Семейная исцелительница даже сделала профессиональное заключение, что раз муж посвящает жене стихи, – это является неоспоримым проявлением его (то есть мужа) к ней (то есть к жене) любви. О каковой муж, вероятно, и сам ещё не догадывается! И Рая – даже раньше, чем был поставлен этот диагноз, – с таким положением дел согласилась.
2
А вскоре Аад сократил число своих любовниц до одной. На что Рая дала ему строго симметричный ответ: она родила одного ребёнка. (В смысле: ещё одного – к уже имевшему место быть.) Мальчик был назван Аад.
Прирост семейства ван дер Брааков однозначно показывает, что Рая не позволила себя провести на зажёванной мякине. Может, кому-нибудь, менее битому, резкое сокращение штата аманток показалось бы отрадным симптомом – и даже плодотворным результатом посещений семейного психотерапевта, но…
Но, на сей раз, не Рае. Мощный инстинкт «плодовитой самки» (Л. Н. Т.) в совокупности с эмпирической, уже немалой, поднаторелостью, помог ей восчувствовать – безо всякого суфлёрства мамаши и даже без помощи Клуба, – что пока Аад шатался туда-сюда развесёлый, пока телефон звонил ему самыми разными женскими голосами и от него веяло самыми разнообразными духами, – семейный барометр показывал «ясно». Но когда Аад стал ходить смурной… И когда поднятая ею трубка телефона стала зловеще молчать… Да, молчать – одним и тем же женским голосом… И когда от Аада стало разить одним и тем же каверзным парфюмом «Bruno Banani»… И когда он как-то странно начал поглядывать на чемодан…
Раиса поступила так, как поступила бы на её месте всякая другая берегиня очага: она ринулась цементировать семейные руины. Точнее: она ринулась цементировать семейные руины жестоким, но отлично проверенным способом. А именно: она ринулась цементировать семейные руины живой жизнью ни в чём не повинного существа.
Библейскими хитростями и мифологически изощрёнными самоунижениями – она добыла-таки семени своего малодушного супруга (уже стоявшего одной ногой в квартире избранницы) – и, как было сказано выше, вызвала к этой страшной жизни ещё одно существо, превратив невесомый свет далёких звёзд в три килограмма и сто пятьдесят граммов красного, орущего мяса.
Однако уже через два года после этого семейного торжества соседи, то есть очевидцы поневоле, шумно заявляли друг другу в ближайшей пивной, что видели Аада, загружавшего ярко-жёлтый итальянский чемодан в багажник своей «мазды». И это при том, что до периода отпусков было ещё весьма далеко!
Затем очевидцы-соседи отметили, что фигура Раисы, придирчиво выбиравшей зелень в овощной лавке, вроде как раздалась.
Народные приметы оказались верны. Раиса родила ещё одного ребёнка. Она назвала его, конечно же, Радомир.
И вот тут выверенная веками мудрость народных примет полностью восторжествовала над статистически оснащённой наукой социологией, этнографией и демографией вместе взятыми. Очевидцы-соседи (а по совместительству завсегдатаи ближайшей от дома ван дер Брааков пивной) вывели, между двумя кружками пива (все великие открытия в этом мире совершаются между делом), общий закон. Этот закон устанавливает жёсткую корреляцию между гражданским статусом поголовья народонаселения – и условиями его, народонаселения, прироста. Назвали закон фамилиями открывших его очевидцев-соседей–Хичкока и Линча.
Звучит закон Хичкока – Линча так:

РОЖДЕНИЕ ВТОРОГО И ВСЕХ ПОСЛЕДУЮЩИХ ДЕТЕЙ В ЕВРОПЕЙСКОЙ СЕМЬЕ ЯВЛЯЕТСЯ ИНДИКАТОРОМ ТОГО, ЧТО СУПРУГИ, К МОМЕНТУ ЗАЧАТИЯ, НАХОДИЛИСЬ НА ГРАНИ РАЗВОДА.
Через год этот закон, в общедоступных визуальных образах, был проиллюстрирован снова: Аад выгрузил возле двери (на которой по-прежнему сияла латунная дощечка «AAD & RAYA van der BRAAK») три новых чемодана. Далее всё шло по известной схеме: через несколько месяцев очевидцы-соседи видели сильно располневшую Раю, которая, на сей раз, придирчиво копошилась, как мышь, в крупах бакалейной лавки; затем все знакомые, в том числе упомянутые соседи (всегда готовые на роль понятых), получили открытку, украшенную розовыми маргаритками и весьма озабоченным харизматическим аистом. Открытка оповещала, что Рая благополучно разрешилась от бремени, родив девочку, которую назвали в честь отца Адой; ещё через три месяца Аад погрузил в багажник своего белого «пежо» чёрный, синий и красный французские чемоданы и уехал далеко – не в смысле географических координат, но именно что в смысле мировоззренческого ощущения; после чего, через полгода, соседи вновь получили открытку – на которой в качестве скромного иллюстративного украшения чернело сломанное деревце – и было вписано краткое сообщение о том, что Раиса (Рая) ван дер Браак, урождённая Голопятко, супруга Аада ван дер Браака, мать Йооста, Аада-младшего, Радомира и Ады ван дер Брааков, дочь Ефросиньи и Василия Голопятко, сестра Эсмеральды и Карменситы Голопятко, скоропостижно скончалась.

