Бронуин порывисто бросилась к выходу, чтобы сразу же задать мужу все жгучие вопросы, не дававшие ей покоя, но обнаружила, что Ульрик уже отбыл с отрядом. Она так разволновалась, что не услышала, как они собрались и уехали. Когда же управляющий сказал, куда отправился лорд, она не поверила своим ушам. Оуэн Карадокский считал, что, построив часовню, он выполнил свой долг перед Богом, а посещать богослужения вовсе не обязательно. «Часовни нужны для женщин и свадеб», – часто говаривал он, когда леди Гвендолин пыталась убедить его, что он должен, посещая часовню, подавать хороший пример простолюдинам.
– Лорд Ульрик – чрезвычайно набожный человек, миледи. Его семья в Кенте каждое утро посещает службу, и он собирается придерживаться семейной традиции, и, живя здесь, – сообщил ей управляющий, глядя на нее, словно она была язычницей.
Затем, извинившись, он занялся своими делами и принялся отдавать распоряжения слугам.
Это тоже была одна из привычек лорда: завтрак должен был стоять на столе к его возвращению из часовни. А в зале сейчас не все еще было готово, чтобы подтвердить беспрекословное выполнение пожеланий его милости.
Судьба словно наказывает ее, печально рассуждала Бронуин о дьявольском поведении ее мужа накануне, когда в зале рыцари шумно обсуждали предстоящие дела. Было ясно, что Ульрик считает своих отвратительно прожорливых, рыгающих и пускающих ветры соратников своей семьей, к которой, благодарение Богу, она не принадлежала. Иначе лорд проявил бы любезность и, по крайней мере, пригласил бы ее поехать с ними.
Решив заняться расследованиями чуть позже, Бронуин отправилась на поиски Гриффина, прежде бывшего старшим слугой, чтобы узнать, какие еще изменения произведены в доме. В ее обязанности хозяйки входило определение времени и порядка трапез, и не этот суровый мужчина с негнущейся шеей, которого Ульрик назначил вместо Гриффина, должен за нее все решать. Как же его зовут? Кажется, Гарольд… а управляющего Бланкард. Или наоборот?
– Хорошо ли спали, миледи?
Бронуин перестала гадать и обратила внимание на своего защитника из Эльвайда, встретившегося у входа в зал. Щеки у него горели от холода – день вьщался морозным. «Красные яблочки под парой черных орешков!» – Бронуин вспомнила, как описывал отец своего пригожего оруженосца. С тех пор скулы повзрослевшего Дэвида стали квадратными, а на яблочках появились пятна в виде щетины, такой же темной, как его глаза. Сейчас, впрочем, – свежевыбритые щеки порозовели.
– Неплохо, сэр! Вы не поехали с остальными в часовню, Дэвид?
– Я вижу в этом не больше надобности, чем вы, мой наставник, миледи, – искренне признался Дэвид. – Вместе с моим оруженосцем я был на конюшне, проверяя, хорошо ли смотрят за моим конем.
Даже находясь в чужом замке, Дэвид не мог не утолить своей потребности покомандовать хоть кем-то – хотя бы оруженосцем. Бронуин предполагала, что он был сильно огорчен тем, как складывалась его судьба, ведь его ореховые глаза всегда были устремлены на Карадок. Однако Дэвид мужественно воспринял потерю. Кроме кратковременного бунта на ристалище, он с большим достоинством признал Ульрика своим лордом. Оставалось только гадать, из – каких соображений он это сделал. Почему-то Бронуин никак не могла сказаться от мысли, что молодой рыцарь не чувствует к ней ничего, кроме грубой похоти, и хочет лишь потешить свое тщеславие.
Дэвид направился к столу, куда слуга уже поставил поднос с хлебцами, накрытый полотном.
– Почту за честь, если миледи позавтракает со мной вместе. Пахнет очень соблазнительно, а мне необходимо подкрепиться перед судебными разбирательствами, которые состоятся сегодня утром. У меня такое предчувствие, что вчерашние жалобы крестьян – это лишь слабые отзвуки того, что разразится сегодня.
– Да? – с интересом посмотрела на него собеседница. – А я подумала, уже сегодня утром Ульрик поедет прогонять разбойников.
Дэвид Эльвайдский покачал головой.
– Нет, я думаю, он поедет после обеда смотреть, какой нанесен ущерб. Как воин, он должен изучить поле битвы, прежде чем ввязываться в схватку.
Разломив хлебец пополам и попробовав ту часть, которую собирался он отдать Бронуин – как предписывало делать то распоряжение лорда, Дэвид углубился в историю убийств, случившихс в Карадоке, о чем Ульрик говорил в тот день, когда на турнирном ристалище раскрыл перед всеми, кто она такая. Старший каменщик, архитектор и простой работник были найдены с перерезанными глотками, а на стене их кровью оказалось написано предостережение не расширять внешние укрепления.
– Но это трудный разговор для дамы, – заметил Дэвид, увидев, что Бронуин отложила недоеденный кусок хлеба.
