Яков знаешь как спорит, стены трясутся.
Она его из класса выставила, чтобы урок вести не мешал. Он домой приходит, говорит: «Папа, ты мне должен помочь написать три плаката. Нам учительница задала. Завтра игра какая-то будет интересная». Я и написал на больших белых листах то, что он мне сказал: «Да здравствует сильный Израиль!», «Свободу слова!», «Дайте права детям!». Яшка писать-то еще не умел тогда.
– Круто.
– Ага. Меня потом в школу вызывали.
– Ты его ругал?
– Я счастливый две недели ходил!
– Почему?
– Смелый мужик растет. Я бы на такое даже в десятом классе не решился.
– Да. Израильский ребенок. А мне сейчас Алешина Девушка звонила. Алена. Говорит, его в армию призвали.
– Ты знаешь, я так Леху уговаривал на другой факультет пойти, но он – ни в какую.
– Теперь после армии поступит.
– Поступит. Он упорный. Девушка его тоже ого! С характером...
– Да. И толковая... Новый год через две недели, ты отмечаешь?
– Нет. Только еврейский отмечаю осенью.
– А мне до сих пор тридцать первого декабря грустно, очень снега хочется. Воздуха морозного, ядреного, Помнишь?
– Помню. Запах у него такой особенный... Самый свежий.
– Хрустящий!
– Фира, запах не бывает хрустящий.
– Не бывает... А в детстве был. Ты-то меня понял, надеюсь.
– Я-то понял... Поезжай на Хермон, там уже две недели снег лежит.
– На Хермоне снег, как у нас в Сибири в конце марта.
– Точно. Не подходит для новогоднего.
– Ладно, Витюша, удачи тебе в новом проекте.
– Спасибо.
– Ну все, пока. Дворе большой привет.
– Нет, подожди, тебя в штат взяли?
– Не взяли еще.
– А тот пенсионер ушел на пенсию?
– Ушел.
– Значит, другого журналиста на его место взяли?
– Угу. Но ты не расстраивайся, я тут еще курсы успешно заканчиваю «Презентация мероприятий». Много интересных предложений от разных компаний по производству всего на свете.
– Очень голосок у тебя грустный.
– Это тридцать первое декабря приближается.
– А может, к нам приедешь на Новый год?
– Не знаю... Не думаю...
– А то приезжай, мы будем очень рады!
– Может быть, спасибо, Витюша. Выключаю сотовый.
Спутник... Алеша... Швыдко... А в прессе не было сообщения о том, что спутник разбился. Конечно, о чем писать-то. Вот если бы он бороздил Вселенную. Ладно, побороздит еще.
Как хорошо, что через два дня приезжает Алена.
В черных глазах Алены вся грусть еврейского народа.
– Ты что, Аленушка?! Возлюбленный твой жив, здоров и невредим! Нельзя так убиваться!
– Твой вот тоже здоровый и невредимый, и что с того? Можно подумать, ты радостная.
– Ну ладно, у меня свои причины.
– Свои. Такие же самые.
– Мой возлюбленный за четыре тысячи километров от Иерусалима... И потом... Через две недели исполнится ровно десять лет, как я его не видела.
– Ужас!
– Ужас... А ты говоришь...
– Десять лет! Как же ты выдержала?!
– Не знаю... Не представляю... Понимаешь, человек ведь не сидит у окна в ожидании. Он живет. А жизнь выплескивает на него море проблем, которые нужно немедленно решать. Так летят дни, месяцы, годы.
– Ты должна поехать к нему! – Алена хватает меня плечи и кричит вдруг так, что несколько прохожих удивленно оборачиваются: – Ты обязана! Обязана поехать к нему немедленно!
– Алена, перестань орать.
– Нет! Ни за что! Десять лет – это огромный срок! Ты должна увидеть его!
– Зачем?
– Чтобы что-то понять для себя.
– Что понять?
– Что ты действительно любишь его!
