Тут даже базарить не о чем, а просто вписать в договор отдельной строкой – имеет право – и точка.
Тимофей Михайлович побагровел.
– Все твои права акционера прописаны законом, в полном соответствии с которым составлено соглашение, – возразил он. – А кроме того, мы с тобой не подельники, Кондрат. У тебя своя доля, у меня своя. Путаться у меня под ногами, пока я руковожу концерном, не будет никто: ни ты, ни тем более твой помощник. И напрасно ты его сравниваешь с плечевой. Это такая плечевая, которая запросто вышвырнет на ходу любого водилу. Любого, Кондрат.
– Это вы обо мне, Тимофей Михайлович? – удивился Андрюша, сверкнув очками.
– Об тебе, голубчик, об тебе… И ты это знаешь, Кондрат: все, к чему Андрей Владимирович прикасается, с концами отходит к юго-западным. С концами.
– По-моему, это не деловой разговор, – заметил Андрюша, не прерывая сверки.
– Ваше мнение, Андрей Владимирович, меня не интересует даже в последнюю очередь, – сообщил Дымшиц, в упор разглядывая Кондрата. Тот сверлил его ответным непроницаемым взглядом, играл желваками и усмехался.
– Берешь на понт, исполнительный?
– Я думаю, что ты ходишь по лезвию ножа, Кондрат, – пояснил Дымшиц. – А ты не циркач, не йог, ты долгопрудненский авторитет и вор в законе.
– А ты не думаешь, что сам ходишь по лезвию ножа с такими базарами?
– Во мне цыганская кровь, – сказал Дымшиц. – Мы эту эквилибристику понимаем.
– Кровь – она и есть кровь, без всякой эквилибристики, – Кондрат пожал плечами, потом как будто припомнил что-то и усмехнулся: – А я смотрю, чья это пятисотая эгоистка стоит во дворе «Росвидео»… Твоя лошадка?
Дымшиц кивнул.
– На пять замков запирай вороного… Новьё?
– Девяносто второго года. В прошлом году, когда доставили из Германии, в ней было восемнадцать тысяч пробега.
– Левая?
Дымшиц хмыкнул.
– Кто о чем, а вшивый о бане… Я же исполнительный директор «Росвидео». Мне нельзя на левой.
Минут пять они заинтересованно обсуждали достоинства «мерседеса», пока дотошный Андрюша не сверил все буквы и все запятые в тексте договора. Наконец он сказал, что все в порядке, можно подписывать.
– Рано, – возразил Дымшиц.
Кондрат, усмехнувшись, поставил на стол свой кейс, открыл, развернул и небрежно подвинул Дымшицу. Тот, мельком взглянув на пачки с купюрами, пошел к рабочему столу и позвонил секретарше:
– Карина Вартановна – с детектором…
Пока величавая, пышноволосая Карина Вартановна считала и проверяла деньги, разговор по инерции крутился вокруг машины. Кондрат курил, вяло говорил, рассеянно слушал, наконец не выдержал:
– Тачка у тебя приемистая, спору нет, зато секретарша снулая как рыба об лед. Может, дашь нам пока взглянуть на акции?
Карина Вартановна уставилась на Кондрата, как удав на мартышку, медленно смешала деньги из пересчитанной пачки и стала считать по новой.
– Он меня сбил, – пояснила она Тимофею Михайловичу.
В голове у Дымшица хмыкнуло и отчетливо произнесло: «Мысленно аплодирую».
– Твой Андрюша двадцать минут слюнявил договор, – ответил Дымшиц. Клянусь, Карина Вартановна пересчитает деньги быстрее.
– Вы сегодня определенно неравнодушны ко мне, – снисходительно заметил Андрюша.
– Говорят, сдерживать эмоции вредно, – пояснил Дымшиц Кондрату. – Особенно отрицательные.
– А на кой сдерживать? – не понял тот.
