Глава 4
Кристина не могла заснуть и посреди ночи спустилась вниз в детскую, чтобы проведать Джоя. Лампа, которую она, уходя, оставила включенной, теперь была погашена, и могильная тьма окутывала комнату. На секунду у нее перехватило дыхание от страха, но, включив свет, она увидела, что Джой спокойно спит в своей кровати.
Брэнди, уютно устроившийся рядом с Джоем на постели, мгновенно проснулся, когда Кристина зажгла свет.
Широко зевнув, он облизнулся и посмотрел на нее виноватым взглядом.
— Ты ведь знаешь уговор, бродяга, — прошептала она, — на полу.
Брэнди осторожно, не разбудив Джоя, спрыгнул на пол и, поджав хвост, удалился в угол. Он свернулся калачиком и сконфуженно посмотрел на Кристину.
— Хорошая собака, — похвалила она его.
Пес замахал хвостом.
Она выключила свет и пошла к себе. Пройдя несколько шагов, услышала какое-то движение в комнате Джоя и догадалась, что это Брэнди снова забрался на кровать. Однако сегодня ее мало интересовало, останется на простынях и одеяле собачья шерсть или нет. Единственное, что ее волновало, — это Джой.
Задремав, Кристина беспокойно ворочалась, бормотала во сне. Приближался рассвет. Ей снилась старуха в зеленом платье, с зеленым лицом и длинными зелеными ногтями, больше похожими на хищные крючковатые когти.
Наконец наступило утро понедельника. Ярко светило солнце. Пожалуй, даже чересчур ярко. Она проснулась рано и заморгала от сильного света. Глаза были воспалены и покраснели.
Кристина приняла горячий душ, смывая с себя усталость, и стала собираться на работу. Она надела темно-бордовую блузку, простую серую юбку и серые туфли-лодочки.
Подойдя к висевшему на двери ванной комнаты зеркалу, где она видна была в полный рост, Кристина критически оглядела себя. Она всегда несколько смущалась, видя свое отражение в зеркале, хотя и понимала, что эта стыдливость — результат внушений, которым она подвергалась в те самые Потерянные Годы, когда ей было восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет. В то время она усердно старалась избавиться от всякого честолюбия и, в значительной мере, от собственной индивидуальности, потому что тогда от нее требовалось одно — подчиниться серому единообразию. Она должна была вести себя скромно и просто и держаться в тени. Малейшее проявление заботы о собственной внешности, отсутствие самоуничижения во взоре немедленно влекло за собой дисциплинарные взыскания. И хотя эти безрадостные годы, как и связанные с ними события, ушли в прошлое, они оставили свой след, этого нельзя было отрицать.
Теперь, словно желая убедить себя, что ее победа над Потерянными Годами окончательна, Кристина поборола смущение и решительно занялась изучением собственного отражения в зеркале со всем возможным тщеславием, еще сохранившимся в ней после духовной чистки, которой ее когда-то подвергли. У нее была хорошая фигура, хотя вряд ли рекламные плакаты с ее изображением в бикини разошлись бы миллионными тиражами. Ноги стройные, прекрасной формы, пропорциональные бедра и хрупкая тонкая талия, может быть, даже чересчур тонкая, хотя благодаря этому казалась больше грудь, бывшая в действительности самого среднего размера. Кристине бы хотелось иметь такой же бюст, как у Вэл Гарднер. Однако Вэл заявляла, что большая грудь — это скорее проклятье, чем дар божий, что это то же самое, что таскать на себе пару седельных вьюков, и что вечерами от такой тяжести у нее ноют плечи. Даже если то, что говорила Вэл, было правдой, а не просто утешением для тех, кого природа наделила менее щедро, Кристине все равно хотелось, чтобы у нее была большая грудь. Она знала, что и это желание — безнадежно честолюбивое — было болезненной реакцией на все, что прививали ей в сером тоскливом месте, где ей пришлось жить с восемнадцати до двадцати лет, и в этом тоже выражался ее протест.
К лицу уже прилила краска, но она заставила себя оставаться у зеркала еще минуту, до тех пор, пока окончательно не удостоверилась, что прическа в порядке и макияж наложен ровно. Для нее не было секретом, что она если не обворожительна, то хороша собой. Прекрасный цвет и правильный овал лица, мягкая линия подбородка, прямой нос. Ее главным достоинством были глаза: большие, темные, с ясным взором. Волосы тоже были темные, почти черные. Вэл утверждала, что с радостью променяла бы свою грудь на такие роскошные волосы, но Кристина знала, что это одни разговоры. Безусловно, волосы у нее неплохие, но при повышенной влажности они свисали длинными космами или, наоборот, — топорщились и курчавились, и она становилась похожей то ли на вампира, то ли на Джину Шалит.
Наконец, с краской смущения на щеках, но чувствуя удовлетворение от одержанной победы над самоуничижением, которое пытались взрастить в ней в те далекие годы, Кристина отвернулась от зеркала.
