Но я опасался, что при встрече с ним сам не смогу сдержаться. А такое поведение могло стать роковым для меня, ведь в то время как я восстанавливал силы, он активно действовал и становился все более могущественным.
По правде говоря, он являлся именно той силой, на которую опиралась власть в Валахии. Под его началом были хорошо обученные и дисциплинированные зганы, и к тому же он командовал войском князя. А в моем распоряжении имелась лишь нестройная толпа цыган и местных крестьян. С местью следовало подождать. Время для Вамфиров значения не имеет.
В последующие шестьдесят лет я терпеливо выжидал, в надежде, что настанет, наконец, подходящий момент, сдерживал свое нетерпение, жил скрытно и уединенно. Однако теперь у меня появилось сильное войско, состоявшее из бесстрашных и жестоких наемников, готовое отомстить за меня. Я размышлял, строил планы, думал, как лучше его использовать. Меня обуревало искушение выступить против Тибора и Валахии, но открытая война меня не устраивала. Я хотел увидеть этого подлого пса перед собой на коленях, а потом сделать с ним то, что уже решил, и все, что мне заблагорассудится. Мне не по нраву было встретиться с ним на поле боя, ибо я хорошо знал, что он силен и чрезвычайно хитер. К тому времени он, вероятнее всего, считал меня мертвым, но это и к лучшему. А потому мне следовало оставить его в этом убеждении. Мое время еще придет!
Однако я не находил себе покоя, походил на запертого в тюрьме пленника. Я был силен, обуреваем страстью, обладал определенной властью, но тем не менее не мог найти выхода своей энергии. И тогда я отправился за границу — странствовать по взбаламученному, бурлящему миру.
Потом я услышал о Великом крестовом походе франков против мусульман. Шел 1202 год от Рождества Христова, и флот направлялся в Зару. Поначалу крестоносцы собирались напасть на Египет, в то время центр мусульманской религии, но они унаследовали от предков давнюю вражду по отношению к Византии. Старый дож Венеции, который снаряжал флот и оказывал им покровительство, также был врагом Византии. Вот почему сначала он отправил их в Венгрию. В ноябре 1202 года недавно захваченная Венгрией Зара была отвоевана и оккупирована венецианцами и крестоносцами. К тому времени вместе с небольшим отрядом преданных мне людей я тоже направлялся к этому городу. Мой «господин», король Венгрии, веря в то, что я буду воевать на его стороне против крестоносцев, не чинил мне никаких препятствий. Но, когда мы подошли к Заре, я, согласно своим планам, продал себя в наемники и встал под знамена Креста.
Тогда мне казалось, что лучший способ попутешествовать по свету — поступить на службу к крестоносцам. Однако все мои мечты об активной деятельности оказались тщетными. Венецианцы и франки уже поделили награбленное в городе добро и продолжали воевать между собой за добычу. Но вскоре их спорам пришел конец. Венецианский дож и Бонифаций Монферратский, стоявший во главе похода, приняли решение зимовать в Заре.
Первоначально целью Четвертого крестового похода было уничтожение мусульман. Но многие крестоносцы считали, что Византия предала интересы всех христиан, всего Священного мира. А тут вдруг Константинополь оказался едва ли не у них в руках, в пределах досягаемости мстительных и жестоких крестоносцев. Более того, Константинополь был очень богатым городом — невероятно богатым! Безумно богатым! Перспектива захвата такой фантастически щедрой добычи, как Константинополь, определила дальнейший план действий. Египет подождет — весь мир может подождать, ибо теперь целью стала столица Великой империи!
О том, что было дальше, расскажу коротко. Весной мы поплыли в Константинополь, в пути несколько раз останавливались по разным поводам и в конце июня, наконец, достигли столицы Великой империи. Полагаю, что ты знаешь историю. В течение многих лет существовали препятствия морального, религиозного и политического характера, не позволявшие подвергнуть этот город разграблению. Однако настал день, когда алчность, жажда золота и власти одержали верх. Поначалу планируемый поход против язычников в конце концов был отменен. Папа Иннокентий III, который являлся одним из организаторов крестового похода, рассердился на венецианцев за взятие Зары и порвал с ними отношения. Теперь он вновь проявлял недовольство. Однако вести в то время доходили не быстро. А для всех участников крестового похода Константинополь превратился в жемчужину и конечную цель предприятия, каждый крестоносец с вожделением ожидал захвата города. Была достигнута договоренность о дележе добычи, а потом...
В первых числах апреля 1204 года мы предприняли атаку на город. Все политические и религиозные соображения были отброшены, потому что именно ради этого штурма все мы оказались у стен Константинополя.
