https://wodolei.ru/catalog/dushevie_paneli/s-dushem-i-smesitelem/
Хайнеман замечает по этому поводу: «Но как раз эти дети, по нашим данным, смотрят дополнительно еще и видеофильмы и играют на карманной электронной игрушке или на компьютере» 129. Следовало бы добавить: и как раз у них возникают нарушения речи, которые надо серьезно лечить.
А между тем ущерб развитию речи у детей наносит отнюдь не только молчание перед телеэкраном. Хайнеман подчеркивает, что в этом отношении телевизор с его «преобладанием визуальной информации» и сам по себе неблагоприятно сказывается на детях. «Даже детские передачи, — сетует он, — часто совершенно далеки от действительности, а быстрые смены кадров не дают ребенку возможности как следует проследить за ходом действия. Передачи нередко построены стереотипно и потому никак не побуждают ребенка развивать собственную фантазию и творческие способности. К тому же именно у частных телевещателей доминируют боевики и показы сцен насилия». Поэтому и речь детей в играх со сверстниками становится скудной — они ограничиваются восклицаниями наподобие тех, что встречаются в комиксах, бессвязными обрывками фраз и нелепыми имитациями шумов, сопровождая их роботоподобными движениями.
Но телеэкран не только препятствует формированию речи и артикуляции. Он блокирует и спонтанные, творческие игры и естественное движение, не давая детям стимулов, столь необходимых им для формирования двигательных навыков и органов чувств. Нехватка многообразия варьирующихся раздражений, идущих от окружающего, может привести к дефициту в формировании функций головного мозга, предупреждает Борбонус, а страдают при этом творческие способности, фантазия и интеллект. Основываясь на многолетнем педагогическом опыте, ученый констатирует, что из-за нехватки первичных стимулирующих раздражений у нынешних детей с все большим трудом формируются функции для восприятия внутренних и внешних состояний — тепла, равновесия, движения, обоняние, осязание и вкус. Этот дефицит только усугубляется недостатком в больших городах пригодных для игр площадок и стимулирующих условий. Поэтому Борбонус призывает создать среду, стимулирующую развитие детей. «Человеческая теплота, игры и движение при этом обязательны», — гласит его вывод.
Фатальные последствия ложной модели мышления
Корни проблемы уходят, очевидно, гораздо глубже — в общий склад и условия существования нашего времени, слишком глубоко, чтобы можно было говорить об одном изолированном патологическом явлении. Нарушения развития речи — лишь верхушка айсберга, т. е. комплекса причин, начинающих угрожать всей нашей культуре и цивилизации. Но причин опускать руки нет — ведь вина тут лежит на нас самих и нам же самим надо скорректировать неверное направление развития.
Для этого необходимы разнообразные усилия. И все же шансов на успех будет мало, если не удастся изменить что-то решающе важное в нас самих, в нашем складе мышления. Его главная отличительная черта — привычка рассматривать все, что относится к речи и ее слуховому восприятию, сквозь призму чисто технической модели отправителя и получателя, входа и выхода, будто дело идет об обмене информацией между двумя компьютерами.
Такой подход был и остается наиболее распространенным в науке, не обошел он стороной даже комплексный процесс обучения малышей речи. Хотя в 60-е и 70-е годы часто указывали130, что дети научаются речи не через пассивное ее восприятие, а интерактивно, многие исследователи упорно твердят: чтобы дети овладели речью, важно просто установить правильный input, «вход», со стороны окружающих, а уж лучше радио и телевидения тут ничего не придумаешь — ведь никакой взрослый не может тягаться в абсолютной правильности речи со специально обученным диктором, не говоря уже о множестве образовательных программ. Так вот, стало быть, телевидение, этот своего рода говорящий учебник с картинками, и есть идеальное средство для обучения малышей, лучше всего способствующее развитию у них речи131.
В том, что такой подход не имеет ничего общего с фактами, общественность могла убедиться, когда английский логопед Салли Уорд обнародовала результаты своих десятилетних исследований (1996). Она установила, что у 20 % обследованных детей в возрасте девяти месяцев уже обнаруживается запаздывание физического развития, если родители пользовались телевизором как нянькой132. Если дети продолжали смотреть телевизор, большинство из них к трем годам отставали в своем развитии уже на целый год, т. е. говорили как двухлетние, а тем самым под угрозой оказывалось все их дальнейшее развитие. А вот если родители, проявив наконец благоразумие, вместо телевизора начинали пользоваться прямыми речевыми контактами с ребенком, девятимесячный малыш мог наверстать упущенное уже за четыре месяца, лекарством же было не что иное, как слова, живые слова родителей!
