— Залазь! — сказал Хмурый Кирильчику. Тот попятился.
— Не-е-е-т…
Кирильчик сначала тихо завыл, а потом заорал во весь голос.
— Ленту!
Ему заклеили рот, впихнули в гроб и начали приколачивать крышку. Один из бомжей крестился, другой потянулся к сумке за водкой. Достав бутылку, он отхлебнул из горлышка.
— Дай-ка и мне тоже! — протянул руку Игорь. — Холодно сегодня чего-то. Надо было одну в ящик положить.
Бутылка пошла по кругу. Гроб опустили на дно ямы, стали забрасывать землей. Но засыпали не доверху — так, сантиметров тридцать. Шофер опустился на колени.
— Не убивайте… дети…
— Никто тебя трогать не собирается, — сказал Игорь. — Ты смотри и запоминай. Передашь Кроту — что с ним будет то же самое. Если не остановится. Пусть лучше уезжает из Москвы на свой Кипр.
Постояв еще минут пять-десять, Хмурый махнул рукой:
— Выкапывайте.
Когда сняли крышку и вытряхнули из гроба Кирильчика, на него было страшно смотреть: смертельно бледный, трясущийся и пованивающий весьма специфически. Серж отлепил ленту, влил ему в рот немного водки. Потом повторил те слова, которые говорил шоферу Игорь. Но понял их Кирильчик или нет — было не ясно. Он только кивал головой, разбрызгивая катившиеся по щекам капли.
6
Но Крот не остановился и предупреждению не внял.
— Ты «заказан», — сказал как-то Большаков Хмурому. — У меня есть информатор в его бригаде. Лучше тебе временно исчезнуть, пока мы тут сами не разберемся.
Игорь оставил его слова без внимания. Информация информацией, а дело делать надо. К тому же, кто поручиться, что это не «деза»? Пущенная тем же Кротом? Он любил стращать и запугивать громкими фразами, хотя воздуха в его резиновой оболочке оставалось все меньше. Скоро превратится в обыкновенную тряпку для ног.
— А Кирильчик в Кащенко, — добавил Геннадий. — Лечат хвойными ваннами и седуксеном. А может быть, это пойдет ему на пользу, и он, наконец, начнет думать? Кто ты есть — человек или смерд поганый? От чьего семени взрос? Среди психов попадаются очень неплохие, масштабные мыслители. Я бы и сам провел там недельку-другую, в философской изоляции…
— Ты считаешь, что мы поступили с ним слишком жестоко? Может быть, но как иначе достучаться до его разума, если только не комьями земли? Что еще нужно человеку — такому как Кирильчик, как Крот, — чтобы он стал человеком?
— Время, только время, — ответил Геннадий. — Но оно может опоздать. И завтра, получив шальную пулю, тело так и останется телом. Только с иными биохимическими процессами. А ты поступил хирургически. Я не думаю, что Кирильчик вернется на тот же путь. В общем-то, ты прав.
— А я не уверен… — задумчиво произнес Кононов. — Если Господь хочет наказать человека — Он лишает его разума. И он же наставляет его на путь истинный, прозревает, если так надобно. Все это — в руках Божьих. А кто мы?
Большаков не ответил, лишь неопределенно пожал плечами.
Но он тоже оказался прав — в своем предупреждении Несколько дней спустя, когда выпал первый декабрьский снежок, Кононов возвращался домой, предупредив по сотовому жену, что «через час будет». Вначале за рулем сидел его охранник и водитель — Борис, паренек из простой рабочей семьи, надежный и скромный, но вскоре они поменялись местами — Игорю хотелось самому проехаться по намокшему асфальту: освежить навыки бывшего таксиста. Их темный «БМВ» пятой модели неспешно двигался по улицам, попутно Кононов объяснял Борису — в чем сложность по такой погоде езды на скоростных машинах с задним приводом — особой осторожности требует ускорение и вхождение в поворот, да и с места надо забирать не резко, а постепенно. На подступах к дому фары высветили пустынный двор. Только одинокая мужская фигура в черном плаще и маленькой собачкой на поводке прохаживалась по тротуару.
— Завтра часам к семи утра, ладно? — произнес Игорь, присматриваясь к этому сутулому человеку с облезлой болонкой. Почему-то он пошел навстречу машине, а собака тянула в сторону. Что ему, места для прогулок мало? Когда машина остановилась у подъезда, а человек поравнялся с ней, он вдруг выронил поводок и, выхватив из-за пазухи пистолет, прямо через боковое стекло, которое разлетелось после первого выстрела, разрядил всю обойму в сидящих в салоне. Превозмогая боль Игорь «воткнул» первую скорость и дал газ, а человек в черном, бросив пистолет, побежал наискосок через двор куда-то к параллельной улице. Остановившись в конце длинного многоподъездного дома, Кононов наклонился к рулю, переводя дыхание и еле сдерживая стон от горящей пульсирующей боли в правой руке и боку. Две пули попали в него, остальные — в Бориса. Киллер стрелял в пассажира, думая, что тот — Хмурый. У него не было времени в темноте сверять удостоверение личностей.