– Конечно, люблю. Его невозможно не любить.
– Нет, может быть, это давно стало твоей мечтой, просто мечтой, миражом, с которым ты живешь все эти годы. Может быть, он изменился и теперь совсем другой, не такой, каким ты его помнишь и любишь. Нет! Ты изменилась за десять лет и воспринимаешь все иначе. Фира, пожалуйста, где у вас тут поблизости агентство по продаже билетов? Я уверена, что можно успеть. Заказать билет на тридцать первое декабря, как раз на Новый год. Пожалуйста. Если у тебя нет денег, я могу одолжить. Мне мама месяц назад прислала тысячу долларов. Отдашь потом, когда будет возможность.
– Нет, Алена, спасибо, Я не могу ехать туда.
– Ты просто трусишь. Ты боишься разрушить свою мечту. Но это необходимо, чтобы жить дальше. Это необходимо тебе теперь. Поехали, умоляю, поехали в агентство. Я так хотела сделать для тебя что-то хорошее, что-то важное, по-настоящему важное. – Она оглядывается по сторонам и моментально находит нужную вывеску: – Вон, смотри! Даже ехать не надо. Агентство «Гранат». Хорошая компания, известна всей стране. – Она крепко сжимает мою руку.
А ведь она права, эта маленькая женщина. Тысячу раз права. Я должна увидеть Геру. Я могу сделать себе такой подарок. Я заслужила его, в конце концов. И потом, увижу настоящий январский снег... Хотя у меня и одежды-то нет подходящей.
Алена не отпускает мою руку ни на секунду. Через несколько минут мы уже сидим напротив миловидной сотрудницы агентства «Гранат». Она что-то ищет в голубом пространстве компьютера, наконец удовлетворенно улыбается:
– Да, есть билет на тридцать первое декабря. Назад когда собираетесь?
– Есть билет на пятое?
– Фира, ты что, обалдела! У тебя на все лишь три дня выпадает!
– А больше и не нужно, чтобы все понять... И потом, у меня одиннадцатого января важное мероприятие, а к нему готовиться основательно надо.
– Какое?
– Потом расскажу.
– Девушка, оформляйте билеты, – приказным голосом говорит Алена.
– Да-да, оформляю. Паспорт, пожалуйста.
– У меня только водительские права с собой.
– Пока права подойдут, а как у вас с визой?
– Визу нужно?
– У вас есть российское гражданство?
– Нет. Я знаю, сейчас восстанавливают, но я еще не сделала этого. Как-то не нужно было...
– Мы успеем восстановить. Успеем за две недели, – тараторит Алена, – у Йоси консул знакомый есть. Он с ним все время на связи. Оформляйте билеты, девушка.
Через полчаса мы выходим из агентства. Январский буйный ливень обрушивается на Иерусалим.
– Ого! И зонта нет!
– Бежим! Тут близко до моей машины.
Потоки желтой воды стремительно несутся по асфальту. Ветер рвет на части зонты, как годовалый малыш бумажные игрушки. Внедряемся в машину. Включаю обогрев, радио.
– Кайф... – Алена блаженно откидывается на сиденье.
– Возьми там полотенце сзади.
– Спасибо. – Вытирает промокшие волосы.
Я смотрю на потоки дождя, омывающие лобовое стекло машины, и вдруг отчетливо понимаю, что первого января увижу Геру.
– Фира...
– Что?
– Ты должна позвонить ему сегодня или в крайнем случае завтра. У тебя есть его телефон?
– Я помню его наизусть.
– Номера могли поменяться за десять лет.
– Могли. Это неважно. Я не буду ему звонить.
– Но ведь его может не оказаться в городе. Люди иногда уезжают в командировку или в отпуск.
– Уезжают.
– И что тогда?
– Тогда я его не увижу. Зато увижу снег. Настоящий январский снег. Пургу... Метель... Я тебе очень благодарна, Аленушка, за то, что ты затащила меня в это агентство. – Достаю из сумочки билеты на самолет. Смотрю на них как на что-то сверхъестественное, волшебное. – Всего две недели...