В 1990 г. некоторые ученые еще полагали, будто план обучать детей первого года жизни языку исключительно через электронные масс-медиа, чтобы посмотреть, овладеют ли они речью таким путем, — это «жестокий мысленный эксперимент» 133. Тем временем мысленный эксперимент превратился в жестокую реальность, которая учит: речь из динамиков не делает того, чту делает речь взрослых в прямых контактах с детьми. Даже когда из аппарата звучат те же самые слова, ребенок, постоянно слышащий только их, оказывается отброшен в своем развитии назад, потому что при этом блокируется формирование необходимых для речевой деятельности структур мозга. А вот звуча из уст матери, они же так сильно продвигают малыша вперед, что он даже способен наверстать упущенное.
Значит, исследователи должны поставить вопрос: чем речь из динамиков отличается от живой речи? Ведь с точки зрения физической разницы как будто бы нет. Но почему же тогда технически опосредованная речь не дает сложиться функциям мозга у детей, тогда как ее оригинал эти функции поддерживает?
Речь — вовсе не такси
Языкознание привыкло видеть в человеческом языке всего лишь транспортное средство, с помощью которого информация от «отправителя» поступает к «получателю». Но этот подход, развитый еще в XIX столетии, чреват далеко идущим выводом: если дело только в том, чтобы «транспортировать» содержание, то у живой речи нет собственного, особенного смысла, ведь информация может дойти до адресата и через других посредников — письмо, знак, образ, жест. Каким из них воспользоваться, информации столь же безразлично, как безразлично пассажиру, на такси какой марки — «дайм-лер», «вольво» или «форд» — ехать на вокзал. Но ребенку совсем не безразлично, через какого посредника входить в мир языка. Ведь свою человеческую сущность — в самом фундаментальном смысле слова — он сможет когда-нибудь добыть, лишь если вступил в контакт с человеческой сущностью родителей через живую родительскую речь. При этом дело не столько в передаче информации, сколько в совсем иной, гораздо более значимой деятельности. Прежде чем малыш научится произносить хотя бы одно крошечное предложение, он должен в совершенстве овладеть координацией более сотни мускулов, участвующих в артикуляции, а это в высшей степени сложный процесс. По уровню сложности с ним не сравнится ни одно другое движение, какому способен научиться человек134. И этот процесс, в свою очередь, — лишь часть той длящейся не один год борьбы за овладение функциями своего тела, которую ведет ребенок. С первого дня жизни он с невероятной энергией тренирует различные двигательные функции и их взаимодействие, начиная с движения глаз и рук через умение держать голову, стоять и ходить и вплоть до овладения тонкой моторикой кистей рук и пальцев. Артикуляция звуков речи — словно зрелый плод на дереве, выросшем из деятельности этого «двигательного человека», работающего над мускулатурой всего тела.
Насколько тесно в первые годы жизни моторика речепроизнесения связана с общей моторикой тела, выявилось, к примеру, в ходе обследования дошкольников с нарушениями речи (Массингер, Никиш, 1996). Оказалось, что у 70 % детей они сопровождались дополнительными нарушениями как тонкой, так и общей моторики135. В более ранних обследованиях было выявлено от 60 до 70 %. Нарушения развития речи сказывались в том числе на движении глаз136.
Но если двигательные способности как следует не развились, то недоразвитыми останутся и сенсорные способности. Это уже доказано относительно зрительного восприятия (нарушения у 85 % детей)137, и прежде всего относительно осязания: дети без нарушений речи в возрасте от трех до шести лет в тестах Кизе-Химмель показывали заметно лучшие результаты в тактильном восприятии, чем дети того же возраста с нарушениями речи138. При повторных тестах второго уровня эти последние все еще не могли справиться с комплексными тактильными восприятиями139. Стало быть, похоже на то, что формирование тактильного восприятия — предпосылка, необходимая, чтобы дети овладевали речью.
Речь — это искусство движения
Возбуждение звуковых волн и перенос информации так же мало характеризуют звучащее, живое слово, как анализ частот — ощущения, оставшиеся от прослушивания концерта в зале. За звуками речи стоят не колебания голосовых связок, а бессознательный искусный «постановщик движения», с большим тщанием настраивавший свой физический, голосовой инструмент, покуда не оказался в состоянии словно играючи извлекать из потока воздуха бесчисленные звуки и оттенки речи.
