Или нет?
— Борьба зачастую бесполезна, — ответил лорд-правитель. — А надежда, как злая гадюка, соблазняет лишь для того, чтобы больнее укусить. Но даже если так, должно быть какое-то иное состояние — не отчаяние, не надежда и не борьба. Какая-то вера или знание, не имеющее имени, но определенное. Зацепись за него, Сорбел. Или позволь ему поймать себя и унести.
Дорфарианский агент Галутиэ воссоединился со своими людьми на постоялом дворе. Злобно размахнувшись, он швырнул золото на стол, и пока головорезы ругались и дрались из-за него, объявил:
— Недодали. Эти ублюдки урезали нам плату.
Он был возмущен покровом секретности, под которым действовал совет союзников в Заддафе. Правда, обходными путями ему удалось выяснить, что Регер в тюрьме, но это не слишком обеспокоило Галутиэ. Дорфарианский таддриец, имеющий призрачного прадедушку с Равнин, отнесся к этому философски и перевел свой взгляд на другой предмет.
Он разрешил своему отряду развлечься в городе этим вечером. Завтра они должны были вернуться по Южной дороге в Илву, где он рассчитывал встретить кое-кого — точнее, Йеннефа. Пока они плыли через море от Зарависса, Галутиэ догадался, что за ними следует не кто иной, как Йеннеф. Скорее всего, ланнец посчитал, что они направятся прямо в Дорфар, поскольку Дорфар платил им обоим. Галутиэ позаботился, чтобы тот нашел доказательства этому. Желая иметь что-нибудь в запасе, он даже оставил далеко на севере послание для Йеннефа на случай, если тот до сих пор не понимает, в чем дело. Но Галутиэ был уверен, что в конце концов Йеннеф направится на вардийский запад, где законы Дорфара не слишком-то способны помочь или защитить. А шпион не забыл хватку ланнца и острый металл у горла.
Пока его люди развлекались со шлюхами и напивались, он совершил приношение в храме Анакир-Ашкар. Это была кровавая жертва, которая разрешалась здесь. Он просил богиню даровать ему право на месть, что казалось ему вполне допустимым. Из всех ее восьми воздетых рук — каждая из кости палюторвуса, добываемой в Заддате, с янтарными браслетами, золотыми пальцами и топазом на ладони — он смотрел лишь на руку возмездия.
Сквозь дым Галутиэ привиделось, что богиня улыбнулась ему.
Он чтил и восхвалял ее, она была его божеством, и он давал ей то, что ей нравится. Она не должна оставить без внимания его просьбу.
Глава 19
Огонь, вода и сталь
Все дороги кончались через сорок миль к западу от Заддафа. Дальше был лишь лес и то, что принадлежало лесу или чему он позволял существовать. Порой наверху по нескольку дней нельзя было увидеть небо из-за полога сомкнувшейся листвы. Поднявшись на высокую земляную террасу, удавалось разглядеть, как на юге зеленый покров разрывают горы, чьи склоны казались полупрозрачными, а вершины таяли в небе. На прогалинах темнели неподвижные лужи чернильной воды, над которыми клубился туман из мелкого гнуса и летали стрекозы. Изредка попадались деревни, отвоевавшие себе место. Некоторым не удалось устоять, и их останки едва виднелись среди ползучих растений и корней, поглотивших дома. Сквозь лес пробивались тропинки, проложенные людьми и животными. Вдоль таких проходов, привлеченные светом, на земле или в десятках локтей над нею распускались огни летних цветов. Ночью лес звенел, словно арфа. Внезапные грозы ударяли по листьям, и вместе с дождем вниз сыпались ящерицы.
Страна джунглей была самым древним местом Виса. Она существовала задолго до вардийцев, задолго до людей. Может быть, где-то в здешней земле лежали сокровища: бруски белой кости, помятые золотые маски ритуалов Зардука незапамятных веков или украшенные драгоценными камнями зубы странников. Но люди Казарла, по большей части вардийские закорианцы, не пользовались картами или магией лозоискательства и не копались в земле в поисках подобных вещей.
Вместе с десятью вар-закорианцами с ними шли двое шансарцев, слуги семьи Казарла, и повар из Кармисса. Каждый из них по шансарскому обычаю поклялся в верности Казарлу и соблюдении тайны на мече, стоящем в раскаленных углях. В старину им полагалось сжать металл в левой руке, чтобы ожоги стали знаком их намерений и напоминанием о верности. Казарл дважды напоминал об этом, прежде чем предложить измененный обряд. Но от Регера он не потребовал клятвы. «Ты и так связан», — заявил он.
В лесу время измерялось только сменой дня и ночи, но когда путь становился особенно труден, считался каждый час. Было невозможно провести вьючных животных в глубь джунглей, поэтому каждый нес на себе часть поклажи. Порой приходилось прорубать путь, и тогда каждый из пятнадцати работал до изнеможения.
