..
Петр вошел к дактилоскопистам и одеревенел.
Эксперты в два горла уничтожали вещественные доказательства. Оперативник от гнева поперхнулся. В зобу заметался огромный огненный шар, размерами со звезду Бетельгейзе, огромную, как запомнил еще со школьной скамьи Смоковницын, больше солнечной системы даже.
Шар был готов вырваться наружу, обдать тоннами пылающего мата нерадивых сотрудников. Те прижухли, но моментально сориентировались.
- Иваныч! Н-ничего не случилось... Мы д-для проверки и, т-так сказать, в-в-в ф-форме д-дегустации, т-то есть, в-в к-качестве д-дегустации, семь к-капель упот... упот-т-т-р-р... упот-тт... р-реб...- выговорить последнее уже прилично поддатому эксперту Коле не представлялось возможным, он плюнул и сказал проще - Мы и т-тебе п-припасли, глянь!
На дне темной бутылки плескались жалкие жидкие остатки.
- Т-тут как раз... - утверждал Коля. Приятель его, химик из соседней лаборатории, стыдливо молчал, вероятней, был потрезвее. - Н-неудобно, работать с п-полной п-посудой, Иваныч, т-ты пойми!..Н-неудобно... Вот м-м-мамой клянусь! Ну все в-время выпить хочется, к-когда она з-зараза полная...
- А сейчас не хочется?! - угрожающе надвинулся на Николая Смоковницын, - Сейчас, говорю, не хочется? А?
- П-петя, ну, П-петя, п-перестань, - замахал на него руками эксперт, -мы н-немножко... Ну...
- Хоть множко, хоть немножко, ты мне дело губишь! Выдули поллитру, как совести хватило!
- Ну, не... не полулитру, - вдруг подал очень уверенный голос тихий химик Боря, - не надо преувеличивать! Я не люблю неточностей. Выпито че-тырес-та-а два-адцать а-адин милилитров...
Он утверждающе поднял указательный палец вверх, не допуская возражения. Коля слил остатки в мензурку, принесенную как пить, Борисом. Тому по долгу службы постоянно приходилось проводить экспертизы спиртных напитков, продающихся без лицензии, предпочитал это делать на язык, отчего-то не доверяя в полной мере химическим формулам, а потому мензурочки у него всегда были наготове.
Посуду с последними каплями раритета сунули Смоковницыну, а у того аж уши пылали от негодования. От все еще переполняющего душу возмущения вымолвить ничего не мог, да и что, собственно ругаться теперь, когда предмет уже исчез. Почти.
- