…
…Между тем квартира после отъезда главы семьи опустела и авиамодели пылились. Ф. успел с отличием закончить институт. Решил вернуться в родной город. С супругой они уже начинали интересоваться ценами на детские коляски. Им требовалось новое жизненное пространство. В Доме на окраине начался ремонт. Все старые вещи были выброшены, подарены или проданы, обои ободраны, а пол застелен древними и пожелтевшими газетами «Труд». Страницы бесплатных объявлений пестрели предложениями Ф.: «Продам коллекцию самолетов, пояс монтажника, ракетку для бадминтона, клетки для кроликов, роликовые коньки, самоучитель игры на баяне, электрошашлычницу. Недорого». Ф. переполняли планы и ощущение буржуазного счастья. Тут брак, как и предрекала теща, неожиданно испустил дух: что-то кончилось. Злые языки утверждают – ребенок родился мертвым. Мол, так и покатилось. Бывшая жена Ф. Василиса, по слухам, жила теперь в поселке Червоный Гай с каким-то большим человеком, хозяином не то фабрики, не то мельницы. После развода Ф., как нельзя кстати, подвернулось заманчивое предложение из Москвы. Он засобирался в дорогу. Дорога, как известно, единственное лекарство непьющего человека.
Прошло еще полгода. И вот, в тот самый день, когда меня уволили с работы, мой служебный мобильный в последний раз завибрировал у меня в кармане.
– Нам надо встретиться, поговорить, – сказал голос Ф. из трубки.
– Зачем? – спросил я.
– Я хочу, чтобы ты жил в моем доме, – ответил он, как всегда спокойно и рассудительно.
Пошла шестая неделя с тех пор, как мы встретились и поговорили…
…И вот я лежу на раскладушке, смотрю, как потолок становится светлее. Думаю о том, что не выспался, потому что ко мне приходила маленькая девочка искать крысу по имени Даша. Смешно…
…Лента воспоминаний. Свинец и щелочь. Ощущение ходьбы по кругу. Я вернулся к точке, с которой начал…
Сон медленно одолевает меня.
VII. Темнота
1.
Следующие сутки выпали на понедельник, и я решил, что поеду на водохранилище, на пляж. Позавтракав, я вышел на остановку и дождался там троллейбуса.
Работая перевозка уже закончилась, и троллейбус ехал почти пустой. В салоне стоял резкий запах нагретой пластмассы. На заднем стекле застыл абстрактный офорт грязи. Схема троллейбусного маршрута напоминал скелет птеродактиля. За окнами, неторопливо покачиваясь, проплывал укомплектованный солнечным светом город.
С контролером я сторговался за 10 копеек. Студенческая привычка – торговаться с контролерами. Дорога до водохранилища длилась двадцать минут. Отрезок пути между двумя последними остановками пролегал сквозь рощу акаций. Троллейбус двигался в зеленом тумане листьев, а воздух дышал фотосинтезом.
На конечной остановке возле депо, я купил в торговой палатке шесть банок светлого пива и пачку сигарет. Разувшись, босиком двинулся дальше по проселку, туда, где за деревьями издалека ощущалась прохладная масса воды. Я неторопливо брел по горячей пыли. Пятки утопали в ней, как в пудре.
Зона отдыха была безлюдной. Только пару раз попадались навстречу рыбаки с бамбуковыми антеннами удочек. Разбросанный по обочинам мусор выдавал вчерашние гуляния горожан. Остывшие угли мангалов, пластиковые бутылки, ржавые яблочные огрызки, шоколадные фантики и негодные батарейки – все это казалось остатками отжившей цивилизации. Проселок вывел меня к краю обрыва, свернув параллельно водохранилищу. Громадная прорва воды растеклась до самого горизонта, сливаясь там с безупречно синим небом. На водной глади кое-где пунктиром виднелись баркасы рыбхоза. Поближе к берегу, поднимая тучи брызг, плыл прогулочный катамаран.
Слева, там, где проявившийся берег сливался полукруглою дугою, нависала, похожая на вставную челюсть, городская дамба.