Часть IV. The second opinion
(письменные показания Второго брачного свидетеля)
1
Смерть Раи вовсе не была предусмотрена законом Хичкока – Линча. Она осуществилась в соответствии с какими-то другими закономерностями – то ли общей амортизации Раиного организма, то ли изношенности её нервной системы, то ли не признающим законов милосердием Божьим. А вы небось себе вообразили, – что эта лихоманка, свистопляска, однообразная бодяга – так и будут себе трюхать-шкандыбать – по кругу, по кругу – adinfinitum (до бесконечности)? Или, как минимум, – до смерти в почтенной старости?
Ну, во-первых, на протяжении человечьей жизни, протекающей в невзыскательных формах минимализма, немилосердно укороченной вдобавок к тому же кухонными афронтами, а также интегрированными в брачную жизнь приёмами восточного боя (ёко мен учи, атеми, муна цуки, тэнчи наге, шомен учи и т. д.) – на протяжении такой-то жизнёнки уж точно ничего бесконечного не случается. Такая жизнёнка вряд ли даже где и пересекается с осью вечности. Касательно же понятия «трюхать-шкандыбать до смерти», то именно так оно, как мы сами можем убедиться, и случилось, только смерть Раи наступила на полвека раньше среднестатистического срока – и притом во сне. Опять же – по милосердию Божьему.
2
После похорон, которые прошли с обычной протестантской сдержанностью, включая также и финансовую сторону вопроса, немногочисленные сопровождающие вернулись с Аадом в его дом. Соратниц Раи по Клубу не было: Аад их знать не знал – и не испытывал ни малейшей потребности знакомиться с ними на похоронах жены.
Дети – Йоост, Аад-младший, Радомир и маленькая Ада – были заранее отправлены к Аадовой незамужней сестре. Зато по всем комнатам бегали, в количестве трёх, маленькие дети его замужней племянницы. Они создавали невероятный шум. Отсутствие детей Раи – и словно замена их другими, никогда не виденными мной детьми, – создавали такой странный эффект, будто и синее небо за окном (стоял май) сейчас вынесут прочь, обнажив страшный, не представимый до того задник… А затем, дав зрителю вволю налюбоваться этим задником, уже навсегда – внесут ночь.
И тут позвонила Раина мать.
Из Киева.
Это показывал определитель номера.
А откуда же ещё она могла звонить? Аад, по малодушию, не сообщил ей, что её дочь умерла.
Более того: предвидя её регулярную еженедельную интервенцию, Аад запретил мне брать трубку. Я мгновенно вспомнила (не забывала никогда), как он то же самое запрещал Рае в первый год её жизни здесь… («А разве это жизнь?..»)
После десяти изматывающих звонков включился наконец автоответчик. Голос Аада сообщил: вы, дескать, звоните в квартиру Аада, Раисы, Йооста, Аада-младшего, Радомира и Ады ван дер Брааков; он извинился, что сейчас все заняты, и просил оставить сообщение после сигнала.
Писк сигнала.
Почти мужской, напористый голос (фрикативное «г» – расставить по вкусу) врывается, словно шаровая молния:
– Райка!.. Раиска!.. Куда вы там все подевались?.. Райка, с мал?й гуляешь, что ли?.. послушай… что я хотела тебе сказать… всё время забываю… Как проснёшься или с прогулки вернёшься, я не знаю… ты это… Раиска, послушай мать! Ты – когда своему последний раз нормальный борщ варила? С этими твоими, как его, козами-токсикозами (смешок), – ты не забыла хоть, как борщ нормальный варить? Мужа всегда, запомни это, надо кормить сытно…
В это время один из детей Аадовой племянницы, мальчик лет четырёх, вбежал в гостиную, держа в руках красно-синий мячик, – и тут же мячик выпустил, обомлев от странной интонации… смешного языка… А вдруг это Чёрный Пит звонит?!. Чтобы заранее узнать, какие подарки привезти через полгода?! Малыш ринулся к телефону.
Я перехватила его за метр до телефонной трубки. На протяжении последующей рецептурно-кулинарной фиоритуры мои руки, как две змеи, крепко обвивали тело мальчишки, который орал и вырывался с суммарной силой Лаокоона и обоих его сыновей. В гостиную заглянул Аад и, сделав усиленно-страдальческую физиономию, а также энергично кивнув, дал мне тем знать, что я поступаю правильно – и должна продолжить в том же духе. После чего он скрылся в своём кабинете, где его ждали несколько человек с похорон.