– А если его не будет в городе?!
– Значит, не суждено.
...Прошел уже целый месяц после моей поездки в Россию, а все события до сих пор перед глазами.
Аквамариновое море в иллюминаторе самолета, припудренное тончайшими барашками облаков, сменяется густыми плотными горами снегов над черными лесами...
Я появилась на пороге его кабинета. Повернула замок в дверях. Сбросила шубу и шапку и не в силах больше сдерживаться припала к его губам...
Он нисколько не изменился за эти десять лет.
А я?
Он хотел сделать это тут же в кабинете, но мне не подходило место, где побывали десятки женщин. Я не была предметом развлечения. Тогда он не понял, в чем причина, но потом...
Я сказала Гере, что жду его в гостиничном номере, и он примчался туда раньше меня. Он даже успел снять еще один номер на моем этаже. Оказалось, что в России гостей после одиннадцати вечера выгоняют.
Я не помню, что мы делали эти три дня, кроме того, что ели, хохотали, говорили и занимались любовью. Да вот еще, гуляли по заснеженному городу. Конечно, играли в снежки, и я всегда побеждала, и меня не выбрасывали из команды. Покупали мороженое, от которого мои губы, и без того отвыкшие от морозов, превращались в деревяшки, но Гера быстро вдыхал в них жизнь, наверное, как когда-то Всевышний в уста Евы... Еще мы играли в слова и дорисовывали фигурки, чтобы получалось что-то конкретное.
Я не помню, чтобы Гера оставил меня одну хоть на полчаса в течение этих трех дней. Отчетливее всего я помню теперь лишь острое, жгучее, почти невыносимое чувство счастья, которое, мне кажется, мы испытывали оба, отчего оно казалось еще острее и невыносимее.
Мы не искали никаких разнообразий, занимаясь любовью. Гера лишь обнимал меня, и я уже была на грани оргазма. Хотя это слово вряд ли подходит к тому великому чувству, которое я испытывала, когда он прижимал меня к себе, а потом входил в меня, опутывая мою голову своими горячими ладонями и низким голосом:
– Что? Что происходит?
– Я люблю тебя. Очень-очень люблю.
– Я снова нашел свой дом. Свой самый уютный дом. Мой настоящий Дом.
Мы почти не говорили с Герой о моей жизни в Израиле или о его жизни здесь, словно боялись, боялись оба, что это напомнит нам о неминуемой разлуке.
В аэропорту Гера затащил меня в ювелирную лавку. Там были очень красивые украшения с бриллиантами, сапфирами, рубинами. Мне понравились серьги, но оказалось, что он пришел сюда с конкретной целью – купить мне кольцо. И выбрал самое дорогое. Очень дорогое золотое кольцо, гладкое внутри, а снаружи обрамленное бриллиантами по кругу. Он надел мне его и восхищенно любовался своим подарком.
Потом в Израиле мой знакомый раввин сказал, что по еврейской традиции это кольцо вполне может быть обручальным, так как оно гладкое внутри. От его слов мое сердце сжалось и, наверное, остановилось на несколько мгновений. Это было невероятное совпадение, ведь Гера, когда выбирал, даже не подозревал о еврейских требованиях к обручальному кольцу.
Глава 7. ГЕРА
Обнимаю дочь, новоиспеченного зятя. Может быть, их брак будет счастливее моего? Хотя, собственно, что плохого было в моем браке с Норой? Было? Неужели я говорю о нем в прошедшем времени? Ведь мы стоим рядом. Моя супруга прекрасна. Ей пятьдесят лет, но выглядит она на тридцать пять. Великолепная фигура, сверкающие глаза, золотые пряди волос. Белое вуалевое платье с шелковым подкладом.