Если бы мы могли воспринимать эту бессознательную деятельность глазами, то увидели бы, что в ее ходе беспрестанно созидаются пластические формы: получается это примерно так же, как у ваятеля, обрабатывающего дерево или камень, — разве что тут речь идет о мягкой, подвижной мускулатуре, порождающей все новые формы звука. Чтобы артикулировать звук, отнюдь не достаточно направлять поток выдыхаемого воздуха через гортань, выпуская его изо рта в виде звука. На самом деле этот поток на своем пути через трахею, глотку и рот должен пройти сквозь рельефно вылепленную полость, похожую на русло реки, — ее форма с быстротой молнии меняется движением мускулатуры нёба, язычка, языка, челюстей и губ в зависимости от того, какой звук требуется произнести. И вот, когда поток воздуха выходит наконец через губы, он не только звучит, но и несет с собой — в силу каждый раз особенной формы пройденного им «речного ложа» — соответствующую особенную тенденцию формы, которую и придает окружающему рот воздуху. Так рельеф внутренней мускулатуры порождает пластические формы внешнего воздуха.
Первым на эти незримые, порождаемые речью воздушные формы указал в 1924 г. Рудольф Штайнер141. Его замечание, что сделать их зримыми безусловно возможно, пользуясь соответствующими средствами, в 1962 г. было реализовано дрезденской учительницей Иоганной Цинке. Десятилетиями изучая эту тему, она смогла показать, что каждый звук речи и впрямь порождает перед ртом особенную, характерную только для него воздушную форму, причем явление это закономерно воспроизводится. Чтобы зримо отобразить отдельные формы и зафиксировать их с помощью фотоаппарата, Цинке поначалу использовала явление естественной конденсации пара при температурах ниже нуля. Но намного эффективнее оказался другой метод — перед произнесением какого-либо звука нужно было вдохнуть немного табачного дыма. Тогда возникающая воздушная форма оказывается насыщенной частицами дыма, и ее без труда можно видеть при комнатной температуре. Другим способом визуализации могут служить снимки, сделанные при помощи прибора Тёплера и интерферометра. (Снимок на ил. 3 сделан при помощи прибора Тёплера, остальные — обычные снимки выдыхаемого табачного дыма. На них показаны предельные объемы воздушных форм.)
Но полная картина происходящего выявилась, лишь когда «воздушные звуковые формы» (как назвала их Цинке) были засняты на пленку высокоскоростной камерой. Тут можно было увидеть, как каждая форма в течение долей секунды возникает, достигает полного объема и вновь исчезает, причем каждый раз это происходит в другом темпе и другой манере. Тогда всякий звук речи предстает взору как текучее изваяние142.
Стало быть, речь — в самую первую очередь формосозидающий процесс. В его ходе складываются динамические образования, которые частично в течение секунд остаются в воздухе, после того как соответствующие звуковые волны уже исчезли. Но одновременно и все тело говорящего при каждом звуке речи производит определенные, недоступные невооруженному глазу движения. Выявить эти движения помогла еще совсем молодая наука кинезика: исследователи снимали говорящих высокоскоростной камерой (30 и 48 кадров в секунду), а затем подвергали отдельные кадры микроанализу. Оказалось, что эти микродвижения протекают абсолютно синхронно с актом произнесения, затрагивая всю мускулатуру тела с головы до ног143.
Слушатель пляшет один танец с говорящим
Специалисты по кинезике с изумлением обнаружили, что слушатель, со своей стороны, отвечает на выслушанное точно такими же микро-движениями, какие бессознательно производит говорящий, и точно так же — с головы до ног, но с минимальным запаздыванием в 40–50 миллисекунд. Сознательная реакция при этом, естественно, исключена. Открыватель этого явления Уильям Кондон описывает поразительную синхронность движений говорящего и слушающего следующими словами: «Выглядит это так, будто все тело слушающего точно и пластично сопровождает речь говорящего плясом» 144.
