Но... существовал в этом деле некий штрих, некая деталь, из-за которой он сам подряжался вести эти экскурсии, хотя и мог свалить их на любого из сотрудников своего бюро "Тропой Завета". На грядущих выборах Агриппа Соколов собирался возглавить собственный избирательный список. Старики были потенциальными и послушными избирателями. В конце экскурсии, горячо его благодаря, они, как правило, доверительно интересовались - за какую, по его мнению, партию стоит подать свои весомые голоса. Поэтому стариков надо было водить, ублажать, выслушивать их невежественные комментарии и терпеть их советскую ментальность.
Агриппа был грациозным немолодым человеком, одновременно напоминавшим композитора Скрябина (мушкетерская бородка, усы) и жилистого петуха. Он бежал (скорее, это был не бег, а все-таки спортивная ходьба) по улочке поднебесного Цфата, время от времени резко тормозя, поворачиваясь лицом к группе и вскидывая ладони, как дирижер перед хором. Тогда он особенно смахивал на композитора Скрябина, дирижирующего хором ветеранов Великой Отечественной.
- А сейчас, перед тем как спуститься вниз и осмотреть синагогу великого каббалиста рава Ицхака Лурии, я покажу вам самую узкую и самую крутую улицу в мире. Пожалуйста, не толпитесь и загляните вот сюда.
Пенсионеры кинулись смотреть по направлению руки дирижера, толпясь и наступая друг другу на ноги. Но они ничего не увидели, кроме щели между старыми каменными домами, щели сантиметров в шестьдесят шириной. Дома вдоль нее уходили круто вниз, громоздясь чуть ли не друг на друге, и в сумраке глухой тени круто вниз вели отполированные подошвами каменные ступени. В ослепительной небесной вертикали просвета виднелась синяя от леса гора Мерон.
- Эта на первый взгляд ничем не примечательная улочка, которую и улицей-то назвать невозможно, носит самое громкое в мире имя.
Агриппа сделал паузу, вытянув шею и грозно собирая взглядом в кучку разбредающихся старперов. Так петух, вытянув шею, созывает кур.
- Улица Машиаха!! - торжественно объявил он.
- А кто это? Революционер? - раздалось в горной тишине.
- Можно сказать и так, - неожиданно согласился Агриппа. Он был хорошим экскурсоводом. - Машиах на древнееврейском означает "Мессия". А поскольку со времен римской оккупации Иудеи, и особенно после разрушения Титом второго Храма, в еврейском народе жила надежда на восстановление государственности под управлением царя, Помазанника Божия (а слово "Машиах" и означает не что иное, как "Помазанник"), то время от времени, в самые тяжелые моменты истории, народные массы выдвигали из своей среды очередного претендента на царский престол. Он должен был происходить из династии царя Давида, как сказано в Пророках - "из дома Давида". Во времена римской оккупации это неизменно означало очередное восстание, такое, например, как знаменитое восстание Бар-Кохбы. Известно, что великий мудрец, сам рабби Акива, признал Бар-Кохбу Машиахом. Правда, восстание было подавлено, и римляне, как известно, подвергли рабби Акиву ужасной казни: они содрали с него, живого, кожу. Железными крючьями.
- Какой кошмар! - выдохнули в группе.
- Да, малоприятно, - бодро согласился Агриппа, - всех рядовых участников восстания римляне казнили своей излюбленной казнью: распятием на кресте. А поскольку в те времена восстания вспыхивали приблизительно раз в полгода, то, соответственно, десятки тысяч евреев ежегодно корчились на крестах.
- Как Иисус Христос, - понятливо уточнил кто-то из ветеранов.
- Совершенно верно, - подхватил Агриппа, - кстати, многие современные ученые, историки и археологи, полагают, что Иешуа возглавил очередное восстание против римлян, претендуя, разумеется, на царский престол. Да, он называл себя Машиахом, и даже, по некоторым косвенным приметам, помазание его состоялось на Масличной горе - в евангелиях она названа горой Елеонской. "Елей" - это масло.
- Но ведь он, это... - послышалось в маленькой дружной толпочке, - он ведь этот... Бох!
- Кто - Бог? - ледяным тоном переспросил ведущий экскурсовод Израиля, глава экскурсионного бюро "Тропой Завета". Он вытянул шею, пытаясь определить - кто из старых козлов это ляпнул. И сейчас особенно стал похож на петуха, бойцовского петуха, раззадоренного накануне боя. - Кто это вам Бог? Может, вам Рамакришна - Бог? Зевс какой-нибудь или Астарта вам еще Бог?
