- Разве мы едем не во Внуково? - спросил Гуня.
- Нет, дальше.
- Куда?
- Ты едешь к Спицыну, - сказал Валерий, - а я возвращаюсь в Москву.
Гуня не сразу понял, что Спицын - это убитый бухгалтер. Он совсем
забыл, как звали того человека. Потом он вспомнил и похолодел. Рука его
потянулась к двери, и тут же в бок ему уперелось что-то круглое и твердое.
- Гуня, - сказал Валерий, - сделай милость, - не заставляй меня
забрызгивать твоими кишками мою машину.
"Он меня не убъет, - подумал Гуня. - Не может быть. Он просто хочет
проучить меня, а потом мы вернемся домой". И Гуня стал сидеть тихо, как
замороженная индейка.
Машина свернула вправо. Указатель у поворота извещал, что чуть дальше
в деревне Марушкино производят монтаж шин. Дорога была асфальтированная,
но с выбоинами. Справа стояла гладкая бетонная стена аэропорта, и прямо от
нее, поверх дороги и через осклизлое весеннее поле шла цепочка
предпосадочных огоньков. Огоньки светились в темноте красным. По другую
сторону дороги, за поросшим березами взгорком, виднелось маленькое
полурастаявшее озерцо, - из тех жалких озер, которые все лето покрыты
зеленой ряской и избегают внимания даже самых никудышных рыболовов и
купальщиков. И если сбросить в такое озеро мертвое тело, никто и никогда
его оттуда не вытащит.
Валерий остановил машину и сказал:
- Выходи.
- Сазан, я прошу тебя, не надо. Я же пошутил.
Мимо проехал, подпрыгивая колесами, раздолбанный грузовик.
- Выходи.
- Я больше не буду!
- Ты и так не будешь.
- Ну скажи, что ты пошутил!
- Если я шучу, ты это узнаешь у озера. Выходи.
И Гуня покорно вылез.
- Стань под березкой. Пропусти машину.
Все дальнейшее произошло очень быстро. Сзади из-за взгорка выехал,
помаргивая фарами дальнего света, красный "Рейнджровер". "Рейнджровер" не
тормозил и не сворачивал влево, а просто ехал на остановившуюся машину.
Гуня торчал на обочине, беспомощный, как черепашка, перевернутая на спину.
Валерий понял, что у него очень мало времени. Одной рукой он поставил
машину на нейтралку, а другой выстрелил в Гуню. В этот момент
"Рейнджровер", на скорости 70 км в час, влетел ему в багажник. "Вольво"
подбросило вперед. Рука Валерия дернулась, пули прошили воздух над головой
Гуни, и от одной из них закачался гибкий ствол молодой березки. Валерий
нырнул вниз. Вверху над ним, от сухих автоматных щелчков, стало
разлетаться стекло и приборная доска. Валерий открыл дверцу и скатился под
откос. Рядом, на обочине, двое парней затаскивали Гуню в "Рейнджровер".
Гуня не сопротивлялся. Валерий вынул пистолет и опять стал стрелять.
Кто-то коротко крикнул, грузное тело шлепнулось о лужу, хлопнула дверца
"Рейнжровера". Тот еще раз поддал стоящую перед ним машину, взвизгнул
покрышками, развернулся и припустил прочь.
Валерий вскарабкался на откос и подошел к лежащему - это был не Гуня.
Человек был еще жив: пуля, видимо, попала в живот. Затем Сазан направился
к своей машине. Тяжелый "Рейнджровер" помял багажник, но несильно. Зато
левая подвеска была сломана: машину, пролетевшую метров пятнадцать,
вбросило колесом в глубокую выбоину. Остальное доделали очереди. Валерий
вернулся к раненому и перевернул его, ища выходное отверстие от пули.
Пальто раненого было цело, но когда Валерий задрал его на спине, пуля
выпала и покатилась по асфальту. Она прошла насквозь тело и рубашку, а
перед пальто спасовала. Валерий взял раненого подмышки и запихнул в
машину. Он пошарил под водительским креслом и извлек оттуда большую
стеклянную бутыль с морилкой. Отвертел колпачок и нюхнул, - в нос шибануло
ацетоном. Сазан опять завернул колпачок и хряснул бутылкой о руль. Бутылка
разлетелась. Сазан бросил в вылившуюся морилку зажженную спичку и скатился
под откос. Машина загорелась и взорвалась.
Валерий лег в снег и стал глядеть в небо. В небе, посверкивая
проблесковыми огнями, летел самолет. Летчик, наверное, удивлялся
дополнительному освещению за счет зазевавшегося автолюбителя.
Прошло минут пятнадцать, и на дороге взвизгнули тормоза: из
остановившейся машины выпрыгнул гаишник.
- Что случилось? - спросил он.