Хотя физически связи между этими процессами установить невозможно, кажется, будто говорящий и слушающий ритмично движутся в какой-то общей среде. Причем, как показали проверочные тесты, это относится исключительно к звукам речи, но никак не к шумам или бессвязным звукам. А речь опять-таки может быть на каком угодно языке: Кондон выяснил, что двухдневный младенец реагирует и на китайскую речь, и на английскую точно теми же микродвижениями, какие производит говорящий145.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
А между тем ущерб развитию речи у детей наносит отнюдь не только молчание перед телеэкраном. Хайнеман подчеркивает, что в этом отношении телевизор с его «преобладанием визуальной информации» и сам по себе неблагоприятно сказывается на детях. «Даже детские передачи, — сетует он, — часто совершенно далеки от действительности, а быстрые смены кадров не дают ребенку возможности как следует проследить за ходом действия. Передачи нередко построены стереотипно и потому никак не побуждают ребенка развивать собственную фантазию и творческие способности. К тому же именно у частных телевещателей доминируют боевики и показы сцен насилия». Поэтому и речь детей в играх со сверстниками становится скудной — они ограничиваются восклицаниями наподобие тех, что встречаются в комиксах, бессвязными обрывками фраз и нелепыми имитациями шумов, сопровождая их роботоподобными движениями.
Но телеэкран не только препятствует формированию речи и артикуляции. Он блокирует и спонтанные, творческие игры и естественное движение, не давая детям стимулов, столь необходимых им для формирования двигательных навыков и органов чувств. Нехватка многообразия варьирующихся раздражений, идущих от окружающего, может привести к дефициту в формировании функций головного мозга, предупреждает Борбонус, а страдают при этом творческие способности, фантазия и интеллект. Основываясь на многолетнем педагогическом опыте, ученый констатирует, что из-за нехватки первичных стимулирующих раздражений у нынешних детей с все большим трудом формируются функции для восприятия внутренних и внешних состояний — тепла, равновесия, движения, обоняние, осязание и вкус. Этот дефицит только усугубляется недостатком в больших городах пригодных для игр площадок и стимулирующих условий. Поэтому Борбонус призывает создать среду, стимулирующую развитие детей. «Человеческая теплота, игры и движение при этом обязательны», — гласит его вывод.
Фатальные последствия ложной модели мышления
Корни проблемы уходят, очевидно, гораздо глубже — в общий склад и условия существования нашего времени, слишком глубоко, чтобы можно было говорить об одном изолированном патологическом явлении. Нарушения развития речи — лишь верхушка айсберга, т. е. комплекса причин, начинающих угрожать всей нашей культуре и цивилизации. Но причин опускать руки нет — ведь вина тут лежит на нас самих и нам же самим надо скорректировать неверное направление развития.
Для этого необходимы разнообразные усилия. И все же шансов на успех будет мало, если не удастся изменить что-то решающе важное в нас самих, в нашем складе мышления. Его главная отличительная черта — привычка рассматривать все, что относится к речи и ее слуховому восприятию, сквозь призму чисто технической модели отправителя и получателя, входа и выхода, будто дело идет об обмене информацией между двумя компьютерами.
Такой подход был и остается наиболее распространенным в науке, не обошел он стороной даже комплексный процесс обучения малышей речи. Хотя в 60-е и 70-е годы часто указывали130, что дети научаются речи не через пассивное ее восприятие, а интерактивно, многие исследователи упорно твердят: чтобы дети овладели речью, важно просто установить правильный input, «вход», со стороны окружающих, а уж лучше радио и телевидения тут ничего не придумаешь — ведь никакой взрослый не может тягаться в абсолютной правильности речи со специально обученным диктором, не говоря уже о множестве образовательных программ. Так вот, стало быть, телевидение, этот своего рода говорящий учебник с картинками, и есть идеальное средство для обучения малышей, лучше всего способствующее развитию у них речи131.
В том, что такой подход не имеет ничего общего с фактами, общественность могла убедиться, когда английский логопед Салли Уорд обнародовала результаты своих десятилетних исследований (1996). Она установила, что у 20 % обследованных детей в возрасте девяти месяцев уже обнаруживается запаздывание физического развития, если родители пользовались телевизором как нянькой132. Если дети продолжали смотреть телевизор, большинство из них к трем годам отставали в своем развитии уже на целый год, т. е. говорили как двухлетние, а тем самым под угрозой оказывалось все их дальнейшее развитие. А вот если родители, проявив наконец благоразумие, вместо телевизора начинали пользоваться прямыми речевыми контактами с ребенком, девятимесячный малыш мог наверстать упущенное уже за четыре месяца, лекарством же было не что иное, как слова, живые слова родителей!