Тут может сложиться об Агриппе ложное впечатление. Нет, он был гибким человеком и, как всякий еврей, разделял Парнасу и несгибаемые принципы истинной веры. Он профессионально вел экскурсии для христианских паломников, и хоть никогда не называл Иисуса Христом, то есть Машиахом, - все же грамотно и пунктуально пересказывал все события христианской версии этой смутной истории, корректно произносил названия святых мест в христианской их транскрипции (звучащей для еврейского уха довольно бессмысленно) и, прямо скажем, неплохо зарабатывал на всей истории христианства. (Например, наладил в Назарете бойкую торговлю изображениями Богородицы. В маленьком душном цехе бок о бок трудились над серией многострадальных ликов арабы-христиане и репатрианты из России - кто Строгановку позаканчивал, кто Суриковский, кто Мухинку... Агриппа убеждал паломников, что изображение Марии следует приобретать именно в Назарете. Так как здесь ее лучше помнят.)
Но разве сейчас перед ним стояли "новые русские"? Нет, совсем наоборот - это были старые евреи, советская ветошь, выброшенная из страны безнравственной властью без пенсий и сбережений (их жалких пенсий и жалких сбережений). И сейчас он собирался вломить им как следует за все: за то, что не знают своей истории и своей великой религии, отстегнувшей от себя всем сестрам по серьгам. За их Великую Отечественную, в которой они участвовали, за все войны Израиля, в которых они НЕ участвовали, за то, что не приехали сюда ни в сорок восьмом, ни в шестидесятых, ни в семьдесят третьем. За то, что приперлись сюда сейчас - амбициозная рухлядь - на пенсии, квартирные и бесплатные экскурсии. За то, что не покупают бриллианты в лавках. За то, что весело жрут благотворительные комплексные обеды. За то, что у половины из них - детишки свалили в Канаду. За то, что...
Но тут он перехватил из толпы стариканов некий насмешливый взгляд. Эта почтенного возраста, но моложавая дама, в отличие от других, слушала его очень внимательно, задавала толковые вопросы, а в Акко даже поправила его относительно одной даты, связанной с походом Наполеона. Это была вообще-то Зямина мать, историк по образованию, кандидат наук, специалист по античной истории и истории средних веков. И сейчас она довольно насмешливо выглядывала из-за старперов, посылая Агриппе остужающий взгляд.
- И почему же эта щель называется улицей Машиаха? - спросила она громко, поверх седых и лысых голов.
И Агриппа перевел дух.
- Потому, - ответил он спокойно, - что, согласно устной традиции, Машиах верхом на белой ослице, не бывшей еще под седлом, спустится с горы Мерон - видите ее в просвете? - и как раз по этой улице поднимется сюда, чтобы затем, через гору Меггидо, на которой и должна произойти будущая битва сынов Света с сынами Тьмы (так называемый Армагеддон), взять курс на Иерушалаим, пересечь Иудейскую пустыню и войти в город через Золотые ворота.
- Спасибо! - сказала внимательная дама.
- Так вот, в самом низу этой улочки, в крайнем доме, живет женщина, ничем не примечательная женщина по имени Йохевет. - Агриппа вел экскурсию по накатанному руслу. - Каждый день с утра она печет бурекасы. Потому что Машиах остановится у ее дома и попросит поесть. Тогда она вынесет ему горячие бурекасы, он поест и поедет своей дорогой. И так она в это верит, так истово верит, что каждый день печет бурекасы. Каждый день Йохевет готова к пришествию Машиаха.
- Ничего себе, - заметил кто-то, - и живет себе, поживает, и никто ее в дурдом не сдаст.
- Речь идет о прекрасной легенде, - сухо сказал Агриппа.
- А! Ну так это ж другое дело!
- А сейчас мы с вами посетим синагогу великого каббалиста шестнадцатого века, рава Ицхака Лурии. Прошу идти за мной и не растягиваться.
И Агриппа Соколов бодрой рысцой побежал дальше по горбатым каменным переулкам, время от времени выкрикивая, не оборачиваясь:
- Зимой на Цфат опускается облако... Люди-сомнамбулы движутся в пространстве тумана, как герои произведений Метерлинка. Обратите внимание: ворота, калитки и оконные рамы издавна в Цфате принято красить в ярко-голубой цвет, как бы подчеркивая небесную суть этого загадочного, неповторимого, единственного в мире города...
глава 30
По четвергам он делал закупки в "Гринберге" - огромном, издали похожем на элеватор супермаркете. Долго тащился с тележкой по всем закоулкам, изучал этикетки, отъезжал от прилавка и возвращался опять... словом, вел себя так, как будто и впрямь выбирает, что купить. На самом деле Витя годами покупал один и тот же набор продуктов и ровно столько, чтобы им с Юлей хватило на неделю...
На этот раз он удачно поставил машину - близко к дому, недалеко тащить. Достал из багажника картонный ящик с продуктами, запер машину и, взвалив свою ношу на плечо, вошел в парадное.
Сначала ему показалось, что на лестнице раздраженно беседуют несколько человек, но уже через секунду все выяснилось.