Я спустился с обрыва к пляжу, разделся и лег на песок. Выдернул чеку пивной банки. Пышная белая пена стекла мне на живот. Я сделал пару жадных глотков, наслаждаясь пивом и одиночеством. Сверху вдоль дороги послышался шум удаляющегося мотоцикла. Где-то в камышах закрякали утки. Купаться не хотелось…
…Я закрыл глаза, и мне стало хорошо от тишины, от солнечного тепла и от пива. Если я когда-нибудь умру, то, надеюсь, после смерти будет не хуже. Такая же пустота вокруг на целую вечность. Пустота и остатки сознания, которое медленно растворяется во вселенской темноте, лопается нейтрон за нейтроном, словно обыкновенные пивные пузырьки.
Тут я подумал, что после смерти наверняка не надо будет ходить на работу, и мысль мне эта очень понравилась. Где-то рядом со мной лежала еще одна, неоткупоренная банка…
…На пляже я провалялся до семи часов, пока совсем не проголодался. Стало прохладней, и я оделся. Собираясь уходить, взглянул на дамбу. Бордовый диск солнца нимбом нависал над нею. За ее грядой клубились вечерние облака.
Я расстегнул ширинку шорт. Долго и сосредоточенно мочился в водохранилище. Вся моча города все равно, рано или поздно, попадала туда. Мой организм медленно, как весна от зимы, освобождался от воздействия трех литров светлого пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
…В дни рожденья Ф., в середине сентября, мы классом приезжали к нему в гости, на окраину. Эти праздники навсегда запомнились мне белыми накрахмаленными рубашками, необычайно вкусными тортами с голубой глазурью, нескончаемым бегом под музыку вокруг стульев, опасными играми в окрестностях дома – микрорайон тогда еще не успели возвести, и на месте сегодняшних многоэтажек зияли котлованы фундаментов, торчали сваи железобетона, высились, похожие на богомолов, краны. На стройке, несмотря на протесты родителей Ф., мы играли в прятки и догонялки, перепрыгивали арматуру, воровали синтетический каучук. Каучуковой колбасой я любил тогда обматывать шею, изображая, что меня душит анаконда. Змеи мне нравились всегда.
В последний раз мы праздновали день рождения Ф. в седьмом классе. К тому времени многоэтажки уже успели выстроить наполовину – это придало нашим забавам значительно больший размах. В лабиринтах типовых проектов мы разыграли целое сражение, играя в войну. В тот день сквозь бойницы окон солнце пекло по-летнему жарко. Смех эхом отражался в бетоне, как зашифрованный код. Пахло оконной замазкой и рубероидом. Нас обступали драконы-экскаваторы, окружали злобные тролли-прорабы. Меня трижды убивали, порвали брюки, но я все равно победил. Это был последний дегский день рождения, последний день рождения со съеденным тортом…
…В том же году мать Ф. опасно заболела – врачи обнаружили у нее патологию крови, с работы она уволилась. Собирать гостей она больше не могла Ла и игры наши переменились – теперь нас одолевал зуд полового созревания. Неожиданно в мире обнаружились вещи, способные заинтересовать куда больше, чем синтетический каучук или оконная замазка…
...В следующий раз в гости к Ф. я попал только в одиннадцатом классе. Мать Ф. взялась готовить меня к вступительным экзаменам в университет. С тех пор, когда я видел ее в последний раз, она очень постарела. Отец Ф. осунулся, замкнулся в себе – его лабораторию закрыли за ненадобностью, зарплату начислять перестали. Из института ему пришлось уйти. Он старался подрабатывать: подался в таксисты, парковался на своей «Волге» у железнодорожной станции. Потом продал машину и пытался разводить на чердаке хорьков, но те не желали размножаться, а только дохли один за другим от непонятной напасти. После провальной затеи с хорьками, отца Ф. окончательно покинуло стремление к успеху. Его сумрачной, полуребяческой страстью с гало коллекционирование моделей самолетов. Часто на их покупку он тратил последние деньги. Жена ругала его.