В 1990 г. некоторые ученые еще полагали, будто план обучать детей первого года жизни языку исключительно через электронные масс-медиа, чтобы посмотреть, овладеют ли они речью таким путем, — это «жестокий мысленный эксперимент» 133. Тем временем мысленный эксперимент превратился в жестокую реальность, которая учит: речь из динамиков не делает того, чту делает речь взрослых в прямых контактах с детьми. Даже когда из аппарата звучат те же самые слова, ребенок, постоянно слышащий только их, оказывается отброшен в своем развитии назад, потому что при этом блокируется формирование необходимых для речевой деятельности структур мозга. А вот звуча из уст матери, они же так сильно продвигают малыша вперед, что он даже способен наверстать упущенное.
Значит, исследователи должны поставить вопрос: чем речь из динамиков отличается от живой речи? Ведь с точки зрения физической разницы как будто бы нет. Но почему же тогда технически опосредованная речь не дает сложиться функциям мозга у детей, тогда как ее оригинал эти функции поддерживает?
Речь — вовсе не такси
Языкознание привыкло видеть в человеческом языке всего лишь транспортное средство, с помощью которого информация от «отправителя» поступает к «получателю». Но этот подход, развитый еще в XIX столетии, чреват далеко идущим выводом: если дело только в том, чтобы «транспортировать» содержание, то у живой речи нет собственного, особенного смысла, ведь информация может дойти до адресата и через других посредников — письмо, знак, образ, жест. Каким из них воспользоваться, информации столь же безразлично, как безразлично пассажиру, на такси какой марки — «дайм-лер», «вольво» или «форд» — ехать на вокзал. Но ребенку совсем не безразлично, через какого посредника входить в мир языка. Ведь свою человеческую сущность — в самом фундаментальном смысле слова — он сможет когда-нибудь добыть, лишь если вступил в контакт с человеческой сущностью родителей через живую родительскую речь. При этом дело не столько в передаче информации, сколько в совсем иной, гораздо более значимой деятельности. Прежде чем малыш научится произносить хотя бы одно крошечное предложение, он должен в совершенстве овладеть координацией более сотни мускулов, участвующих в артикуляции, а это в высшей степени сложный процесс. По уровню сложности с ним не сравнится ни одно другое движение, какому способен научиться человек134. И этот процесс, в свою очередь, — лишь часть той длящейся не один год борьбы за овладение функциями своего тела, которую ведет ребенок. С первого дня жизни он с невероятной энергией тренирует различные двигательные функции и их взаимодействие, начиная с движения глаз и рук через умение держать голову, стоять и ходить и вплоть до овладения тонкой моторикой кистей рук и пальцев. Артикуляция звуков речи — словно зрелый плод на дереве, выросшем из деятельности этого «двигательного человека», работающего над мускулатурой всего тела.
Насколько тесно в первые годы жизни моторика речепроизнесения связана с общей моторикой тела, выявилось, к примеру, в ходе обследования дошкольников с нарушениями речи (Массингер, Никиш, 1996). Оказалось, что у 70 % детей они сопровождались дополнительными нарушениями как тонкой, так и общей моторики135. В более ранних обследованиях было выявлено от 60 до 70 %. Нарушения развития речи сказывались в том числе на движении глаз136.
Но если двигательные способности как следует не развились, то недоразвитыми останутся и сенсорные способности. Это уже доказано относительно зрительного восприятия (нарушения у 85 % детей)137, и прежде всего относительно осязания: дети без нарушений речи в возрасте от трех до шести лет в тестах Кизе-Химмель показывали заметно лучшие результаты в тактильном восприятии, чем дети того же возраста с нарушениями речи138. При повторных тестах второго уровня эти последние все еще не могли справиться с комплексными тактильными восприятиями139. Стало быть, похоже на то, что формирование тактильного восприятия — предпосылка, необходимая, чтобы дети овладевали речью.
Речь — это искусство движения
Возбуждение звуковых волн и перенос информации так же мало характеризуют звучащее, живое слово, как анализ частот — ощущения, оставшиеся от прослушивания концерта в зале. За звуками речи стоят не колебания голосовых связок, а бессознательный искусный «постановщик движения», с большим тщанием настраивавший свой физический, голосовой инструмент, покуда не оказался в состоянии словно играючи извлекать из потока воздуха бесчисленные звуки и оттенки речи.