– Я еще не совсем оправилась от болезни, – призналась она, – хотя, впрочем, со вчерашнего дня сознание мое прояснилось.
– У вас есть какие-нибудь соображения, от чего вы заболели?
Бронуин испытывала большое искушение показать флакон Дэвиду, но было ни к чему возбуждать ненужные слухи.
– От хлеба, кажется, – прошептала она, делая знак служанке поставить перед ней деревянную миску с дымящейся кашей. – Но вот это блюдо должно совершить чудеса с моим больным желудком!
В наигранном приливе воодушевления Бронуин наложила меда и налила свежего молока в горячую кашу и потом размешала все ложкой.
– Вы правы, добрая порция каши и молока очень кстати после многих недель поглощения эля, пива и мяса, приготовленного во всех видах! – заметил Дэвид, посмеиваясь над английской диетой. – Ей-богу, не удивительно, что англичане такие раздражительные и угрюмые! Вполне может быть, что их младенцы выплевывают материнское молоко и вопят, требуя крови.
Бронуин рассмеялась и взяла предложенный Дэвидом кусок горячего хлеба с медом. Она не замечала, что Ульрик со своим отрядом вернулся из часовни, пока слуги не засуетились, разнося завтрак лорду и его рыцарям.
Посуровев, она холодно приветствовала мужа. Ульрик протянул слуге плащ и ответил таким же сдержанным кивком, задержав долгий и тяжелый взгляд на Дэвиде Эльвайдском, прежде чем сесть в обтянутое кожей кресло на противоположном конце стола.
– Нам недоставало тебя в часовне, Дэвид.
– Когда я увидел, что вы уезжаете без леди Бронуин, то решил побыть рядом с нею за завтраком, чтобы пробовать ее пищу, а потом охранять после трапезы, милорд.
– Очень благородно с вашей стороны, сэр, – произнес Ульрик неестественно-спокойным тоном, что не осталось незамеченным окружающими.
– Я ее преданный слуга.
– Настолько ли преданный, чтобы оказаться кастрированным? Лишь в этом случае ты будешь самой подходящей компаньонкой для моей жены.
– Ульрик! – возмущенно воскликнула Бронуин среди всеобщего хохота.
С дьявольской усмешкой, ставившей, на взгляд его жены, под сомнение пользу от посещения часовни, он скривил губы:
– Так часто поступают на Востоке, миледи… по известным причинам.
– На Востоке многое делается иначе, милорд. Можно себе представить, однако нам не следует подражать им.
– Совершенно верно, миледи, – со смешком согласился Ульрик. – У нас другие способы удержать сластолюбца в штанах. Мы его в штанах похороним.
Веселье стихло после явной угрозы, прозвучавшей в голосе лорда.
– Милорд, – галантно заговорил Дэвид, – не подобает подвергать сомнению честь вашей жены, потому как она не может допустить каких-либо отношений между нами, кроме самих целомудренных.
– О, брось, Дэвид! Лорд Карадок не имеет представления о галантных отношениях, – резко возразила Бронуин.
– Ха, женщина, не этого ли рыцаря вместе со всей его ратью еще совсем недавно ты клеймила как неуклюжего и грубого?
Щеки Бронуин залила краска.
– Это, сэр, было до того, как он, глядя на вас, узнал, каким не должен быть.
На мгновение Бронуин показалось, что она зашла слишком далеко. Ульрик положил сжатые в кулаки руки по обе стороны стоявшей перед ним миски и сидел с таким видом, словно в любой момент готов был вскочить и одним прыжком преодолеть расстояние, отделявшее его от нее и Дэвида. Стараясь не подавать вида, что испугалась, Бронуин ухитрилась проглотить ложку каши, которая комом провалилась в горло и, казалось, застряла где-то посередине.
От неожиданно раздавшихся раскатов хохота у нее широко раскрылись в удивлении глаза. Смеялся Ульрик:
– Ей-богу, сдается мне, что по утрам у меня будет возможность поупражняться в словесных баталиях всякого рода! Может быть, те из вас, кто женат, поделятся опытом?
Подстрекательское заявление лорда вызвало множество мнений, от порицающих до сочувственных, но неизменно проникнутых искренним весельем. Судя по всему, гроза пронеслась. Ульрик вгрызался в хлеб и поглощал кашу, как голодный волк, одновременно успевая принимать участие в беседе, касавшейся достоинства боевых коней, стоявших во дворе. Но Бронуин чувствовала, как пронесшееся над столом напряжение, смыкается вокруг ее горла.
Ей снова захотелось вытащить флакон, но на этот раз швырнуть его в лицо мужу и спросить, не знает ли он, что в нем находится. Однако мрачный взгляд лорда, устремленный на нее всякий раз, когда бы она ни поднимала глаза от своей миски, предупреждал, что супруг способен расправиться с нею довольно жестоко. Бронуин подавила тяжелый вздох. Выжидать она никогда не любила, но знала: именно это сейчас необходимо.