На какие средства они существовали – не знаю. Кое-что присылала из-за границы сестра Ф. У Ф. была старшая сестра, которую, впрочем, я воочию так никогда и не увидел (она училась в другой школе, во время дней рождений всегда уходила к подругам, а в Америку уехала, выйдя замуж за иностранца где-то за год до того, как я стал готовиться в университет). Присылаемые ею толстые письма – почти бандероли, сплошь обклеенные марками, напоминали набитые пухом лоскутные одеяла. Из их внутренностей обильно высыпались цветные, диковинные в ту пору, кодаковские снимки. На них сестра Ф. обычно стояла в обнимку с мужем на фоне соснового леса или на веранде двухэтажного коттеджа. Также прилагались фотографии двух собак-сенбернаров и четырехприводного джипа «Черроки». Судя по снимкам, муж, гораздо старше ее, был индейцем. Его добродушное монголоидное лицо всегда озаряла не свойственная его расе улыбка. На голове у него была неизменно нахлобучена кепка с надписью «Tпmberwoolfs». Они жили в штате Миннесота, и детей у них не было.
Мои занятия математикой происходили трудно, обделенный от природы склонностью к точным наукам, я расстраивал и без того расшатанную нервную систему матери Ф. Иногда, если я допускал глупую оплошность, она срывалась и повышала голос. В такие моменты из своей комнаты появлялся Ф., успокаивал мать и пытался самостоятельно объяснить мне мои ошибки.
После занятий мы с Ф. частенько вместе выходили на улицу. К тому времени район сдали в эксплуатацию, дома заселялись. Не проходило и дня, чтобы к какому-нибудь из подъездов не подкатывал грузовик, забитый утварью и скарбом. Появившиеся вдруг соседи не вызывали у Ф. любопытства. Знакомств он не заводил, относился к новоселам лишь как к досадному стечению обстоятельств – царивший вокруг хаос метаморфоз не затрагивал его души. Ф. собирался уезжать из города и поступать на программиста. В его голове обитали нолики и единички.
В ближайшем магазине я, успевший уже приобщиться к алкоголю и табаку, покупал себе пиво и сигареты. Ф. брал эскимо – увлеченный, техникой он держался в стороне от соблазнов юности. Сделав покупки, мы вместе шли к пруду, окаймленному метелками ивовых саженцев, сидели там долго, болтая о всяких пустяках. Когда смеркалось, и я начинал опасаться опоздать на последний автобус, мы прощались.
Как-то раз, пожав мне руку, Ф. указал на горящие огни многоэтажек, и многозначительно сказал:
– Знаешь – эти дома, как не дома. Они похожи на перфокарту.
– Ну и что? – спросил я.
– Мой дом совсем другой – его невозможно вычислить…
– У него другая программа? – засмеялся я. Ф. не ответил.
В университет я поступил, сдав математику на «пять» – мять Ф. оказалась замечательным педагогом. После посвящения в студенты, я пришел к ней с цветами и коробкой шоколадных конфет «Вечерний Киев». Она очень растрогалась, даже несмотря на то, что конфеты, как оказалось, ей запретили врачи. Тот день я запомнил хорошо.
Все началось с банальной мизансцены. Отец Ф. церемонно налил всем вина. Его торжественный и смущенный вид выражал мысль, что я теперь тоже считаюсь взрослым. Было заметно, что отец Ф. малопьющий. Чтобы наполнить фужеры ему приходилось вставать – верный признак. Я пил и старательно играл незамысловатый актерский этюд – изображал, что вкус вина мне не знаком.