Открыв дверь машины, Игорь понемногу вылез из-за руля и лег на снег, лицом вниз. Ему казалось, что из ран вытекает «жидкое тепло», и он не мог видеть, как белизна под ним и вокруг окрашивается кровью. Рукав кожаной куртки стал намокать. Холодно. Никто не выбежал из подъездов, не открылось ни одно окно. Через несколько минут, постанывая и согнувшись, опираясь левой рукой на автомобиль, он обошел его спереди и открыл дверцу пассажирского места. Обмякшее тело Бориса стало вываливаться наружу, а у Игоря даже не было сил, чтобы его удержать… Он встал на колени, пытаясь нащупать пульс — бесполезно. Основной удар по ошибке пришелся на парня. Господи… Надо как-то соображать, выбираться… У него совсем вылетело из головы, что в салоне «БМВ» лежит сотовый телефон. В полушоковом состоянии, останавливаясь через два шага на третий, Игорь добрался до своего подъезда, набрал кодовый шифр (хорошо что вспомнил!), вызвал лифт. Открыть дверь собственным ключом сил уже не было. Оставляя повсюду кровавые следы, он начал стучать и звонить в дверь, а потом повалился прямо на Лену, появившуюся на пороге квартиры. Она испуганно вскрикнула, пытаясь его поддержать.
— «Скорую»… — процедил он. — Нет… Денису… позвони Денису… дай телефон…
Лена, чуть не плача, дотащила его до дивана, положила подушки. Затем, сосредоточившись, принялась за дело: освободила Игоря от верхней одежды, разрезала ножницами рубашку, бросив окровавленные куски на пол, промыла спекшуюся рану на боку и наложила марлевый тампон, а руку в предплечье перетянула жгутом. Там рана оказалась сквозной, это уже полегче. Чтобы уменьшить боль, Лена дала ему две таблетки баралгина. Все это время Игорь находился в сознании, только кусал губы и все время порывался звонить. Но Лена еще раньше вызвала и «скорую», и Дениса, и Сержа.
— Где Борис? — спросил вдруг Игорь и тотчас замолчал. Ему почудилось, что тот внизу, возле машины, и вообще все это произошло не с ними. Боль уже отступила. Он все-таки подтянул к себе телефон и набрал номер Большакова.
— Меня подранили, — глухо проговорил он. — Борис мертв. Сейчас увезут в больницу, ты держи связь через Лену.
Но Серж и Денис приехали раньше «скорой». Осмотрев раны и одобрив Ленины действия, Денис, опытный врач, начал названивать своим коллегам, проговаривая с ними различные варианты.
— Чего нам ждать «скорую»? — сказал он. — Сейчас погрузим тебя и повезем в лифортовскую больницу, там мой друг — отличный хирург. Он уже готовит операционную.
Серж молча, словно проглотив воды, расхаживал по коридору, еще больше напоминая древнегреческого Аякса перед сражением. Затем он ушел вниз объясняться с вызванной кем-то милицией. Те уже копошились возле расстрелянного «БМВ» и мертвого тела, отгоняя выползших из подъезда зевак. Лена и Денис начали осторожно, поддерживая с двух сторон, переводить Игоря к лифту.
— Да сам я! — пытался сказать он, но это прозвучало очень тихо и неразборчиво. Сказывалась большая потеря крови, и тянуло вниз, к полу. На улице, пока шли к «тойоте», он уже почти ничего не видел.
— Потребуется переливание! — крикнул Денис подбегавшему к ним Сержу. Срочно собери ребят, как можно больше — я не знаю, какая у него группа крови. И скорее, ради Бога, скорее!
7
К больнице по двое-трое стали подтягиваться стриженые и «кожаные» люди, грозного вида и внушительных габаритов, пугая своим присутствием дежурный медперсонал. Серж отсылал их в амбулаторную, где у них брали пробу крови, доноров с нужной группой оставляли. Кононова на каталке уже везли в операционную. Денис, в белом халате, выйдя в коридор, пытался объяснить Лене:
— Проникающее ранение в брюшную полость… сделали рентгеноскопию пуля застряла в сантиметре от печени… чуть в сторону и… Но состояние крайне тяжелое, повреждена воротная вена, внутренние излияния. Артериальное давление очень низкое.
Но Лена ничего не слышала, сама находясь в каком-то шоке, который настиг ее здесь, в больнице.
— Вот это и случилось, — повторяла она одну фразу. — Вот это и случилось…
— Успокойся! — Денис взял ее за плечи и потряс. К ним шел Серж, от которого жались к стенам медсестры.
— Скажи им: если они что-нибудь напортачат, я…
— Заткнись! — рявкнул на него Денис. Серж с удивлением посмотрел на обычно спокойного медика и умолк. Наверное, понял, что сила здесь ничего не значит. И как-то сник.
— Займись лучше Леной, — добавил врач и скрылся в операционной.