Они почти не вели разговоров, которыми часто скрашивают время безделья. Вечером у костра кармианец, у которого оказался прекрасный голос, иногда пел жалобные песни своей родины. Закорианцы играли в раскрашенные вардийские кости. Казарл выдавал задумчивые монологи о Шансаре-за-Океаном, легендарной войне Равнин, богах и Анакир. Во время этих рассуждений он подзывал Регера, но тот всегда очень недолго поддерживал разговор.
— Расскажи мне побольше о Саардсинмее, — попросил как-то вечером Казарл.
— Она уничтожена, — ответил Регер.
Однажды утром не досчитались двоих закорианцев. Вскоре были найдены их останки. Судя по следам в подлеске, обоих раздавила гигантская змея, но съела только одного, оставив лишь металлические пряжки и башмаки. Другим позавтракали птицы и ящерицы. Цветы, на которые попала кровь, жадно подняли головки.
Некоторые испугались. Сейчас змея была не столько физической, сколько моральной угрозой.
— Тогда возвращайтесь, — сказал Казарл, стоя над змеиным следом с королевским пренебрежением. — Дорогу знаете? Клянусь Ашкар, я так не думаю. Так что идем с нами дальше.
Той ночью он сказал Регеру:
— Люди Равнин сжигают своих мертвых. Этот обычай соблюдают, чтобы дух мог улететь, освободившись от тела. Но теперь я думаю, что причина в другом — пламя не дает им восстановиться.
Теперь отряд состоял из тринадцати человек. Они установили дежурство по ночам.
Шансарские слуги, естественно, считали невыносимой изнуряющую влажную жару. Казарл в гневе заявил, что в Ша’лисе быть выносливым куда проще. Прошло полтора месяца с тех пор, как они покинули Заддаф.
Они перешли болото по старому закорианскому мосту, частично разрушенному. На краю болота валялся огромный скелет палюторвуса или какой-то еще более древней твари. Лихорадка подкралась к их лагерю, добравшись до обоих шансарцев и троих закорианцев со смешанной кровью. Они слегли на день или два. Но жар спал, и клятва осталась в силе.
— Что там? — сонно спросил Регер, открывая глаза.
— Не змеи, — заверил его Казарл. — Идем, покажу тебе кое-что.
В стороне от бдительного часового спал лагерь, не потревоженный даже гнусом. Занималась заря, пробиваясь с той стороны, откуда они пришли.
Сквозь папоротники и вьющиеся растения Казарл продрался под нависающий свод деревьев. Как они и предполагали накануне, здесь находилась еще одна опустевшая деревня. В отличие от прежних, она была заброшена недавно, и зелень еще не до конца затянула ее. Хижины заросли кустарником, но каменная печь-колонна, самый древний вид алтаря огненного бога, все так же высилась на подставке из спекшейся глины. Казарл указал на ее подножие, предварительно очищенное от растений. Там в землю было вбито что-то вроде деревянного столбика, обмазанного белым. У столбика имелось подобие лица и покрывало — или грива — из высветленных человеческих волос.
— Алтарь Зардука и алтарь Аз’тиры, — сказал Казарл. — Видишь там, снизу, следы на глине? Они приносили ей дары. Сжигали мясо.
Рассвет, обтекая тело Регера, пришел в заброшенную деревню. Он смотрел на выбеленную деревянную Аз’тиру. В ночь ее похорон он стоял перед алтарем в шалианском храме и обещал сделать приношение богине-змеерыбе за упокой ее души. Он так и не совершил этой жертвы. Вместо этого жертвой стала вся Саардсинмея, возложенная на алтарь и отданная морю во имя очищения.
Медленная буря ненависти уже привычно шевельнулась у него внутри. Это началось на корабле Эрн-Йира, однако в мастерской Вэйнека напряжение спало, лишь иногда отдаваясь тупой болью, какой никогда не беспокоил его шрам на руке. Но третья жизнь, жизнь скульптора в Мойе, тоже отдалилась от него. По мере продвижения на запад ненависть снова разрасталась и углублялась, и сейчас, пожалуй, целиком овладела им.
— Она проходила здесь, — уронил он.
— Явно — кивнул Казарл. — Иначе эти дикари никак не могли бы узнать о ней.
«Что до меня — я люблю тебя, наверное, с того мгновения, как увидела».
Картина вернулась к нему, через нынешнее деревянное подобие и через ту, которую он сам высекал из мрамора — образ ее прекрасной смерти на ложе, будто она спала. Ненависть охватила его, словно желание.
— Осторожнее, Регер, — предостерег Казарл. — Я предупреждал, что мысленная речь не совсем незнакома тебе. Твой мозг грохочет, как гром, и оглушает меня.
— А какими словами?
— Без слов. Разве кричащему ребенку нужны слова?
Регер вскинул глаза и посмотрел сквозь деревню, которую заволокло зеленью.
— Когда в Заддафе тебя неожиданно спросили, не происходишь ли ты из рода Ральднора, — вдруг произнес Казарл, — ты с педантичностью ответил, что не считаешь себя его потомком. Это увертка?