На улице, заправленной горючим августом, тлело лето. В сетке занавесок пугались кружевные пчелы. На этажерке целый аэродром самолетных моделей уставился на меня хищными клювами. Я сидел и разговаривал со стариками об Ф. и его сестре. Рассказывал о том, что Ф. – очень толковый и талантливый парень, и все в классе уважают его; болтал о том, что его сестра – их дочь – очень красивая, и ее, наверное, безумно любит муж. Еще не достигнув совершеннолетия, я уже вполне освоил нехитрую премудрость – говорить приятную ложь. Над Ф, который собирал марки, в нашем классе потешались, как бывает почти со всеми юными техниками (или натуралистами). Его сестра не была красавицей. Но мне все равно хотелось доставить пустяковую радость пожилым людям. В сущности, меня – единственного приятеля их сына, они почти любили.
Перед тем как я ушел, отец Ф. в последний раз показал мне цветные кодаковские снимки из Миннесоты. Его руки дрожали, дрожали и сосны на снимках. Казалось, их раскачивает ветер…
…Мать Ф. я больше не навещал – через год она умерла. Ее сын, будущий программист, приезжал с ней прощаться. На похороны я не пошел. Как назло, именно в тот день на дачу уехала тетушка моей тогдашней подруги и оставила ключи. Похоть взяла верх над совестью – неравный поединок. Я даже не удосужился позвонить.
С Ф. мне довелось свидеться через полгода. Неожиданно для всех он женился на первой красавице своего факультета. Ее вычурно звали Василиса. Я ездил на свадьбу и. кажется, подарил гжельский сервиз.
Со своей стороны Ф. пригласил лишь отца и меня. Отец Ф. очень сдал – смерть жены его подкосила гораздо больше, чем потеря лаборатории и массовый падеж хорьков. Тем не менее, на свадьбе он старался выглядеть молодцом и даже танцевал с невестой твист. Сама же свадьба мне не понравилась. Было в ней что-то извращенное и противоестественное, как всегда бывает на торжествах, где вместе собираются разночинцы и крестьяне. Однокурсники Ф., запивавшие водку лимонадом, все как один компьютерщики, общались на непонятном для окружающих арго и ничего не хотели замечать вокруг. Многочисленная сельская родня невесты затерроризировала гостей неукоснительным соблюдением традиций и ритуалов, в результате чего Ф. нализался до невменяемого состояния, по-моему, впервые в жизни. «Плохая примета», – вынесла по этому поводу свой вердикт новоиспеченная теща, дав понять всем, что праздник подошел к концу…
…Вскоре отец Ф. уехал к дочке в США. Его слабое здоровье теперь могло рассчитывать только на западную медицину. Отныне и он поселился на кодаковских снимках из Миннесоты, став, не считая собак, третьим персонажем фотосессий на фоне сосен. Казалось, там отец Ф. появился с помощью монтажа (pts) – таким призрачным и нереальным выглядел он…
…Между тем квартира после отъезда главы семьи опустела и авиамодели пылились. Ф. успел с отличием закончить институт. Решил вернуться в родной город. С супругой они уже начинали интересоваться ценами на детские коляски. Им требовалось новое жизненное пространство. В Доме на окраине начался ремонт. Все старые вещи были выброшены, подарены или проданы, обои ободраны, а пол застелен древними и пожелтевшими газетами «Труд». Страницы бесплатных объявлений пестрели предложениями Ф.: «Продам коллекцию самолетов, пояс монтажника, ракетку для бадминтона, клетки для кроликов, роликовые коньки, самоучитель игры на баяне, электрошашлычницу. Недорого». Ф. переполняли планы и ощущение буржуазного счастья. Тут брак, как и предрекала теща, неожиданно испустил дух: что-то кончилось. Злые языки утверждают – ребенок родился мертвым. Мол, так и покатилось. Бывшая жена Ф. Василиса, по слухам, жила теперь в поселке Червоный Гай с каким-то большим человеком, хозяином не то фабрики, не то мельницы. После развода Ф., как нельзя кстати, подвернулось заманчивое предложение из Москвы. Он засобирался в дорогу. Дорога, как известно, единственное лекарство непьющего человека.
Прошло еще полгода. И вот, в тот самый день, когда меня уволили с работы, мой служебный мобильный в последний раз завибрировал у меня в кармане.
– Нам надо встретиться, поговорить, – сказал голос Ф. из трубки.
