Она не знала, что и как сказать, ей хотелось просто дать ему понять, что уродливая внешность не является препятствием добрым отношениям. А то, что Юха беззаветно предан семейству Корхонэнов, она знала из рассказов Аглаи Францевны. Та поведала девушке печальную историю несчастного уродца, жившего в доме ее родителей, которого она из жалости взяла с собой на виллу после своего замужества, иначе бы он пропал. В благодарность он платит ей рабской преданностью, как собака, служит Генриху и готов отдать за них жизнь, потому что только в этом уединенном и глухом углу к нему относятся как к человеку, а не как к отвратительному уроду, ошибке Создателя.
Увидев очаровательную девушку, которую он так напугал накануне, Юха что-то произнес. Он говорил так, будто перекатывал во рту камни и мычал при этом. Странно, но Маше показалось, что она поняла эту нечленораздельную речь.
– Такому страшилищу только и место, что среди скотины. Моей рожей лишь навоз напугать нельзя.
Юха даже вроде как посмеялся над собой, чтобы ей не было неловко за свой прежний испуг!
– Напрасно ты так! Каждый человек, каким бы его ни создал Бог, любим Творцом.
– Бог меня не любил, когда создавал, или отвернулся на минуточку, а вместо него кто-то рукой поводил! – промямлил собеседник.
И вдруг замер в изумлении. Маша его понимала! Он мог говорить с ней! В поместье он обычно изъяснялся мычанием, жестикуляцией, ужимками. Иногда он пытался написать что-то, но он едва владел грамотой и не мог толком выразить свои мысли. И вот появился человек, который, непонятно почему, его понимает! Маша и сама удивилась, как это у нее выходит. Просто она разбирала звуки, которые издавал собеседник. В тот же день необычная новость облетела поместье. И с той поры молодая хозяйка приобрела в лице Юхи самого верного и преданного друга. Он старался ей услужить во всем, бросался выполнять любое ее поручение. И теперь при взгляде на его изуродованное лицо с одним ухом он не казался ей таким уж отвратительным, во всяком случае, совсем не страшным. Маша читала книжку господина Гюго о Квазимодо и знала, что в уродливом теле может жить прекрасная душа. А когда ей стали известны тайные образы картин мужа, то там она увидела и своего нового друга. Юха с его внешностью пришелся как нельзя кстати для собрания чудовищ на холстах Генриха. Даже ничего придумывать не пришлось, а просто писать с натуры!
Придя к мужу, Маша застала его в меланхолии. По-видимому, он только оторвался от холста. Возбуждение творчества еще не покинуло его.
– Ты уже какой день не поднимаешься наверх! Так нельзя, Генрих! Человек не может жить без свежего воздуха и солнца! – громко произнесла жена.
Барон вздрогнул и воззрился на нее так, как будто видел впервые. Бледное лицо и растрепанные волосы свидетельствовали, что он явно нездоров. Но как хорош он был теперь, как тонки и выразительны черты его прекрасного лица! Но что это? Волосы Генриха зашевелились, кудри переместились! Маша изумленно захлопала глазами, а барон небрежным движением вынул из всклокоченных волос двух белых мышек. Их хвосты оказались запутанными, он небрежно разорвал узел и швырнул мышей в угол. Когда стих писк изгнанных натурщиков, Генрих уселся в кресло и произнес:
– Если хочешь, пойди пройдись без меня, но одна не ходи, возьми Юху, он тебя от кого хочешь защитит.
Маша поспешила наверх, содрогаясь от омерзения. Впрочем, если бы она увидела не живых мышей, а ожившие образы картин, она бы уже ничему не удивилась.
Подумать только, уже наступила осень! А ведь совсем недавно весна сменила зиму, и она, Маша Стрельникова, была невестой другого. Вот уже несколько недель, как она стала баронессой Корхонэн, замужней женщиной, и все в ее жизни потекло по другому руслу. Спустившись с крыльца, она вдохнула полной грудью. Лес наполнял пространство упоительными ароматами увядания. Вокруг полыхало многоцветье листьев. Еще ярко светило солнце, день был погожий. Хорошо бы отправиться на лодке, ветра нет. Она отдала приказание, и вот уже лодка скользит по водной глади. Юха – на веслах, тоже разомлел. Вода совсем недвижима. Маша опустила руку. Бр-р, уже холодно. Юха гребет сильно, очень сильно, лодка просто летит.
– Послушай, Юха, а за сколько времени мы можем дойти до острова Креста?
Из рычания попутчика она поняла, что это займет около двух часов и то при попутном ветре, а обратно и все три, и то, если не поднимется ветер.
– А как думаешь, ветер усилится? Юха пожал плечами и стал выправлять лодку в сторону неизведанного еще острова. Раз хозяйка пожелала, то другого мнения быть не может. Даже если разразится немыслимая буря, он поплывет с ней, куда она пожелает!