Мой новый партнер – главный врач стоматологического центра – нечаянно сделал Норе такой сногсшибательный комплимент, что, думаю, его хватит на весь медовый месяц нашей дочери. Вениамин Иосифович подошел к Норе и, загипнотизированный ее лучезарным взглядом, произнес:
– Разрешите от всего сердца поздравить неотразимую невесту с днем бракосочетания. И пусть даже через много лет этот день будет самым счастливым в вашей жизни!
Я был польщен. Нора тоже. По-моему, она даже колебалась, говорить ли стоматологу правду, но выхода не было – настоящая невеста вот-вот должна была появиться в банкетном зале.
– Спасибо, но, вообще-то, я не невеста, а ее неотразимая мать.
Потом Веня еще танцевал с Норой три танго, и я был невероятно благодарен ему за это. Мне даже пришла в голову сумасшедшая мысль попросить его позаботиться о моей супруге – ведь Веня вдовец. Но тут же понял, что это переходит все границы – обращаться к главному стоматологу, которого я знаю без году неделю, с подобной просьбой. Тем более, я уверен, Нора сама сумеет найти достойного партнера...
Наверное, нужно поговорить с Ритой. Но это может омрачить ее медовый месяц. Интересно, может ли третий месяц беременности быть медовым?..
Я основательно подготовился к отъезду. Разделил наш семейный капитал на равные части. Свою и дочери переправил в швейцарский банк. Норина часть осталась в России.
Я никогда не мог говорить с Ритой. Как не мог говорить с Норой или со своей мамой, хотя очень любил ее. К сожалению, я понял это слишком поздно, когда ее не стало. Мама, что сказала бы ты, узнав о моем поступке?
Сегодня поздно ночью, когда закончится свадьба, я должен сообщить Норе, что уезжаю в Израиль на тысяча девятьсот восемьдесят один день, потому что числа имеют для евреев глубокое значение, как и буквы их Древнего алфавита.
Бред. Сон. Сумасшествие. Завтра, 16 марта, мой самолет вылетает в Москву в час дня, а 17 марта в полдень прибываю в Тель-Авив.
Я ничего не сообщил Фире. Она поступила бы на моем месте точно так же. Собственно, она всегда так поступала. Она всегда, а я – впервые.
Осталось еще страниц десять из Фириного послания. Страниц десять, так и не прочитанных мной. Я прочту их в самолете и нисколько не удивлюсь, что все опять совпадет.
Чем я буду заниматься в Израиле? На каком языке говорить? Что делать? Я бросаюсь в омут с головой. Нет!
Это не омут, а целебный источник с живой водой. Я уверен в этом, как уверен в том, что моя мама поддержала бы меня, и я обязательно еще найду этому подтверждение.
Фирины письма научили иначе смотреть на вещи, находить в окружающем особый смысл.
А может быть, я просто безумно хочу ее? Хочу эту женщину. Желаю. Жажду Может, я раб своих сексуальных желаний? Только и всего. «Седина в бороду – бес в ребро», «Лишь счастливая любовь может продлить зрелому мужчине молодость». Примитивные афоризмы из журналов лезут мне в голову.
Наливаю два бокала шампанского. Подхожу к дочери. Музыканты сделали перерыв, и она о чем-то оживленно болтает в кругу бывших одноклассниц. С удовольствием отмечаю, что Рита– самая привлекательная из них.
– Дочь, можно с тобой поговорить?
– Конечно, папочка.
Рита выпрыгивает из девичьего круга, подходит ко мне.
– У меня тост, – подаю ей шампанское, – немного странный, правда... тост... Я хочу выпить за то, чтобы ты хотя бы раз в жизни испытала то, что чувствую сейчас я.
– А что ты сейчас чувствуешь, папа? – кокетливо заглядывает она мне в глаза.
– Не только сейчас, а последние полтора месяца.
– Да! Я понимаю, подготовка к моей свадьбе, волнения, единственная дочь.
– Рита, речь не о тебе. То есть о тебе, потому что я хочу, чтобы ты узнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32