О, как радовалось мое пылавшее от ярости сердце! Как трепетал во мне каждый фибр души. Меня волновало не только золото, но и кровь. Я жаждал пролить реки крови, напиться крови, заполнить горячей кровью каждый сосуд своего горящего огнем тела.
А теперь послушай, с чем нам пришлось столкнуться. Во-первых, стоявшие в бухте Золотой Рог греческие корабли не позволили нам высадиться на сушу вблизи городских стен. Они дрались отчаянно, но тщетно. Однако нельзя сказать, что все их усилия пропали даром. Ужасный огонь греков заставлял гореть воду вокруг нас. Они обстреливали из катапульты наши корабли, и люди сгорали даже посреди моря. Я тоже был обожжен, мои правое плечо, грудь и спина сгорели почти до костей. Но я и раньше уже был сожжен, причем весьма опытной рукой. Простые ожоги не могли заставить меня покинуть поле боя. Напротив, они только подогрели мой пыл. Это был мой день, он наконец настал!
Возможно, тебя интересует, как же я, Вамфир, мог сражаться под палящими лучами солнца? На мне был длинный черный плащ, вроде тех, какие носят мусульманские вожди, а сделанный из кожи и железа шлем прикрывал мою голову. Кроме того, я старался во время боя держаться спиной к солнцу. А если я не дрался, поверь мне, там можно было еще много чем заняться, то вообще избегал пребывания на солнце. Увидев, как вели себя в бою мои зганы, как сражался я сам, крестоносцы испытали благоговейный трепет и страх. И если до сих пор все презирали нас, относились, как к черни, пригодной лишь на то, чтобы создавать видимость огромного войска и служить пищей для огня и вражеских мечей, то теперь франки и венецианцы стали принимать нас за демонов, за исчадие ада. Они благодарили судьбу за то, что мы деремся на их стороне. Так, во всяком случае, думал я...
Но не стану опережать события и отклоняться в сторону от моего рассказа. В стене, ограждавшей одну из частей города, была пробита брешь. Одновременно в том же районе внутри города возник пожар. Защитники пришли в смятение, среди них началась паника. И вот тогда, сломив сопротивление, мы ворвались на опустевшие улицы. Хотя там тоже пришлось повоевать, об этом не стоит даже упоминать.
В конце концов, кто противостоял нам? Сломленные и упавшие духом греки, не знавшая дисциплины армия, по большей части состоявшая из наемников, лишенная в течение многих лет достойного руководства. Там были еще отряды славян и печенегов, но они воевали лишь тогда, когда шансы на успех оставались достаточно большими и впереди ждала богатая добыча и щедрая оплата. Отряды франков не отличались сплоченностью и явно распадались на две части. Так называемая варяжская стража состояла из датчан и англичан, которые относились к своему императору Алексию III как к узурпатору, не обладавшему ни военными, ни государственными талантами. Вот почему внутри города шел не бой, а массовое убийство. Те, кто хотел избежать смерти, спасались бегством. Через несколько часов дож и другие вожди франков и венецианцев уже заняли Большой дворец.
Оттуда они рассылали приказы одуревшим от драки, насилия и грабежей крестоносцам. На три дня Константинополь был отдан им в полное распоряжение. Что бы ни сотворили победители, это не могло расцениваться как преступление. Им было позволено делать все что угодно с самой столицей, ее обитателями и их собственностью. Вы представляете себе, что мог означать такого рода приказ?
В течение девяти столетий Константинополь оставался центром христианской цивилизации, а на эти три дня он превратился в сущий ад. Венецианцы, высоко ценившие произведения искусства, тоннами тащили греческие шедевры и другие ценные вещи, сокровища, драгоценные металлы. Они унесли так много, что корабли их могли утонуть из-за перегрузки. Франки, фламандцы и другие наемники, в том числе и я со своими людьми, стремились только к разрушению. И мы до основания разрушили город!
Все, что нельзя было унести или увезти, какую бы ценность оно при этом ни представляло, уничтожалось на месте. Свое безумие мы поддерживали с помощью вина из богатых городских погребов и останавливались только затем, чтобы выпить, изнасиловать или убить кого-то, а потом вновь возвращались к грабежу и уничтожению. Никто и ничто не могло надеяться на спасение. В городе не осталось ни одной девственницы, и мало кто из них вообще сумел выжить. Если женщина была слишком старой, чтобы вонзить в нее плоть, ее пронзали сталью, и никакое существо женского пола не считалось чересчур юным. Женские монастыри захватили и разграбили, а с монахинями обошлись как с последними шлюхами. Заметь, это были христианские монахини!