Но вода оставалось тихой, поэтому они беспрепятственно достигли острова. Пришлось обогнуть песчаную мель, точно пальцем упиравшуюся в водную гладь, ловко уклоняясь от камней, прячущихся под водой, которые норовили продырявить дно их маленького суденышка. На берегу их встретила одинокая сосна и мелкий колючий кустарник. Юха втащил лодку на прибрежный песок, и они двинулись в глубь острова. Маша шла осторожно, аккуратно ступая ботиночками среди камней высоко приподнимая подол, боясь порвать платье. Песок берега сменился высохшей травой, и тут Маша остановилась. Впереди высился деревянный крест, за ним небольшая обветшалая часовня. Крест уже покосился, местами почернел. Написанное на церковно-славянском языке уже было не разобрать. У подножия креста еще виднелись очертания нескольких старинных могил, обнесенных железной оградой, которая местами завалилась на землю. По всему было видно, что это старинное кладбище появилось тут давно, могилы уже просели. Маша зашла в часовню, перекрестилась на еще сохранившийся образ Святого Николая Чудотворца и потухшую лампаду. За порогом ее ожидало запустение забытого погоста. Хотя нет, что это? К могилам явно прикасалась заботливая рука, кто-то вырывал траву, досыпал земляные холмики. А это что такое? Видимо, свежее захоронение – несколько новых могил. Щемящее тревожное предчувствие овладело ею.
Маша поспешила туда, споткнулась, платье зацепилось за колючку, она едва не упала. Юха вовремя оказался рядом.
– Что это, Юха? Разве это не старое кладбище, разве тут еще хоронят?
– Случается, но редко. Когда нет возможности доставить покойника на берег. Из служивых, из моряков, царствие им небесное.
Сердце Маши начало громко стучать, предчувствие наползало темной тучей. Она склонилась над одной из могил и рукой откинула опавшие листья. Первое, что бросилось ей в глаза, это было имя на скромной плите. «Раб Божий… Колов!» Она закрыла глаза и опустилась на землю. Вот я и нашла тебя, вот мы и встретились! Как жестоко посмеялась судьба, что последнее прибежище Михаила оказалось недалеко от их имения! Это укор, перст Божий, направленный прямо в ее сердце! И стыд, боль, раскаяние с новой, ранее неведомой ей силой нахлынули на нее, да так, что ей показалось, что это не рыдания, а прямо кровь из горла хлещет! Юха с ужасом видел, молодая госпожа плачет, бьется, прямо заходится на неизвестной могилке. Он переминался с ноги на ногу, а потом осмелился и попытался поднять ее с холодной земли. Маша, размазывая слезы по щекам, припала к плите, желая целовать то, что осталось от бедного Миши. Но что это? Сквозь пелену слез она прочитала: «Раб Божий, кадет Морского Кадетского корпуса… Михаил… Колов-Ремезов. Утонул… 21 июня 189… года». Двойная фамилия. Разве у Миши была двойная фамилия? Да он уже давно не был кадетом!
Маша оторопело еще и еще раз читала надпись на надгробной плите. Что же это значит? Да он ли это? Она потерла лоб. Мучительно вспоминался тот страшный день, когда она узнала о гибели Михаила. Газета, она прочитала газету, сложенную… сложенную… Она не видела продолжения текста, вторая часть фамилии – Ремезов – могла оказаться на другой стороне! Но ведь эту газету ей принесла мать, и она же потом отказалась ей дать еще раз, отговорившись, что не хочет нового всплеска переживания. Но что же это получается? Стало быть, Миша не погиб, он жив, и мать знала это! Миша жив, а она, его невеста, замужем за другим! Но ведь тогда к ним приезжала и Аглая, значит, и она знала про газету! Нет, не может быть! Как же свершился такой чудовищный обман! Мама не могла… Или могла? Сразу, как по команде, память начала услужливо подбрасывать разные мелочи, которым Маша доселе не находила объяснений. Взгляды, интонации, странная поспешность с отъездом из столицы, скоропалительная свадьба.
Она долго сидела у могилы неизвестного ей Колова-Ремезова. Потом встала, посмотрела на залив и тряхнула головой, видимо, приняв важное для себя решение. Перед тем как плыть обратно, она взяла с Юхи слово, что он никому, даже Генриху, никогда не расскажет об увиденном. Впрочем, как он может рассказать, если его понимает только она?
Глава тринадцатая
За окном бушевала непогода. В доме с утра топили печи и камины, ярко горели лампы, но ни пламя камина, ни свет ламп не могли разогнать сумрака, наполнявшего комнаты, словно день так и не забрезжил. Такой же мрак царил в душе у Маши, но она не подавала виду. Аглая Францевна и Генрих сидели в гостиной, когда невестка вошла быстрым шагом и решительно заявила:
– Я очень беспокоюсь о маменьке. Она не шлет мне ответов на письма. Боюсь, уж не расхворалась ли совсем! Придется мне поехать навестить ее!
Корхонэны с недоумением переглянулись.