Карина Вартановна, не торопясь, управилась минут за пятнадцать. Денег было ровно сто тысяч. Дымшиц поблагодарил ее, попросил сварить кофе, а сам достал из несгораемого шкафа большой кожаный кейс и поставил перед Кондратом. Тот открыл, заглянул внутрь и передал Андрюше.
– Проверь…
В кейсе лежали двадцать пять пухлых прозрачных папок, в папке – по сто облигаций достоинством десять акций каждая. Рядовые сотрудники «Росвидео» получили в свое время по одной такой бумажонке на руки, ведущие специалисты и ветераны – по две. У Гены Котова, брошенного на руководство концерном в 86-ом году, их лежало – двадцать пять по сто, две с половиной тысячи облигаций. А теперь их тщательно пересчитывал Андрюша.
– Здесь двадцать пять тысяч акций, – пояснил Дымшиц. – В прошлом году мы выплачивали по десять долларов на акцию. Этот чемоданчик, стало быть, дает двести пятьдесят тысяч годового дохода. Отсюда его примерная стоимость – два с половиной миллиона долларов. С эдаким чемоданчиком запросто можно лететь в Рио-де-Жанейро.
– Ну-ну, – Кондрат хмыкнул.
– Только не думай, что я тебя поздравляю. Я просто констатирую факт.
– А мне, знаешь, до узды, поздравляешь или куда, – искренне ответил Кондрат.
Дымшиц, на котором, можно сказать, лица не было, подписал оба экземпляра, тиснул печать и передал на подпись Кондрату. Андрюша к этому времени проверил акции и достал свою печать. Кондрат расписался, бросил договор в кейс, закрыл и поставил на пол. Дымшиц свой экземпляр отнес и спрятал в рабочий стол.
– Ну что, Кондрат, – сказал он, возвращаясь и придвигая к себе кейс с долларами. – Обычно в таких случаях пьют шампанское…
– Я шампанское не потребляю, – сказал Кондрат.
– А я и не предлагаю. У меня к тебе предложение поживее.
– Какое?
– Как исполнительный директор концерна, – Дымшиц усмехнулся, распахнул кейс и подтолкнул его к Кондрату, – так вот, как исполнительный директор концерна я не мог не принять от тебя этих денег. И я их принял. Но как человека – как нормального человека – меня от них воротит. На них кровь моего товарища. Мне западло принимать их из твоих рук, потому что прощать такие вещи не в моих правилах. Поэтому я предлагаю сыграть на них в карты.
– Да ну?
– Делим деньги пополам, пятьдесят на пятьдесят, и играем в любую игру по твоему выбору. Выиграешь – деньги твои. Проиграешь – значит, совесть моя чиста: я не подачку взял, не отступные за друга, а чистый выигрыш.
Кондрат с подозрением засмотрелся на Дымшица.
– Сергей Лексеич… – вмешался Андрюша, но Кондрат осадил:
– Разберусь.
Он взглянул на охранников, скучавших друг против друга в конце стола, внимательно оглядел кабинет, самого Дымшица, потом сказал:
– Повтори условия.
Дымшиц повторил.
– Что-то ты задумал гнилое, вот только не пойму, что… – Кондрат оглянулся на Андрюшу и пояснил: – При любом раскладе мы ничего не теряем.
На лице Андрюши ясно читалось, что как раз это его больше всего смущает.
– Или ты так за здорово живешь развлекаешься? А ты, часом, не катала в отставке?
– Я тебе свой резон объяснил, а ты как знаешь, – ответил Дымшиц. – Каталы, сам понимаешь, в таких кабинетах не водятся, но предупреждаю честно: я цыган, а цыгане с картами дружат.
– И фамилия у тебя вполне цыганская, – согласился Кондрат, подумал-подумал, потом спросил:
– В трынку играешь?
– Напомни.
– Играют двадцать четыре карты, от шестерок до тузов без картинок. Сдаются по три. Ранжир обыкновенный: три туза, потом три шестерки, потом трынки по очкам и по масти – червовые туз-десятка-девятка, то есть тридцать очков, бубновые и так далее, потом двадцать девять очков, двадцать восемь…
– Понял, – Дымшиц кивнул. – Играем.