- Не знаю, - сказал Валерий. - Я подобрал этого человека на дороге, у
окружной. Он голосовал с большой сумкой. Ну, я его подсадил, а потом он
вытащил нож и велел остановить машину. Я остановился. У меня под ногами
была бутылка, кажется, с морилкой, - уже неделю валялась. Я схватил
бутылку и попытался его ударить. Он увернулся, бутылка разбилась о руль, а
я вытащил ключи и выскочил из машины. Он наклонился и попытался соединить
провода зажигания. Была искра, и вдруг машина загорелась. Я даже не
понимаю, - разве морилка могла загореться?
Гаишник важно ему объяснил:
- Конечно могла, на ацетоновой-то основе.
- Довезите меня до города, - сказал устало Сазан, - хочу подать
заявление.

Когда Сергей очнулся, было уже утро следующего дня. Он лежал в
постели в своей собственной двухкомнатной квартире на Войковской. Жена на
кухне грохотала сковородками, а Иришка настойчиво спрашивала:
- Мама, почему нельзя включить телек?
Сергей устроился на подушках и принялся размышлять о необъятном
человеке, который треснул его по макушке, но ни к каким определенным
выводам не пришел. Жена на кухне включила кофемолку, и Сергею показалось,
что она мелет в кофемолке его голову.
В дверь позвонили, Маша пошла открывать, и вскоре в комнату вошел
мокрый и свежий с дождя Дмитриев.
- Машина Сазана вчера сгорела на тридцать пятом километре Киевского
шоссе, - сказал Дмитриев, - В машине был труп. Сазан лежал рядом и
наслаждался весенней ночью. Гаишникам он заявил, что вышеназванный труп
пытался угнать у него машину и сгорел, нечаяно зажегши разлитую в салоне
морилку. Каковой морилкой, в бутылке, Сазан его подшиб.
Дмитриев развел руками и добавил:
- Труп принадлежит человеку лет сорока-сорока пяти и ни при каких
обстоятельствах не может быть трупом Мефодия Баркина.
- Сукин сын. - сказал Сергей, - Когда вы об этом узнали?
- Сегодня утром, - потупился Дмитриев. - Гаишники были очень добры к
Сазану. Они отвезли его туда, куда он хотел, и там с пониманием отнеслись
к его версии событий. Вызвали из прокуратуры этого... Шадеева, - помнишь
его по делу на Котельнической? Он после этого дела дачу себе купил по
Ярославскому... Сазан сидел на стуле, задрав кверху нос, а Шадеев готов
был лущить для него орехи собственной задницей. Жертву хулиганской выходки
тут же и отпустили.
- Поехали, - сказал Сергей.
- Куда?
- На Киевское.
Но делать на Киевском было уже нечего. Сазан еще утром послал туда
своих людей, и люди его утоптали колесами и ногами все, что не
соответствовало рассказу бандита. Сергей велел обшарить пруд. К пруду
нагнали техники, но не извлекли ничего, кроме старенького трактора,
утопленного, согласно местному преданию, еще при Черненко.
Сергей стоял и смотрел на рыжий скелет машины, торчащей у обочины.
Редкий снег возле места происшествия растаял совершенно, сгорела даже
прошлогодняя трава, и вся дорога вокруг была покрыта рыже-черным хлопьями.
Подъехал кран, и два ругачих мужика стали грузить обгарок на
экспертизу. Сергей вдруг схватил Дмитриева за руку:
- Это не его машина!
- А чья же? - удивился Дмитриев.
- Сазан чаще всего ездит на ореховом "Вольво". А этот "Мерседес" я
видел вчера во дворе, - у него еще бампер погнут. Это на нем уехал
Городейкий. Они подменили машину.
Железный остов качался в воздухе и хлопал искореженной дверцей.
- Сегодня ночью, - сказал Сергей, - после того, как Сазана отпустили,
он приказал сжечь другую машину и подменить ей первую, ту, что сгорела
здесь вечером.
- Но зачем?
- Не знаю. Может быть, первая машина была вся в дырках от пуль, как
голландский сыр, или выглядела так, словно по ней проехал танк. В общем,
при ближайшем рассмотрении вид этой машины никак не согласовывался с
басней от Сазана. И они подменили машину.
С места происшествия Сергей поехал в морг. По дороге они попали в
пробку, и голова Сергея окончательно превратилась во взрывающуюся
сверхновую. Разговор с судмедэкспертом не принес лейтенанту никакого
морального удовлетворения.
- Вы уверены, - сказал Сергей, - что это не Мефодий Баркин?
- Ваш коллега уже приносил мне досье и рассказал о вашем деле. Должен
вас разочаровать: этот человек был на семь сантиметров длинней Баркина и
на двенадцать лет старше.
- Мистика какая-то, - сказал Сергей. - Бандит уехал с одним
человеком, которого собирался убивать, а в машине сгорел совсем другой
человек.
- Нда, - сказал эксперт, - у бандитов, конечно, странная логика, но я
на месте этого Нестеренко не стал бы привлекать к себе внимания, устраивая
дополнительное освещение возле посадочной полосы.
- А от чего умер человек в машине? - спросил Сергей.