Оставшимся и пытавшимся защитить свои дома мужчинам вспарывали животы и оставляли их с торчавшими наружу внутренностями умирать на улицах. Сады и площади города были усеяны трупами его жителей, главным образом женщин и детей. И в центре всего этого кошмара был я, Фаэтор Ференци, прозванный франками Черным человеком, или Черным Григором, или Венгерским дьяволом. Я был в самой гуще происходящего. Три дня я удовлетворял свои желания, и не было конца моему вожделению и жажде.
Тогда я еще не подозревал о своем близком конце — конце моей славы, моего могущества и авторитета. А он уже брезжил впереди. И все потому, что я забыл об одном из важнейших законов Вамфири: никогда не выделяйся, не показывай, что отличаешься от остальных. Следует быть сильным, но не всемогущим, похотливым, но не неутолимым сатиром, требовать уважения, но не безоговорочной преданности. А самое главное — никогда не вызывай страх у тех, кто рядом с тобой, а уж тем более у тех, кто стоит выше тебя.
Да, греческий огонь лишил меня разума, привел в неистовство, сделал до ненасытности жадным. За каждого убитого мною мужчину я брал женщину, и иногда число их доходило до тридцати днем и столько же ночью. Мои верные зганы смотрели на меня как на бога, а быть может, как на дьявола — не знаю. Но крестоносцы, в конце концов, стали бояться меня. То, что я делал, вызывало у них гораздо больший ужас, чем все совершенные ими самими убийства, изнасилования и богохульства вместе взятые.
И к тому же им крайне необходим был козел отпущения.
Не будь криков невинных младенцев, протестующих воплей верующих, всего этого ужаса, думаю, что меня все равно бы подвергли преследованиям. Так или иначе, но это произошло. Папа, пришедший в ярость после взятия Зары, поначалу был доволен вестями из Константинополя, но, услышав о творимых там зверствах, рассердился еще больше. Он «умыл руки» и полностью отгородился от крестового похода, единственной целью которого был захват христианских земель, а отнюдь не борьба против сторонников ислама. А что касается тех зверств и богохульств, которые творили крестоносцы в Константинополе и других святых местах...
Повторяю: им нужен был козел отпущения и долго искать его не пришлось. Для этой цели прекрасно подошел «жаждущий крови наемник, присоединившийся в Заре». Начальники крестоносцев издали секретный документ, согласно которому «те, кто был замечен в совершении особо жестоких деяний», не заслуживали ни славы, ни почестей, ни земель, ни наград за свое варварство. Их имена никогда не должны упоминаться людьми, и их следует навсегда вычеркнуть из всех летописей и хроник. Столь великие грешники недостойны «уважения и почтительного отношения», поскольку своими действиями «заслужили только презрение». Все это означало не просто изгнание из общества, но было равносильно смертному приговору.
Изгнание, отлучение... Я встал под знамена креста в Заре лишь затем, чтобы получить возможность отправиться в экспедицию. Сам по себе крест ничего для меня не значил. Он всего-навсего символ — не более. Но вскоре мне суждено было возненавидеть этот символ.
Я со своими зганами занимал достаточно большой по размерам дом на окраине захваченного города. Когда-то это был чей-то дворец или нечто в этом роде, но теперь он был наполнен вином, награбленной добычей и проститутками. Остальные отряды наемников, участвовавшие в крестовом походе, отдали захваченное в городе добро своим начальникам, чтобы впоследствии те разделили все согласно предварительному уговору. Но я этого не сделал, потому что нам еще не было заплачено. Возможно, в этом состояла моя ошибка. Наша добыча послужила одним из важнейших поводов к предательскому вероломству крестоносцев по отношению ко мне и моему отряду.
Они пришли ночью и тем самым совершили грубую ошибку. Я был и остался Вамфиром, и ночь была моей стихией. Свойственное всем Вамфири умение предчувствовать не подвело меня и на этот раз — я ощутил, что происходит что-то неладное. Поэтому к моменту нападения я был уже на ногах и в полной боевой готовности. Я разбудил своих людей, и они бросились на врага. Но ничто не могло спасти нас — мы были захвачены практически врасплох, и нас было намного меньше. К тому же мои люди все еще не до конца проснулись. Когда дворец загорелся, я понял, что надежды на победу нет. Даже если нам удастся справиться с теми, кто напал на нас, этот отряд представлял собой лишь небольшую часть всей армии крестоносцев. Вполне возможно, что этому отряду пришлось бороться за право убить и ограбить нас с добрым десятком других таких же отрядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68