Там уже вовсю шла работа. Двое хирургов, анестезиолог, медсестра, ассистент. Вторым ассистирующим был Денис, договорившись с коллегами. Бесчувственное тело Кононова было подключено к аппаратуре и мониторам, капельнице, наготове стоял фибриллятор — в случае остановки сердца. Все внимание было уделено брюшной полости. В предплечье оказалась повреждена мышечная ткань, сосуды сшили, наложили шовный материал. Хирурги и анестезиолог обменивались между собой и ассистентами репликами:
— Усилить наркоз… Как давление?.. Падает… Вошли в брюшную полость, расширители… Ввести миорелаксанты, больной напрягается… Кровоостанавливающее… Включить электрокоагулятор… Пульс?.. Приготовьте печеночное зеркало… Стоп!
Звуковой сигнал изменился, на мониторе пошла прямая линия.
— Остановка сердца. Фибриллятор!
Хирурги отступили от операционного стола, в дело вступил анестезиолог. Зафиксировав электроды к голове и туловищу Кононова, он пустил электрический разряд. Еще. Снова, усилив напряжение. Денис и другие смотрели на монитор. На экране вновь начала слабо и прерывисто биться синусоида.
— Завелось, — кивнул один из хирургов. — Продолжаем. Готовьте кровь…
По коридору то и дело пробегали медсестры, а Серж и Лена стояли словно оглушенные, пытаясь угадать — как там сейчас, в операционной? Но никто ничего не отвечал. Судя по суете и жестко-напряженному лицу Дениса, выглянувшему на минутку, дело обстояло самым серьезным образом.
— Надежда есть, — произнес он всего одну фразу. Но так говорят все врачи, когда им больше сказать нечего.
Лена заплакала, и Серж увел ее в сторону, подальше от чужих глаз. Но ей было все равно.
— Я уйду от него, — сказала она, сквозь слезы. — Я не могу так жить.
— Молчи, молчи… — отозвался Серж, неловко поглаживая ее по плечу. Как бы ему не уйти от нас…
В двенадцать двадцать семь было зафиксировано извлечение пули. Операция еще продолжалась около сорока минут.
8
Кононов лежал в реанимационной палате, соединенный проводками со следящей аппаратурой, с подключенной капельницей и дренажами в брюшной полости. Он уже пришел в себя после операционного наркоза и как-то безучастно, вяло смотрел на Дениса и Лену — в белых халатах. Апатия ко всему и всем. Что с ним было? Теперь он стал понемногу вспоминать. Медсестра, проверявшая в аппаратуре параметры, закончив осмотр, начала изгонять из палаты «лишних».
— Все, хватит, уходите!
— Что тебе принести? — спросила Лена, он услышал ее голос сквозь какую-то вату. Не сразу понял.
— Ничего ему не надо, все есть, — ответил Денис. Тоже через слой воды. Смешно, будто все они плавали в огромном аквариуме, прямо в одежде. Как рыбы. Нет, рыбы в чешуе, а эти трое — в халатах. А где Стас? Ах, да… Он же умер. А почему жив ты?
— Лена, тебе не идет эта прическа, — с трудом проговорил он, закрывая глаза. И уже не видел, что она, отвернувшись, заплакала и пошла к двери. За ней двинулся и Серж, помахав на всякий случай рукой спящему Игорю.
— Зачем он так? — спросила в коридоре Лена. Серж, пожав плечами, уселся на принесенный заранее стул. Здесь был его пост — он так решил — и никто бы был не в состоянии сдвинуть Аякса с места. Еще двое ребят дежурили у входа в больницу. Ожидать можно было всякого. А Лена, вздохнув, пошла дальше по коридору, к лестнице. Она тоже очень устала и теперь ей хотелось лишь одного — спать, забыться.
В тот же день явился дознаватель в штатском, врачи разрешили ему короткую беседу, минут на пять. Сержу пришлось смириться с необходимостью, хотя, будь его воля, он бы больше не пустил к Игорю никого.
— Можете говорить? — спросил дознаватель, присаживаясь на стул, в ногах Кононова. Тот кивнул головой. Говорить он мог: чем скорее отвяжется тем лучше.
Вопросы были стандартные: чем зарабатываете на жизнь? связаны ли с преступными группировками? есть ли враги? кого подозреваете? Но такими же стандартными оказались и ответы: коммерцией; нет; у кого их нет; никого. Удовлетворенный дознаватель, усмехнувшись, закрыл блокнот, пожелал Игорю скорого выздоровления и удалился. Потом заглянул Серж, но Кононов, закрыв глаза, притворился что спит, и тот, смущенно кашлянув, прикрыл дверь. Разговаривать больше ни с кем не хотелось.
В реанимационной палате он пролежал семь дней. Лена появлялась два-три раза в сутки. Затем его перевели в реабилитационное отделение. Тоже отдельное помещение, телевизор, разрешили пользоваться сотовым телефоном. Понемногу он стал возвращаться в себя, к делу. Чаще начали приходить ребята, но вот Лена — напротив — все реже и реже. Иногда ее не было четверо суток. Бориса похоронили достойно, как положено. Оформлялись визы в Швейцарию, куда должен был отбыть через пару месяцев на заключительное лечение Кононов. Но один и тот же вопрос задавали все: Серж, Клим, Большаков, Мишель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33