- Он сгорел. Я могу вам ручаться, что у него не была пробита голова
или прострелен позвоночник, и ни за что другое.
- Он мог быть застрелен?
- Он сгорел живьем. Это показывает анализ легких: он дышал, когда
горел. Он мог быть ранен в любые внутренние органы, при условии, что пули
прошли насквозь.
Сергей вышел из морга злой, как побитая собака. Тринадцатый век!
Небось в тринадцатом веке не определяли по костям возраст убитого. Небось
в тринадцатом веке Сазана бы замели за убийство человека, с которым он
уехал... "Вот и получаются, что они пользуются всеми преимуществами
тринадцатого века, а мы страдаем ото всех недостатков современной науки".
- мелькнуло у милиционера.
В 12:00 Сергей явился к Захарову. Он доложил о происшествии. Он
сказал о том, что Сазан подменил машину и потребовал ордера на арест
Сазана и обыск в его офисе.
- Основание?
- Убийство на Киевском.
- Сазана уже отпустили.
- Его отпустили за взятку, - сказал Сергей. - Это черт знает что
такое! Можно убить человека, сжечь его вместе с машиной, и заявить, что
это бродяга, который хотел угнать твой автомобиль! Хотел бы я посмотреть,
какой это бродяга выкинет из автомобиля Сазана!
- Я ничего не могу сделать, - сказал Захаров, - мертвец в машине -
это не Баркин.
- Дайте ордер на обыск. Мы найдем у Сазана достаточно оружия, чтобы
вооружить батальон.
Захаров отогнул занавеску начальственного кабинета и молча глядел в
окно.
- Какая слякоть, - вдруг сказал генерал. - Знаешь, Сережа, когда я
был маленький, я ужасно страдал от российского климата. Я думал: "Какие
глупые эти взрослые, что каждый старается натопить свою квартиру. Когда я
стану большим, я изобрету такое отопление, которым можно будет отопить
сразу весь мир". Я стал большим и понял, что, если изобрести такую печку,
от нее полмира исчезнет под водой".
На столе Захарова зазвонил телефон. Захаров поднял трубку, послушал
минут пять, положил ее и сказал Сергею:
- В доме по Большой Петровской убийство. Езжай-ка туда и найди мне к
вечеру убийцу.
- А кто будет заниматься Сазаном?
- Либо ты не занимаешься Сазаном, либо ты не работаешь в милиции.
Сергей поехал на Большую Петровскую. На Большой Петровской в луже
крови лежал хозяин квартиры, сильно изорванный взорвавшимся у него под
носом зарядом. В соседней комнате спала пьяная неповрежденная жена, и в
коммуналке напротив сказали, что вчера жена пила с Мишкой Лесных, который
работает слесарем в жилконторе. Поехали в жилконтору, узнали, что Лесных
живет в третьем доме, в десятой квартире, выломали дверь десятой квартиры
и взяли слесаря.
Это было хорошее убийство. Такие убийства нравятся всем, кроме
потерпевшего. Такие убийства раскрываются за три часа и украшают
милицейскую отчетность. Страшно себе представить, как выглядела бы
раскрываемость преступлений в российской милиции, если бы не убийства, в
которых пьяные мужья убивают пьяных жен, пьяные жены - пьяных мужей,
племянники - теток, и пьяные слесаря - своего же брата-рабочего,
повстречавшегося им в темном переулке и принятого ими за агента мирового
империализма. У прогрессивных западных социологов есть теория, согласно
которой убийца таким образом выражает свой протест против хозяев жизни,
поставивших его в этакие бесчеловечные условия. Но российская милиция не
так прогрессивна. Она знает, что слесаря, выражая протест против хозяев
жизни, убивают почему-то не хозяев жизни, а таких же затюканных жизнью
людей.
Чтобы раскрыть убийство на Большой Петровской, Сергею понадобилось
ровно два с половиной часа. Слесаря, тепленького, Сергей привез в кабинет,
и он долго и подробно рассказывал, как он пил со своей жертвой, и как тот
вдруг начал оскорблять его нецензурными словами. Тогда слесарь сказал, что
сходит еще за водкой, и действительно сходил за водкой. Кроме водки, он
принес с собой пачку аммонита и зажигательный шнур, и когда хозяин
наклюкался, поджег шнур, придавил его пачкой, и оставил все это на столе.
На вопрос, откуда он взял аммонит, слесарь чистосердечно разъяснил,
что неделю назад у него в квартире проживал какой-то военный, по
квартплате в две бутылки водки ежедневно. Военному вроде как выдали
жалованье натуральным продуктом, и этот военный приехал в Москву продать
натуральный продукт. А слесарь заныкал у него две пачки. А может, и не
военный. Может, геолог.
Слесарь совершенно не понимал, что сделал что-то плохое. От него
омерзительно пахло блевотиной и водкой.
Шел второй час допроса, когда на столе Сергея зазвонил телефон.
Сергей поднял трубку, и приятный женский голос сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28