… – Значит, так. Покупаешь это, говядину на косточке… обязательно хороший кусочек бери… Свинину не бери, твой есть не будет, он же, это… как еврей у тебя… (Смешок). Залила его, значит, в кастрюлечке водичкою, не багато воды, только залей, довела до кипения – и вот варишь на сла-а-беньком таком огонёчке хвылыночек сорок – сорок пять… Ну, бурячочек подбери – ни большой, ни маленький… средненький такой… штучки две-три… (В сторону: «Почекай, почекай!») Ой, Рая, это! Я потом ещё позвоню… твой батька зовёт… там фильм… с этой, как её… ну, ещё в этой комедии… ну, как его… про таксиста и проститутку… (В сторону.) Да сейчас я, сейчас! вот пристал!.. Рая, ты мне скажи: ты хоть волосы на ногах себе броешь? После четвёртых-то родов могут си-и-ильно волосы на ногах пойти… С головы повыпасть, а на ногах пойти… Ты от матери-то проблем не ховай… Всё! перезвоню!..
В это время я чуть не вскрикнула. В воздухе мелькнуло Раино лицо. В нём было что-то незнакомое, чему я не знаю названия. Знаменитой улыбочки – не было.
– Was het Zwarte Piet die gebeld heeft?![] – сердито спросил меня освобождённый мальчик.
– Nee lieverd… Het was geen Zwarte Piet…
– Wie dan wel? []
Я пожала плечами, развела руками, выразительно подняла брови: geenid?e.[]
– Wat voor taal was het?..[] – не отставал ребёнок.
Мне почему-то захотелось сказать: это был язык далёкого острова Мапуту… Но я сказала правду, как взрослому:
– Het was de Russische taal. Bijna.[]
3

Письмо Второго брачного свидетеля Ааду ван дер Брааку
(перевод с нидерландского)
«Господин ван дер Браак!
Поскольку после смерти Раи мои с Вами отношения сами собой прекратились, я решила прибегнуть к письменной форме, чтобы изложить некоторые факты, касающиеся Вашей бывшей жены.
Эти факты, я уверена, совершенно Вам не известны. Или они известны Вам в той малой степени, которая не позволит отцу четверых детей воссоздать для них портрет умершей матери.
Единственное сомнение, которое меня беспокоит, – это степень Вашего к моему рассказу доверия. Будучи философом, да и попросту „взрослым человеком“, Вы, возможно, заключите нечто вроде того, что не существует единой истины – равно как и единого человеческого образа. Это положение я не собираюсь оспаривать. Я только обозначу свою точку зрения. Хотя я собираюсь дать не только свою оценку некоторым проявлениям Раиной натуры, но перечислить именно факты.
Вы скажете: факты – такой же блеф, как и всё остальное: перчаточка, ловко выворачиваемая свидетелем (историком) в угоду осознанной или бессознательной лжи. И потом: что значат „голые факты“, если мы не знаем – и никогда не узнаем – их подоплёки?
А на это я отвечу: господин ван дер Браак, пожалуйста, не втягивайте меня в дебри пустопорожней схоластики. Ибо речевые навыки у меня развиты не хуже, если не лучше Вашего, – и Вы это отлично знаете.
Тем не менее, я прошу простить мне это агрессивное, явно неполиткорректное вступление. Такой тон отчасти вызван тем, что это – единственное письмо, которое я Вам пишу. Я не буду вступать с Вами в дискуссию, если Вы откликнетесь. Наши отношения, повторяю, пришли к естественному концу. И потому в данном письме я должна предугадать Ваши возражения и заранее их отмести.
Начну не в хронологическом порядке, а с тех фактов, которые самостоятельно встают в первый ряд.
…Когда меня, превратив в мешок костей, а затем в гипсовый кокон, сбил, на полном ходу, „мерседес-эскорт“, – когда меня, как подержанную вещь, в течение долгих месяцев перетаскивали с операционного стола – на койку – и снова на операционный стол, затем на каталку, на инвалидную коляску – и снова на операционный стол, а я была тогда без языка, без документов и без единого цента в кармане, – моим единственным посетителем была Рая.
Её визиты начинались с того, что первым в дверях палаты появлялся её беременный живот. У неё был тогда невероятный токсикоз – ну, Вы помните. Занимаясь мной, она по многу раз выскакивала из палаты… Впархивала же – с неизменно лучезарной улыбкой. (Именно – впархивала! С таким-то беременным животом!) В тот период эта её знаменитая лучезарность ещё не была у Раи приклеенной…
Я написала, что Рая была единственной. Историк должен стремиться к точности. По крайней мере, цифр. Формально говоря, ко мне заскакивали, в сумме, ещё трое. Но, как бы это сказать… Здесь кроется некий нюанс, который я должна Вам пояснить, потому что Вы не располагаете таким background’ом, как я, и Вам не с чем сравнивать.
Видите ли, в нидерландской больнице посетителю, между нами говоря, нечего делать. Он не выполняет там, как это принято на моей бывшей родине, функций санитарки, медсестры, медбрата, врача, фармацевта, аптекаря, психолога, лечебного физкультурника, физиотерапевта, массажиста, снабженца, повара, гигиениста и, конечно же, несякнущего источника взяток. (Там, в моём прошлом, посетитель не выполнял функций разве что патологоанатома. Но – времена сейчас „новые“, так что я не уверена в этом до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12