– Но… – Растерянная Аглая Францевна в первый момент не могла придумать причину для отказа. – Ты не можешь отправиться одна без нас, а мы зимой в Петербург не ездим!
Какая нелепая ложь, особенно если вспомнить, что в прошлом году Корхонэны прибыли в столицу именно на исходе зимы.
– Нет никакой необходимости ехать со мной, я прекрасно доберусь сама! Прикажите только лошадей подать да отвезти меня на вокзал в Выборг.
– Тогда тебя должны сопровождать Кайса и Юха, – продолжала настаивать баронесса.
– К чему эти сложности? Я остановлюсь в нашей с маменькой квартире, а не в роскошных гостиничных апартаментах. А там нет места для многочисленной прислуги.
Маша усмехнулась. Она представила себе, как нелепо выглядело бы ее появление в огромном старомодном экипаже с горничной и одноухим Юхой в доходном доме, заселенном небогатыми жильцами. Нет, она приедет домой не баронессой Корхонэн, а прежней Машей Стрельниковой.
– Что ж, если Мария Ильинична решила, пусть едет, – подал голос муж.
По его тону Маша поняла, что ее затея не находит одобрения.
– Вероятно, тебе понадобятся деньги, я выдам тебе необходимую сумму.
Генрих внимательно смотрел на жену, пытаясь понять истинную причину ее скоропалительного отъезда, но она выдержала его взгляд, в ее лице не промелькнуло ни тени сомнения, ни предательской дрожи.
– Вещей я много не возьму. К чему? Я ведь ненадолго. Погляжу на маменьку, уверюсь, что с ней все в порядке – и назад! – Маша говорила нарочито бодрым голосом, глядя прямо в глаза мужу. – Ничего, багаж носильщики донесут, извозчики довезут!
На следующий день после недолгих сборов она уже покидала Сиреневую виллу. Карета тронулась, захрустел первый лед, замерзший за ночь на дороге. Маша еще раз оглянулась на мужа и свекровь, застывших на крыльце. «А как славно было бы больше их не видеть!» – мелькнула в голове мысль. Дом скрылся за поворотом, стеной надвинулся глухой лес. У Маши возникло ощущение, точно она вырвалась из клетки. Сумрачное зимнее утро навевало тоску. Свет почти не пробивался через густые заросли. Маша глядела в окошко, и сердце ее тревожно стучало – что-то ждет ее в Петербурге? Стремительная тень, мчавшаяся рядом с экипажем, заставила ее вздрогнуть. Маша высунулась и сердито окликнула:
– Лайен! Ступай домой! Домой, домой, собачка!
Взвизгнув, пес остановился, напоследок пронзив беглянку взглядом своих огромных желтых глаз. Маша вздохнула и забилась в угол кареты.
Вот и снова родной город, ненаглядный Крюков канал, шпиль колокольни Николы Морского, который часто снился ей по ночам. Маша расплатилась с извозчиком и торопливо нырнула под арку во двор. Тут ничего не переменилось со времени ее отъезда, только облетевший куст сирени казался совсем голым и редким да глухая стена напротив облупилась еще больше. Петербургская квартира встретила ее угрюмой пустотой. Маша испугалась до полусмерти, не найдя мать, но дворник успокоил ее, сказав, что госпожа Стрельникова отбыла на богомолье и вот-вот должна воротиться назад. Кухарку из экономии, вероятно, Елизавета Дмитриевна отпустила погостить в деревню к родне. А горничную и вовсе рассчитали. Маша вернулась в квартиру и, не снимая дорожного манто, в задумчивости спустилась на стул. Зачем она примчалась в Петербург? Поговорить с матерью, выяснить правду о злополучной газете? А может, и хорошо, что она ее не застала? Маша стремительно поднялась, скинула манто, шляпу, перчатки и принялась за поиски. Медленно, шаг за шагом, она обшаривала все углы, все потаенные места, куда мать могла бы спрятать газету. Конечно, прошло много времени… А если обман был задуман с самого начала, то газету выбросили, но тогда ей следует пойти в библиотеку и проштудировать все номера за год! Но что-то подсказывало ей, что надо искать дома. И вот удача, в дальнем уголке шкафа, среди всякого хлама, она обнаружила то, что искала! Бесхитростная Елизавета Дмитриевна могла бы спрятать газету более хитроумным способом, например, завернув во что-нибудь, но, видимо, ей и в голову не пришло, что дочь предпримет поиски. Дрожа от волнения, Маша выдернула пожелтевшие страницы и судорожно развернула. Где же, где? Сообщение о трагическом происшествии в Балтийском море на Транзундском рейде во время пребывания там Передовой эскадры и Учебного отряда. Описание ужасного шторма, гибель нескольких шлюпок, список погибших. Михаил Колов… страница загнута и сложена! Маша слабеющими пальцами развернула газету, уже зная, что там будет. Так и есть. Колов-Ремезов, кадет!
Сколько времени прошло с того момента, когда ей открылась невыносимая правда, Маша не знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26