Если бы мы могли воспринимать эту бессознательную деятельность глазами, то увидели бы, что в ее ходе беспрестанно созидаются пластические формы: получается это примерно так же, как у ваятеля, обрабатывающего дерево или камень, — разве что тут речь идет о мягкой, подвижной мускулатуре, порождающей все новые формы звука. Чтобы артикулировать звук, отнюдь не достаточно направлять поток выдыхаемого воздуха через гортань, выпуская его изо рта в виде звука. На самом деле этот поток на своем пути через трахею, глотку и рот должен пройти сквозь рельефно вылепленную полость, похожую на русло реки, — ее форма с быстротой молнии меняется движением мускулатуры нёба, язычка, языка, челюстей и губ в зависимости от того, какой звук требуется произнести. И вот, когда поток воздуха выходит наконец через губы, он не только звучит, но и несет с собой — в силу каждый раз особенной формы пройденного им «речного ложа» — соответствующую особенную тенденцию формы, которую и придает окружающему рот воздуху. Так рельеф внутренней мускулатуры порождает пластические формы внешнего воздуха.
Первым на эти незримые, порождаемые речью воздушные формы указал в 1924 г. Рудольф Штайнер141. Его замечание, что сделать их зримыми безусловно возможно, пользуясь соответствующими средствами, в 1962 г. было реализовано дрезденской учительницей Иоганной Цинке. Десятилетиями изучая эту тему, она смогла показать, что каждый звук речи и впрямь порождает перед ртом особенную, характерную только для него воздушную форму, причем явление это закономерно воспроизводится. Чтобы зримо отобразить отдельные формы и зафиксировать их с помощью фотоаппарата, Цинке поначалу использовала явление естественной конденсации пара при температурах ниже нуля. Но намного эффективнее оказался другой метод — перед произнесением какого-либо звука нужно было вдохнуть немного табачного дыма. Тогда возникающая воздушная форма оказывается насыщенной частицами дыма, и ее без труда можно видеть при комнатной температуре. Другим способом визуализации могут служить снимки, сделанные при помощи прибора Тёплера и интерферометра. (Снимок на ил. 3 сделан при помощи прибора Тёплера, остальные — обычные снимки выдыхаемого табачного дыма. На них показаны предельные объемы воздушных форм.)
Но полная картина происходящего выявилась, лишь когда «воздушные звуковые формы» (как назвала их Цинке) были засняты на пленку высокоскоростной камерой. Тут можно было увидеть, как каждая форма в течение долей секунды возникает, достигает полного объема и вновь исчезает, причем каждый раз это происходит в другом темпе и другой манере. Тогда всякий звук речи предстает взору как текучее изваяние142.
Стало быть, речь — в самую первую очередь формосозидающий процесс. В его ходе складываются динамические образования, которые частично в течение секунд остаются в воздухе, после того как соответствующие звуковые волны уже исчезли. Но одновременно и все тело говорящего при каждом звуке речи производит определенные, недоступные невооруженному глазу движения. Выявить эти движения помогла еще совсем молодая наука кинезика: исследователи снимали говорящих высокоскоростной камерой (30 и 48 кадров в секунду), а затем подвергали отдельные кадры микроанализу. Оказалось, что эти микродвижения протекают абсолютно синхронно с актом произнесения, затрагивая всю мускулатуру тела с головы до ног143.
Слушатель пляшет один танец с говорящим
Специалисты по кинезике с изумлением обнаружили, что слушатель, со своей стороны, отвечает на выслушанное точно такими же микро-движениями, какие бессознательно производит говорящий, и точно так же — с головы до ног, но с минимальным запаздыванием в 40–50 миллисекунд. Сознательная реакция при этом, естественно, исключена. Открыватель этого явления Уильям Кондон описывает поразительную синхронность движений говорящего и слушающего следующими словами: «Выглядит это так, будто все тело слушающего точно и пластично сопровождает речь говорящего плясом» 144.
Хотя физически связи между этими процессами установить невозможно, кажется, будто говорящий и слушающий ритмично движутся в какой-то общей среде. Причем, как показали проверочные тесты, это относится исключительно к звукам речи, но никак не к шумам или бессвязным звукам. А речь опять-таки может быть на каком угодно языке: Кондон выяснил, что двухдневный младенец реагирует и на китайскую речь, и на английскую точно теми же микродвижениями, какие производит говорящий145.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16