– Зачем? – спросил я.
– Я хочу, чтобы ты жил в моем доме, – ответил он, как всегда спокойно и рассудительно.
Пошла шестая неделя с тех пор, как мы встретились и поговорили…
…И вот я лежу на раскладушке, смотрю, как потолок становится светлее. Думаю о том, что не выспался, потому что ко мне приходила маленькая девочка искать крысу по имени Даша. Смешно…
…Лента воспоминаний. Свинец и щелочь. Ощущение ходьбы по кругу. Я вернулся к точке, с которой начал…
Сон медленно одолевает меня.
VII. Темнота
1.
Следующие сутки выпали на понедельник, и я решил, что поеду на водохранилище, на пляж. Позавтракав, я вышел на остановку и дождался там троллейбуса.
Работая перевозка уже закончилась, и троллейбус ехал почти пустой. В салоне стоял резкий запах нагретой пластмассы. На заднем стекле застыл абстрактный офорт грязи. Схема троллейбусного маршрута напоминал скелет птеродактиля. За окнами, неторопливо покачиваясь, проплывал укомплектованный солнечным светом город.
С контролером я сторговался за 10 копеек. Студенческая привычка – торговаться с контролерами. Дорога до водохранилища длилась двадцать минут. Отрезок пути между двумя последними остановками пролегал сквозь рощу акаций. Троллейбус двигался в зеленом тумане листьев, а воздух дышал фотосинтезом.
На конечной остановке возле депо, я купил в торговой палатке шесть банок светлого пива и пачку сигарет. Разувшись, босиком двинулся дальше по проселку, туда, где за деревьями издалека ощущалась прохладная масса воды. Я неторопливо брел по горячей пыли. Пятки утопали в ней, как в пудре.
Зона отдыха была безлюдной. Только пару раз попадались навстречу рыбаки с бамбуковыми антеннами удочек. Разбросанный по обочинам мусор выдавал вчерашние гуляния горожан. Остывшие угли мангалов, пластиковые бутылки, ржавые яблочные огрызки, шоколадные фантики и негодные батарейки – все это казалось остатками отжившей цивилизации. Проселок вывел меня к краю обрыва, свернув параллельно водохранилищу. Громадная прорва воды растеклась до самого горизонта, сливаясь там с безупречно синим небом. На водной глади кое-где пунктиром виднелись баркасы рыбхоза. Поближе к берегу, поднимая тучи брызг, плыл прогулочный катамаран.
Слева, там, где проявившийся берег сливался полукруглою дугою, нависала, похожая на вставную челюсть, городская дамба.
Я спустился с обрыва к пляжу, разделся и лег на песок. Выдернул чеку пивной банки. Пышная белая пена стекла мне на живот. Я сделал пару жадных глотков, наслаждаясь пивом и одиночеством. Сверху вдоль дороги послышался шум удаляющегося мотоцикла. Где-то в камышах закрякали утки. Купаться не хотелось…
…Я закрыл глаза, и мне стало хорошо от тишины, от солнечного тепла и от пива. Если я когда-нибудь умру, то, надеюсь, после смерти будет не хуже. Такая же пустота вокруг на целую вечность. Пустота и остатки сознания, которое медленно растворяется во вселенской темноте, лопается нейтрон за нейтроном, словно обыкновенные пивные пузырьки.
Тут я подумал, что после смерти наверняка не надо будет ходить на работу, и мысль мне эта очень понравилась. Где-то рядом со мной лежала еще одна, неоткупоренная банка…
…На пляже я провалялся до семи часов, пока совсем не проголодался. Стало прохладней, и я оделся. Собираясь уходить, взглянул на дамбу. Бордовый диск солнца нимбом нависал над нею. За ее грядой клубились вечерние облака.
Я расстегнул ширинку шорт. Долго и сосредоточенно мочился в водохранилище. Вся моча города все равно, рано или поздно, попадала туда. Мой организм медленно, как весна от зимы, освобождался от воздействия трех литров светлого пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36