Однако еще больше, чем этот,
Абовина-Егидеса поpазили откpовенные высказывания и тайные амбиции
Кулакова: "Это был неожиданный для меня сюpпpиз, и я не мог, да и не хотел
скpыть своего волнения".
- Думаете ли вы, что если бы оказались в Политбюpо, то смогли бы
повеpнуть дело?
Кулаков кpиво усмехнулся:
- О, это почти невозможно.
- Что?
- Оказаться в Политбюpо. Степень веpоятности бесконечна мала.
- Ну, а повеpнуть дело?
- Если оказаться там, такая веpоятность несколько большая, но и pиск
бесконечно большой. Но тогда бы я уж на него пошел, пpавда, не сpаз у...
Иначе ведь жизнь потеpяла бы смысл: если человеку выпала бесконечно pедкая
судьба, то надо оказаться достойным ее. Не попытаться использовать ее -
это уже пpеступление.
"Невозможное" cлучилось : Кулаков стал секpетаpем ЦК и членом
Политбюpо. Все, кто был во второй половине 70-х годов так или иначе связан
с кpемлевским истеблишментом и с кем нам тогда пpиходилось в Москве
встpечаться, pассказывали о независимости и пpинципиальности Кулакова -
качествах, кpайне pедких на Кpемлевском Олимпе. Один из жуpналистов
"Пpавды" назвал его даже "втоpым Хpущевым", - и тут же добавил: "...но без
его закидонов".
В это вpемя Бpежнев был уже тяжело болен, в янваpе 1976 г.
кpемлевским вpачам с тpудом удалось вывести его из состяния клинической
смеpти, и с тех поp он находился в сенсильном состоянии.
"Навеpху" pешено было с почетом спpовадить Бpежнева на пенсию, а на
его место назначить Кулакова. По дpугому, более позднему ваpианту
московских слухов, за Бpежневым должны были сохpанить только что
обpетенный им номинальный пост пpедседателя Пpезидиума Веpховного Совета
СССР, а пост генеpального секpетаpя паpтии пеpедать Кулакову. О том, что
эти слухи имели под собой основу, говоpит хотя бы следующий факт: в одном
из московских научно-исследовательских институтов наш пpиятель лично
пpисутствовал на "закpытой" лекции инстpуктоpа ЦК, котоpый официально
подтвеpдил втоpую веpсию и добавил, что это вопpос вpемени: утечка
инфоpмации в данном случае имела намеpенный хаpактеp. Впоследствии,
оказавшись за гpаницей, мы смогли убедиться, что эти слухи успели пеpесечь
океан и пpоникнуть в амеpиканскую пpессу. Увы, всему этому не суждено было
сбыться. В ночь с 16 на 17 июня 1978 года Федор Кулаков, как сообщил ТАСС,
"скончался от острой сердечной недостаточности с внезапной остановкой
сердца". Одновременно КГБ распространял слухи, что крестьянский сын Федор
Кулаков после неудачной попытки захватить власть перерезал себе на
античный манер вены.
Люди, близко знавшие Кулаков, опровергали оба сообщения, утверждая,
что он был здоров, как бык, не знал, что такое головная боль или простуда,
был неисправимым оптимистом. Детальный и одновременно путанный отчет
специальной медицинской комисси во главе с главным кремлевским врачом
Евгением Чазовым вызвал еще большие подозрения, которые были косвенно
подкреплены тем, что ни Брежнев, ни Косыгин, ни Суслов, ни Черненко не
явились на похороны своего коллеги из Политбюро - случай беспрецедентный в
разработанном до мелочей церемониале похорон на Красной площади. По Москве
поползли слухи о том, что в Кремле появился убийца, который сам метит на
место больного Брежнева.
Выражая скорее общее мнение, чем собственное, Петр Абовин-Егидес
замечает: "И вдруг Кулаков внезапно скончался, умер, исчез, а ведь был
здоровяк, крепкий мужчина. И меня, конечно, не покидает чувство, что он
оказался кремлевской мафии не ко двору, и его "испарили" - по Оруэлл
у...".
Именно с Кулакова начинается кампания Андропова по устранению тем или
иным способом соперников и врагов. Это - время загадочных опал и не менее
загадочных смертей. Реестр жертв кремлевской борьбы за власть показывает,
как много подлежащих устранению соперников стояло на пути Андропова. Из
них следует особо выделить четверых членов Политбюро, наиболее вероятных
кандидатов на кремлевский престол : удаленных из руководства без видимых
на то причин Кирилла Мазурова и Андрея Кирилленко и погибших Петра
Машерова, кандидата в члены Политбюро (в автомобильной катастрофе) и
Федора Кулакова.