После того как муж опустошил вторично наполненную миску, он вымыл руки и снова обратился к Бронуин:
– Предлагаю заключить мир, миледи, – заявил он. – В конце недели состоится служба за упокой душ ваших родителей. Должен ли я приказать управляющему и старшему слуге заняться угощением, или вы готовы взять на себя некоторые из обязанности жены?
У Бронуин не было другого выбора, кроме как согласиться.
– О, я готова заняться этим прямо сейчас. Уверяю вас, все останутся довольны. Я тоже сяду среди гостей, и буду выслушивать жалобы наших людей, – добавила она с улыбкой, намекая, что без нее суд не состоится. – Потом я прослежу, чтобы наточили колы, на которые вы со своей компанией собираетесь насадить головы ночных разбойников.
«Черт побери, как только эти слова вырвались?» – сурово бранила себя Бронуин. Даже если они и выражали ее подлинное презрение к хвастливым намерениям рыцарей, все равно некрасиво порицать одного из гостей и, тем более, пренебрежительно отзываться обо всех. Правила хорошего тона, которым учила ее мать, исчезали в присутствии Ульрика, словно сдувались ветром.
– Виселица и кол слишком хороши для гробокопателей!
Скрестившиеся взгляды голубых и карих глаз переметнулись на фигуру пожилой женщины, спускавшейся по лестнице на негнущихся ногах. Ульрик осторожно заметил:
– Почему вы думаете, что те люди – гробокопатели? Что-то я не слышал о надругательствах над могилами или склепами, леди Агнес.
Тетка Бронуин взглянула на молодого рыцаря, прежде чем, нащупав скамью, села рядом с племянницей.
– Еще услышите, милорд!
Разговоры за столом стихли при таком необычном заявлении. Ульрик оперся на локоть, нахмурившись. Предположение, высказанное женщиной, взволновало его.
– И скажите на милость, откуда вам это известно, Агнес?
Женщина подняла на него глаза, оторвавшись от кружки с теплым молоком, словно удивилась вопросу:
– Как откуда? Я это видела!
Вот оно! Слово сказано! Покровительственный снисходительный тон Агнес приводил в смущение. Бронуин слышала, как таким же тоном говорила тетка с Оуэном, но теперь не зять с нежностью взирал на нее. Как же защитить ей тетю Агнес от Ульрика, запретившего говорить о мире духов – о том, что для этой женщины было естественно, как дыхание!
– Во сне, – объяснила Бронуин, в то время как мурашки бегали у нее по спине при одной только мысли об этих самых злобных из отверженных.
Никогда прежде не было такой напасти в Карадоке. Случались преступления, но обычно незначительные, что-нибудь вроде размолвки между соседями. Но если тетя Агнес видела их…
– Ага! Во сне! – повторил за Бронуин Ульрик, бросив искоса насмешливый взгляд на своих рыцарей. – В таком случае, я крайне ценю ваше предупреждение, леди Агнес.
«Он смеется над ней», – раздраженно подумала Бронуин. Тетя занялась кашей, ничуть не задетая насмешкой. Обычно же Агнес оказывалась втянутой в словесную перепалку с лордом Оуэном, осыпая зятя всяческими предостережениями и благословениями, которые должны были защитить его лишь потому, что он был мужем ее сестры, и вовсе не потому, что он того заслуживал. Может быть, тетя все еще находилась под впечатлением зрелища резни? Но вчера, казалось, Агнес была вполне в здравом рассудке. Бронуин надеялась, что в любом случае мистические наклонности тетки не притупились до такой степени, чтобы она не смогла понять, яд ли во флаконе.
– Извините, миледи.
Бронуин вздрогнула, услышав за спиной голос управляющего. Упоминание о гробокопателях в сочетании с напряженной обстановкой, установившейся за столом, разумеется, подействовало на и без того измотанные нервы Бронуин.
– Да, Гарольд?
– Бланкард, миледи, – поправил ее управляющий. – У ворот собрались люди. Они просят милостыню. Надо ли позвать Гарольда разобраться с ними?
– Я сама это сделаю, – властно вмешалась тетя, похлопав племянницу по руке. – Я знаю этих попрошаек много лет и могу сразу же разоблачить самого ловкого обманщика. Тебе же понадобится время, чтобы научиться так зорко различать их, как это получалось у Гвендолин и у меня, хотя, я уверена, со временем у тебя получится это не хуже.
Ульрик не возражал, и Бронуин позволила тетке заняться этим делом. Агнес обладала даром распознавать шарлатанов, страдавших только от лени и жадности. Иногда истории, которые рассказывали во время застолья ее тетка и мать, заставляли всех смеяться до коликов в животе, а иногда доводили до слез. В Карадоке никогда не оставляли нуждавшихся без милостыни. Черный плащ управляющего взметнулся, когда он бросился помочь пожилой даме, вставшей со своего места.
– Я провожу вас, миледи?
– Право же, не стоит, друг мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55