Зайдя на кухню, чтобы сварить кофе и поджарить хлеб, она увидела, что Джой уже сидит за столом. Он просто сидел, глядя в окно на залитую солнцем лужайку.
Кристина достала бумажный фильтр, вставила его в кофеварку и спросила Джоя:
— Что ты будешь на завтрак, капитан?
Он не ответил.
— Как насчет кукурузных хлопьев и бутерброда с арахисовым маслом? — спросила она, продолжая готовить кофе. — Или английские булочки? А может, съешь яйцо?
Он снова не ответил. Иногда, хотя и нечасто, по утрам он бывал раздражен, но его всегда легко можно было привести в норму По натуре он был слишком мягким для того, чтобы дуться долго.
Наливая в кофеварку холодной воды, она сказала:
— Хорошо. Если ты не хочешь ни хлопьев, ни бутер, брода, ни яйца, может, тебе приготовить шпинат, брюссельскую капусту и брокколи? Ты же любишь это больше всего, верно?
Он не клюнул на эту приманку, продолжая смотреть в окно, не шелохнувшись и не произнеся ни звука.
— Может, тебе подогреть в микроволновой печи твой старый ботинок? Как ты на это смотришь? Нет ничего лучше к завтраку, чем старый башмак. У-у-у-у! Пальчики оближешь!
Джой по-прежнему молчал. Кристина достала из буфета тостер, включила в сеть — и вдруг ее осенило, что дело не в том, что Джой раздражен. Что-то было неладно.
Глядя ему в затылок, она сказала:
— Милый?
У него вырвался какой-то сдавленный звук.
— Милый, что с тобой?
Наконец, оторвав взгляд от окна, он посмотрел на нее.
Растрепанные волосы падали ему на глаза, смотревшие как-то затравленно. Во взгляде была тоска, которая настолько не вязалась с его возрастом, что у Кристины учащенно забилось сердце. На его щеках блестели слезы.
Она подошла к нему и взяла за руку. Ладонь была холодна как лед.
— Мой сладкий, что произошло? Расскажи мне.
Свободной рукой он потер воспаленные глаза: Из носа текло, и он утирался рукавом.
Он был неестественно бледен.
Что бы ни произошло, это было не простое детское огорчение. Она почувствовала это сердцем, и во рту пересохло от страха.
Он хотел что-то сказать, но, не в силах произнести ни слова, указал рукой на кухонную дверь, потом, задыхаясь, глубоко вздохнул и с дрожью в голосе выдавил:
— К-к-крыльцо.
— Крыльцо? Что ты хочешь сказать?
Он был не в состоянии говорить.
Нахмурившись, она направилась к двери и, помешкав мгновение, распахнула ее. То, что она увидела, заставило ее отпрянуть назад. Брэнди. Его лохматое, покрытое золотистой шерстью тело лежало на краю крыльца у ступенек, а голова — у самой двери, под ногами Кристины. Собака была обезглавлена.
Глава 5
Кристина с Джоем сидели на бежевом диване в гостиной. Он уже не плакал, но выглядел потрясенным.
Составлявший протокол полицейский Уилфорд устроился в одном из кресел в стиле "королева Анна". Это был высокий крупный мужчина с грубыми чертами лица, густыми бровями и той самодостаточностью, которая отличает людей, привыкших проводить большую часть времени вне дома, где-нибудь в горах или в лесу, на охоте или рыбалке. Он примостился на самом краешке кресла, держа тетрадь на коленях, что, учитывая его габариты, выглядело довольно забавно; очевидно, он старался не повредить и не испачкать мебель.
— Но кто же выпустил собаку? — допытывался он, уже задав все мыслимые вопросы.
— Никто, — ответила Кристина. — Она вышла сама.
Там в двери на кухне есть специальное отверстие.
— Я видел, — сказал Уилфорд. — Это отверстие мало для такой большой собаки.
— Я знаю, — сказала Кристина. — Когда мы купили этот дом, дверца уже была. Брэнди почти не пользовался ею, но когда возникала потребность, а вокруг никого не было, кто бы выпустил его, он просовывал туда голову и умудрялся выбраться через дверцу ползком. Я все хотела, чтобы ее заколотили, потому что боялась, как бы он не застрял. Если бы ее не было, Брэнди, возможно, и сейчас был бы жив.
— Его убила ведьма, — тихо произнес Джой.
Кристина обняла сына за плечи.
— Думаете, его могли приманить мясом или собачьи" печеньем?
— Нет. — В голосе Джоя появились металлические нотки; для него, по всей видимости, было оскорбительным предположение, что его собака погибла из-за примитивного желания удовлетворить какую-то плотскую прихоть, и он ответил сам, не дожидаясь, пока это сделает мать:
— Брэнди вышел за дверь, чтобы защитить меня. Он чувствовал, что эта старая ведьма все еще околачивается где-то рядом, и хотел проучить ее, но вышло так, что... она убила его.
Кристина понимала, что предположение Уилфорда, скорей всего, правильно, но, отдавая себе отчет в том, что Джой легче перенесет утрату, если будет верить, что его собака погибла за благородное дело, она сказала:
— Это был храбрый пес, очень храбрый. Мы гордимся им.