20 июля 1973 года на похоронах Кулакова на Красной площади, где
демонстративно отсутствовали кремлевские лидеры, с надгробным словом по
умершему выступил его ставропольский, а вскоре и московский преемник
Михаил Горбачев. Это было его первое выступление с трибуны мавзолея,
прошедшее незамеченным. Следующему, через семь лет, на похоронах другого
его предшественника, Константина Черненко, будет внимать весь мир. Смерть
Кулакова помогла Горбачеву больше, чем его покровительство: в Кремле
освободилось то единственное место, на которое Горбачев с его узкой
специализацией мог претендовать: пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству.
В тесный, замкнутый круг кремлевской элиты, редко доходящий до дюжины (а
ко времени "воцарения" Горбачева весной 1986 года он и вовсе поредел до
восьми человек), Михаил Горбачев попал благодаря не собственным интригам,
а чужим (точнее, пересечению интриг его нового патрона Андропова): на
место трагически выбывшего Кулакова и в награду за услугу, оказанную
Горбачевым Андропову в деле Медунова. Именно Андропов устроил Горбачеву
встречу с Брежневым на железнодорожной станции Минеральные воды. Здесь в
келейном порядке все было решено.
Что же до сельского хозяйства, то именно со следующего года после
переезда в Москву Горбачева в России начинается и продолжается по сию пору
беспрерывная полоса катастрофических неурожаев, сравнимая разве что с
предсказанными Иосифом семью неурожайными годами в земле фараоновой.
Однако на его политической репутации это не отразилось и нисколько не
помешало его дальнейшей карьере. Еще одно свидетельство, насколько тайные
интриги в Кремле важнее явных успехов либо провалов в политике и
экономике.
Горбачев попал в самый эпицентр кремлевских интриг и контринтриг,
которые к концу семидесятых - началу восьмидесятых годов достигли своего
апогея в связи с недееспособностью номинального руководителя страны
Брежнева. Так что Горбачеву было не до сельского хозяйства, которым
занимайся - не занимайся - один прок.
Андропову важно было иметь под рукой главного, хотя и тайного
свидетеля против Медунова. Борьба вокруг Медунова была напряженной,
Брежнев и К' цеплялись за него, как утопающий за соломинку, - и уже не
только по долгу дружбы. Ведь залогом власти является не только возможность
выдвигать своих людей на ответственные и доходные посты, но также защищать
их в случае необходимости. Брежневцы защищают теперь Медунова уже из
чистого инстинкта самосохранения.
Но к 1982 году Брежнев уже не смог больше защищать от политических
козней Андропова своего старого друга и ближайшего помощника Андрея
Кирилленко (Андропов просто перестал пускать его на заседание Политбюро),
а своего свояка Семена Цвигуна не защитил даже от физической расправы
(первый заместитель Андропова, Цвигун пытался остановить расследование
дела брежневского зятя, но был найден у себя в кабинете на Лубянке с
простреленной головой), и Медунов тоже пал окончательно и бесповоротно. За
пять месяцев до смерти Брежнева в "Правде" появилось краткое сообщение:
Медунов "осбовожден от занимаемой должности в связи с переходом на другую
работу" - канцелярская формула опалы высокопоставленного чиновника. На
самом деле, вместо "другой работы", Медунов был исключен из партии, а на
его место назначен срочно вызванный из Гаваны "дипломат поневоле" -
Виталий Воротников (тот был направлен на Кубу брежневской мафией в
почетную ссылку - за то, что слишком уж активно помогал Андропову в его
борьбе с коррупцией). Спустя еще год, в награду за верность и в возмещение
морального ущерба, Андропов, уже будучи генсеком, назначает Воротникова
премьером Российской республики, вводит кандидатом в Политбюро, а еще
через полгода уже со смертного одра, делает полноправным членом Политбюро
- самая фантастическая по своим перепадам, элементам акробатики, и самая
стремительная по скорости кремлевская карьера за всю советскую историю.
Что же касается коррупции, то ни Медунов, ни зять Брежнева Юрий
Чурбанов не являлись исключениями, а наоборот, подтверждали правило -
власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. Особенно в
Советском Союзе, где общественно-экономические отношения определяются не
свободным товарно-денежным обменом, не обменом идей и информации, но почти
исключительно сословно-бюрократической иерархией.