— Прочти в моем мозгу, — предложил Регер. — Если сможешь.
— Нет необходимости. Я просто сложил воедино два красноречивых факта. Ты схож обликом с потомками первого Рарнаммона, дорфарианского Повелителя Гроз. Ты не ведешь свой род от Ральднора. Значит, ты происходишь от его сводного брата Амрека.
— Об этом сказала мне она , — Регер отвернулся от деревни.
Поначалу она внушала ему отвращение. Эта белизна… Он никогда не причинял боли женщине, но она не была человеком. Он вырезал ее из мрамора, лепил из воска стройный контур ее шеи…
— Скульптор из Мойи использовал меня как модель для статуи Ральднора, — ответил Регер Казарлу. — Статую везли в Зарависс, и по случайности она упала. Все черты лица оказались разбиты.
Меч превращается в змею, а змея в женщину. Змея, которая сбрасывает кожу и выползает из темного логова под камнем… она так прекрасна…
Регер наклонился, выдернул из глины побеленный столбик и отбросил куда-то в деревню.
Позади раздавались обычные звуки пробудившегося лагеря. Повар гремел горшками и напевал.
— Согласно традиции, мы враги, Регер эм Амрек, — заявил Казарл. — Ты это знаешь и уже сказал об этом.
— Тогда сразимся, шансарец. Так и тогда, когда ты пожелаешь.
— Богиня укажет место и время.
— Твоя богиня — демон воздуха. Время и место укажет твоя воля.
Казарл поклонился, несмотря ни на что, соблюдая законы чести Кармисса.
Ни птица, ни насекомое не смели подать голос в листве вокруг них. Заключив договор, они легко пошли к лагерю, словно ничего не произошло.
Первая полоса дикой местности закончилась в городках и деревнях, на расчищенном, но полном болот и промоин западе Вар-Закориса. Здесь имелись кое-какие виды, главным из которых были горы, тянущиеся до самого южного горизонта.
Во времена Старого Закориса к Великому Морю-озеру не было путей. Корл и Отт использовали этот отгороженный кусочек океана для торговли рыбой и пиратских нападений друг на друга. Но теперь по берегу вились две вардийские дороги.
Отряд Казарла снова уменьшился. Невзирая на данную клятву, пятеро закорианцев пропали в первом же городке за лесом.
— Когда треснувший металл проверяют в огне, он ломается, — заметил на это Казарл. — Не стоило тащить этих паразитов в дебри Таддры.
В рыбацком порту на озере один из слуг Казарла нашел капитана-отта, который собирался вести свою двадцативесельную галеру через Оттамит и Пут. Казарл кинжалом нарисовал на песчаной земле подобие карты: «Здесь и здесь города Отта, а здесь, или здесь, река, которая течет через горы на север, куда мы идем». Так они обосновались на корабле.
Вода Моря-озера блестела, как стекло, под лучами солнца в зените, вдалеке играла рыба. Капитан и его люди сочли это благим знаком и немедленно поспешили на галеру. Казарл и Регер поднялись на борт, но остальные, бродившие по порту, чуть не остались на берегу. Кармианский повар ругал оттов, называя их дикарями. Но их уши огрубели от местного наречия, и они, предпочитая не обращать внимания на рожи, которые он корчил, улыбались, болтали и кивали в ответ.
Оттамит, столица, состоял из деревянных домов, крытых тростником и выкрашенных в алый, розовый и кремовый цвета. Сверкающие синие молы непонятного, возможно, религиозного назначения врезались в голубизну волн где-то на полмили. Прибой бился о берег, но озеро оставалось спокойным, с воды дул сильный ровный бриз. Путешествие заняло чуть больше дня. У Оттамита галера повернула на север, прижимаясь к берегу. Маленький оттский корабль рвал местные сети и продвигался, опутанный обрывками, через Море-озеро, пока его не поглотило широкое устье реки. Здесь располагался Пут, тоже деревянный и тростниковый, рдеющий стенами домов и ощетинившийся молами. Дикие попугаи гнездились на крышах и оглашали воздух пронзительными криками. За городом снова высились смутно различимые, но всемогущие черные джунгли. Устье реки, болото, окаймленное огромными зарослями тростника, было забито песчаными отмелями, островками и горячими источниками, из которых в небо вздымались дрожащие струи пара. Пройти через него было возможно, лишь перетаскивая легкое суденышко через преграды, пока не достигнешь основного, чистого русла реки. Но ни у кого из оттов не возникало желания идти таким путем, хотя некоторые умели обращаться со всеми видами лодок.
Ящерицы размером с двухлетнего ребенка сидели на камнях и наблюдали, как низкие коренастые отты с бегающими недобрыми глазами ведут переговоры, большей частью на языке жестов, с высокими шансарцами и закорианцами. Попугаи верещали и скребли когтями.
Перед рассветом все закорианцы, кроме одного, сбежали. Один из шансарцев снова свалился в лихорадке, и его забрали в приют у священного мола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51