На площадке между первым и вторым этажами лицом к окну стоял, покачиваясь и цепляясь за перила, сосед-алкаш. Он - сначала Вите показалось это невероятным - разыгрывал диалоги перед единственным зрителем: самим собой. В гулкой тишине подъезда он менял тембр голоса, интонацию, держал паузы и прислушивался к замирающим звукам.
- Значит, встретились однажды два человека, - объявил он распевным зачином, - и вот один другому говорит... - Он выпрямился, приосанился и проговорил презрительно: - "Динаху!"... А тот ему: "Сам динаху!"... Долгая пауза, покачивание, глубокое размышление. Затем с новым воодушевлением, изменив голос на яростный тенорок:
- А я тебе сказал: "Динаху!"... (Баритоном.) А я в ответ тебе: "Сам динаху!" (Пауза.) Советую: нэхай будэ бесэдэр!..
Витя бесшумно снял ящик с плеча и поставил его на пол. Он стоял на нижней площадке, и ему видна была в пролет только покачивающаяся спина в пиджаке, какие носили в советской провинции лет пятнадцать назад.
Минут пять еще алкаш, варьируя одну и ту же незамысловатую реплику, изображал две препирающиеся стороны, меняя голоса, возбуждаясь. Он вошел в раж, взвинтил сам себя и наконец гаркнул генеральским басом:
- Ди-на-ху, я те сказал!!!
Последовала пауза, в течение которой спина в советском пиджаке распрямилась, и с пьяным достоинством алкаш раздельно произнес:
- Не хо-чу!!.
Витя стоял рядом со своим ящиком, привалясь к прохладной стене подъезда, пытаясь понять, что все это ему столь мучительно напоминает.
Пока не понял наконец: его бесконечный внутренний диалог с его собственной жизнью.
глава 31
Муниципальный налог - триста пятьдесят один шекель... Телефон четыреста восемьдесят... черт, вроде бы и не звонила никуда, и все стараешься в дешевое время... их дешевое время! Здесь только жизнь человеческая дешева... электричество - сто восемьдесят шекелей... спрашивается: за что? Вода, газ... ну, это мелочь по сравнению с параличом, в который впадаешь после первого числа, когда со счета в банке сходит тыща за квартиру...
Итого... (Она вырвала листок из тетрадки по математике младшего сына и выстроила суммы всех счетов в столбик. Старательно складывала, сносила, держала в уме. Интересно, что рядом лежал калькулятор, которым она никогда не пользовалась.)
Итого... вашу мать беспокоит отсутствие денег... Хорошая светловская хохма. Еще он писал:
"И вот я умер. Чем бы мне заняться?"
Чем бы заняться, чтоб и прожиточную копейку заработать, и не тронуть эту столь необходимую тишину утренней свежей головы, в которой на фоне потрескивания и промелька теней бытовых пустяковых мыслей, всей этой не мешающей ей ветоши, золотистой пыли и паутинок чердака начинают роиться и вдруг складываться фразы и - как телефонные голоса - обрывки диалогов... И постепенно налаживается тонкая вибрирующая связь мысли со словом... беглая запись, пунктир образа - о, точно, точно! - именно это слово... Идут минуты, проходит час, и парус уже поставлен, и дует сильный ветер...
А может быть, это похоже на медленное возгорание костра? Чирк зажигаемой спички, едва-едва, и боишься, что погаснет, но вот занимается... Там и тут вспархивают беглые синие язычки огня, и... занялось, пошла, идет хорошая тяга... А теперь не зевать: крепче узлы, связки... вылепливается сцена, которая должна стать рычагом действия... И то, что говорит этот персонаж, - а за минуту до этого ты не знаешь, что он сейчас это скажет, то, что он произнес, сам испугавшись звука своего голоса... это полностью меняет кропотливо продуманную сцену. Да какую там, к черту, сцену! Ведь если он догадывался, это опрокидывает все!
Но главное - подготовить и оправдать абсолютно неподготовленное, неоправданное убийство в финале романа. Случайное, идиотское убийство, в котором никто не виноват и виноваты все, убийство, к которому идет, медленно проворачиваясь и буксуя на якобы незначительных сценках, пустяковых деталях и вроде бы ненужных персонажах, действие всего романа...
Жертва. Невинная искупительная жертва.
А не перенести ли действие на канун Судного дня? Или наоборот - на вечер после Судного дня. Да, вечер, когда все расслаблены и уже утолили страшный голод изнурительного поста. И когда раздается этот выстрел... (или нож? Нет, именно случайная дурацкая пуля, а нож ведь надо с силой всадить в тело, в шею, это намерение, это злодейство, это иные мотивы, это другой роман. Нет-нет, именно пуля, которая выпархивает из ствола, как не воробей не поймаешь)... и когда раздается выстрел...
...И все-таки, где и чем заработать, если так мучительно, так изнурительно не хочется - не можется - никакой регулярной службы, которой, кстати, еще для нее нигде и никем не приготовлено?
В сущности, она не боялась никакой физической работы и умела делать все. Вообще известная писательница N.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42