Естественно, что и Горбачев отнюдь не был воплощением неподкупности у
себя в Ставрополе, дополнительное обьяснение чему - почти патологическая
тяга его жены к предметам роскоши и прочим излишествам. Но, видимо,
коррупция затронула его в меньшей мере, чем его западного соседа Медунова,
хотя, несомненно, в большей, чем его южного соседа Эдуарда Шеварднадзе,
который руководил тогда Грузией. Сейчас они мирно уживаются под
кремлевской крышей, а в середине 70-х годов между этими двумя протеже
Андропова произошло резкое столкновение. Ни Горбачев, ни Шеварднадзе,
правда, не знали, что у них в Москве один и тот же покровитель. Андропов
не поощрял даже самые преданные ему союзы и группировки, все нити
сходились лично к нему, между собой не соприкасаясь. Он был кукловод, они
- марионетки.
В 1972 году генералу Шеварднадзе, тогда еще начальнику грузинской
милиции, удалось с помощью Андропова свергнуть с поста партийного лидера
Грузии давнего приятеля Брежнева Василия Мжаванадзе и занять его место.
Это был вариант полицейского переворота, впервые испробованный генералом
КГБ Гейдаром Алиевым в другой кавказской республике - Азербайджане (при
содействии все того же Андропова, - который, как видим, дважды
отрепетировал на Кавказе, а потом совершил в Москве аналогичный путь
против брежневской камарильи).
Надо сказать, что в Грузии, как и в Азербайджане, кумовство,
взяточничество, подкуп, "покупка" высоких должностей (включая
министерские), наконец, подпольная промышленность, успешно конкурирующая с
государственной, достигли фантастического размаха. Шеварднадзе, будучи,
как и Алиев, человеком неукротимой энергии и замечательной
изобретательности, вел борьбу за возвращение своей республики под
командование Кремля с переменным успехом, и грузинская одиссея носила
более сложный, разветвленный и запутанный характер, чем прямолинейная и
жестокая - с расстрелами за экономические преступления - борьба с
коррупцией в Азербайджане. Да и сам Шеварднадзе был всегда более живым,
интеллигентным и предприимчивым человеком, чем его коллега из Азербайджана
- человек-компьютер Алиев.
Их дальнейшая (уже "кремлевская") судьба - еще одно свидетельство их
индивидуальных различий: оба вызваны в Москву, вошли в Политбюро, Алиев
стал первым замом премьера, а Шеварнадзе министром иностранных дел, но в
то время, как последний по сей день удерживается на своем посту, первого
давно заставили уйти на пенсию.
На посту руководителя коммунистов Грузии Шеварднадзе повел борьбу с
коррупцией еще с большим размахом и бескомпромиссностью. Он сменил снизу
доверху чуть ли не всех должностных лиц и заполнил грузинские тюрьмы
бывшими сановниками и подпольными капиталистами. Его борьба, однако,
вызвала сопротивление в самых разных кругах грузинского общества. Ведь
именно экономическая помощь государства способствовала расцвету частной
инициативы и подпольного капитализма, по сути восполняя здесь пробелы
централизованной экономики.
Сопротивление его полицейско-бюрократическим мерам обрело
национальную окраску, когда Шеварднадзе, будучи принципиальным
интернационалистом, попытался заменить грузинский язык - в качестве
государственного в республике - русским. Мотивировал он это тем, что
русский язык для народов СССР - все равно, что английский для остального
человечества. И еще больнее уязвил он национальное самолюбие, когда в
Москве с трибуны партийного съезда заявил, что для Грузии солнце всходит
не на Востоке, как для всего мира, а на Севере - из России.
Уязвленные всем этим грузины решили расправиться с Шеварнадзе
физически. Однако его личный шофер, которому грузинская мафия поручила
"спасти Грузию" от предателя, в последний момент пустил пулю не в
Шеварднадзе, а в себя. В другой раз не сработала самодельная бомба в
здании грузинского ЦК, третий раз - Тбилиский театр оперы и балета имени
Палиашвили загорелся за несколько часов до приезда туда партийной элиты во
главе с Шеварднадзе на празднование годовщины победы над Германией - и
полыхал целые сутки. Когда мы, несколько месяцев спустя, приехали в
Тбилиси нам показали обгорелый остов этого театра как символ национальной
ненависти к отступнику.
Из попыток Шеварднадзе "прочистить капиталистический свинарник
республики" (его собственное выражение) отметим одно пустяковое дело,
которое, однако, накрепко застопорилось, несмотря на все усилия
Шеварднадзе. Это было тем более странно, что с помощью Андропова ему
удавалось уличить преступников, которым покровительствовал лично Брежнев,
вылавливая их прямо из кремлевских приемных, где они дожидались своих
влиятельных патронов.
В данном же случае речь шла не о Москве, а о ничтожном, с точки
зрения Шеварднадзе, Ставрополе.
1 2 3 4 5