Уилфорд согласно кивнул:
— Разумеется, вы можете им гордиться. Все это чертовски обидно! Золотой ретривер — такая симпатичная порода. Красавец, доброго нрава...
— Его убила ведьма, — опять повторил Джой, словно оцепенев от одной этой мысли.
— Как знать, — сказал Уилфорд, — может быть, это была и не она.
Кристина взглянула на него исподлобья:
— Ну, разумеется, это она.
— Я понимаю, что вчерашний случай в "Саут-Кост-Плаза" очень неприятен, — продолжал полицейский. — И вполне естественно, вы склонны усматривать некую связь между этой женщиной и тем, что случилось с собакой. Однако согласитесь — для подобных предположений у нас нет ни серьезных оснований, ни веских доводов.
И не совершим ли мы ошибку, допустив такую возможность?
— Но Джой видел ее в окне, — Кристина все больше выходила из себя. — Я же вам говорила. И тем полицейским, что приходили вчера. Почему никто не хочет меня слушать? Она была за окном и высматривала Джоя. А Брэнди залаял на нее!
— Но ее не было, когда вы пришли в комнату, — сказал Уилфорд.
— Да, но...
Мило улыбаясь, Уилфорд обратился к Джою:
— Малыш, ты совершенно, абсолютно уверен, что видел в окне ту самую пожилую особу?
Джой энергично закивал:
— Ну да, ведьму.
— Видишь ли, вполне объяснимо, что, увидев кого-то в окне, ты мог принять этого человека за ту старушку.
Ведь в тот день она уже напугала тебя, и поэтому мысль о ней не выходила у тебя из головы. Так что когда ты включил свет, чтобы разглядеть, кто же стоит за окном, ее лицо, возможно, уже настолько отпечаталось в твоем сознании, что, независимо от того, кто там находился в действительности, ты представил именно ее.
Джой, не поспевая за ходом его мысли, только моргал и упрямо твердил:
— Это была она. Ведьма.
Обращаясь уже к Кристине, Уилфорд продолжал:
— Я склонен думать, что убийство собаки — дело рук того, кто стоял за окном, однако вряд ли это та самая женщина. Поймите, когда дело касается отравления собаки — а такое случается гораздо чаще, чем вы думаете, — то не может быть и речи о том, что это сделал совершенно чужой человек. Скорее всего, им окажется тот, кто живет рядом. Сосед. Я к тому, что пробрался к вам именно сосед и высматривал он именно собаку, а вовсе не вашего малыша. Этого человека Джой и видел в окне. Затем случилось то, что случилось: он нашел собаку и сделал свое дело.
— Все это вздор, — возразила Кристина, — у нас хорошие соседи. Зачем им убивать нашу собаку?
— Случается и такое, — заметил Уилфорд.
— Только не в наших краях.
— В любых краях, — настаивал на своем Уилфорд. — Если собака день за днем не дает людям покоя, лает, у некоторых сдают нервы.
— Брэнди почти никогда не лаял.
— Видите ли, то, что для вас "почти никогда не лает", для ваших соседей могло означать "никогда не умолкает".
— И потом, Брэнди не отравили. Черт побери, все это более чем чудовищно. Вы же сами видели. На такую безумную жестокость не способны никакие соседи.
— Вы бы удивились, узнав, на что бывают способны соседи, — сказал Уилфорд. — Зачастую они даже убивают друг друга. И это не редкость. Мы живем в странном мире.
— Ошибаетесь, — в сердцах сказала Кристина. — Это была старуха. И ночью у окна была она, и собака — тоже ее рук дело.
Полицейский вздохнул:
— Может быть, вы и правы.
— Разумеется, права.
— Я только хочу сказать, что нам следует смотреть на вещи широко.
— Прекрасная мысль, — отрезала она.
Полицейский закрыл блокнот.
— Ну что же, похоже, я получил всю необходимую информацию.
Он поднялся с кресла. Вслед за ним вскочила Кристина и поспешно спросила:
— И что теперь?
— На основании вашего заявления мы составим протокол и скажем вам номер дела.
— Что за номер?
— Если что-то произойдет, например, снова объявится эта женщина, вы звоните нам и сообщаете номер, присвоенный вашему делу, так что в участке будут заранее знать, о чем идет речь. Полицейские выедут к вам, уже зная, на что следует обращать внимание по пути. И если женщина скроется до их приезда, то они, возможно, смогут задержать ее еще по дороге к вашему дому.
— Почему же нам не дали номер дела после того, что случилось прошлой ночью?
— Одного сообщения о том, что кто-то пробрался на ваш участок, недостаточно, чтобы завести дело, — объяснил Уилфорд. — Прошлой ночью, насколько нам известно, не совершено никакого противоправного действия.
Нет состава преступления. Сегодня все.., несколько хуже.
— Несколько хуже? — воскликнула Кристина. Перед ней предстала страшная картина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56