Он встал, прошел к рабочему столу и достал из ящика несколько нераспечатанных колод карт, купленных днем, по пути из «Савоя».
– Если сомневаешься, можем отрядить хлопцев в киоск на Тверской, там точно такие же.
Кондрат, изучив колоды, пожал плечами, одну выбрал, остальные отмел. Дымшиц, выбрав другую, пустил через весь стол охранникам.
– Поиграйте, орлы, а то заснете от скуки. Только чур не шуметь.
Напоследок он вызвал секретаршу.
– Карина Вартановна, сообразите нам что-нибудь закусить… И где, кстати, обещанный кофе?
– Я же снулая, Тимофей Михайлович, а также квелая и дебелая, – ответила секретарша. – И рабочий день у меня кончился час назад. А из закусок ничего нет, только консервы – вы же не предупреждали, что сегодня еще и игорный день…
– Давайте консервы, Карина Вартановна, давайте что есть, потом я вас не держу. Только отключите телефоны и предупредите охрану, что мы задерживаемся. Я думаю, ненадолго, – он хищно улыбнулся Кондрату, достал из бара две бутылки «Столичной», бутылку виски, а минеральная вода и стаканы стояли на столе с начала переговоров.
– Ой, что-то ты задумал, исполнительный, – насмешливо процедил новый компаньон Тимофея Михайловича. – Никак, хочешь обобрать Кондрата до нитки?
– Раздену до носков, – пообещал Дымшиц.
– Ну-ну, – Кондрат закивал, подгребая к себе свою половину денег. – Будем посмотреть, какой ты у нас удачливый фраерман.
– И в одних носках пущу по бульвару…
– Не знаю, как там в Румынии, но в Москве цыгане дружат не с картами, а с нищебродами. Всех попрошаек приватизнули, даже афганцев. Но ты не дрейфь, исполнительный. Я тебе буду хорошо подавать. С шиком.
Игра началась.
Минимальную ставку назначили в сто долларов, но Дымшиц много рискованно поднимался и то ли блефовал, то ли проверял нервы своего визави. Поначалу Кондрат падал, уклоняясь от повышений, но быстро раскусил азартный атакующий стиль директора, взял его на восемнадцати очках, потом на шестнадцати и после этого уверенно повышался с двумя картами одной масти. Дымшица повело в минуса. Карина Вартановна принесла кофе, затем на двух огромных блюдах бутерброды с икрой и маринованными огурчиками – одно поставила перед охраной, другое перед Андрюшей, который сидел как на иголках и с ужасом следил за игрой. От водки он отказался, Кондрат слегка пригубил, и оба с некоторым недоумением проследили за Дымшицем, с ходу навернувшим стакан водки. Исполнительного директора на глазах убывало. Он рванул узел галстука, закатал рукава сорочки, обнажив волосатые мускулистые руки; загорелое лицо взмокло, икринки сверкали в смоляной с проседью бороде, зубы скрежетали. Сухой, поджарый Кондрат методично отыгрывал свои бабки. Через час все было кончено: две жалкие сотенные купюры валялись перед Тимофеем Михайловичем, прочие откочевали к Кондрату.
– Лиха беда начало, – объявил Дымшиц, полез в карман и швырнул на стол ключи от машины.
Кондрат с Андрюшей переглянулись.
– Во сколько ставите? – спросил Кондрат, перешедший с началом игры на ритуальное «вы».
– Брал за шестьдесят – отдаю за сорок.
– Двадцать, – сказал Кондрат.
– Это же треть цены, – удивился Дымшиц.
– Мы не в магазине, – объяснил Кондрат.
Дымшиц подумал и согласился:
– Играем.
Игра пошла равная, но неровная. Дымшиц выигрывал даже чаще, но больше по мелочам, а проигрывал крупно. Кондрат, как на марше, дышал ровно, считал быстро, играл расчетливо и очень даже уверенно. Андрюша, успокоившись, немного выпил и одарил Тимофея Михайловича брезгливым взглядом. Все действительно складывалось на загляденье: к половине одиннадцатого вечера исполнительный директор остался без денег и без машины.
– Это моя игра, – снисходительно объяснил Андрюше Кондрат. – В трынку Кондрата никто еще не обыгрывал.
– Так… – Тимофей Михайлович озадаченно почесывал волосатую грудь: в последнем коне, после двух свар (прим.: свара – переигровка по взаимной договоренностиили в случае равенства очков; после свары игра идет с удвоенным банком) кряду, он потерял пять тысяч долларов. – А по-моему, самое время выпить.
– Можно и выпить, – согласился Кондрат.
Дымшиц налил себе, передал бутылку Кондрату и просто, как воду, опрокинул в себя стакан водки.
– Ну ты гусар, – насмешливо подивился Кондрат, балансируя между «ты» и «вы» согласно какому-то собственному этикету. – На что еще желаете сыграть?
– А щас посмотрим, – Дымшиц встал, пошел к несгораемому шкафу и достал из него еще один кожаный кейс.
– А вот на это, – сказал он, распахивая кейс перед Кондратом.
В кейсе лежали четыре красивые кожаные папки.
– А с чем это едят?
– С потрохами. Это Андрюша тебе объяснит, с чем едят – верно, Андрюша? Здесь десять тысяч акций. Моих. По две тысячи пятьсот в папке.
– Играем! – погорячился Андрюша, но Кондрат и ухом не повел.
– Во сколько ставите?
– Папка – двести пятьдесят тысяч долларов.
– Пятьдесят.
– Это даже не треть цены, Кондрат.
– Плюс ключи от машины.
Дымшиц задумался – затем, не слушая внутреннего голоса, протянул верхнюю папку Кондрату, а кейс захлопнул.
Кондрат не глядя передал папку Андрюше, сам отсчитал пятьдесят тысяч, положил сверху ключи и придвинул все это Дымшицу. Деньги на столе лежали уже не пачками, а ворохом – казалось, их стало намного больше.
Потом, слегка пошутив – без меня, мол, не начинайте, – Кондрат с одним из своих охранников отправился в туалет; сотрудник службы безопасности деликатно сопровождал их сзади. Уходил он и раньше, то есть Кондрат, но с такими горящими застекленевшими зенками вернулся впервой; Андрюша удивленно взглянул на авторитета, но тот, упреждая, то ли рыкнул, то ли элементарно рыгнул в его сторону – и вопрос, если это был вопрос, себя исчерпал.
Играли долго, аккуратно, по мелочи; в осторожной игре преимущество Дымшица проявилось не сразу, а когда обозначилось, Кондрат несколько раз неосторожно дернулся с повышениями и упустил фарт.
– Чегой-то ты не того нюхнул в туалете, – заметил Тимофей Михайлович, отыграв пятьдесят тысяч. – Скользит ваша дурь заморская по моей водке, как по тонкому льду.
Кондрат уставился на него неподвижным взором, но промолчал. Папка с акциями вернулась к хозяину по уговоренной стоимости: пятьдесят тысяч плюс ключи от машины. Следующие два часа исполнительный директор медленно, но верно отыгрывался. Лица игроков осунулись и отвердели, они подсекали друг друга взглядами, отталкивали друг друга взглядами и проницали, изнемогая в борьбе. Слишком высоки были ставки. Дымшиц сократил разовую дозу до полстакана; выпив, он изрекал нечто типа «скользит и падает», целиком засовывал в рот бутерброд с икрой и жестоко хрустел огурцом, демонстрируя беспощадность хватки. Глядя на него, Кондрат с Андрюшей выпили тоже – не столько по душевной надобности, сколько из смутной потребности убедиться, что в бутылке водка, а не вода.
Одновременно со второй бутылкой игра закончилась: ключи от машины лежали в кармане Дымшица, последние четыреста долларов авторитета тоже откочевали на его половину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26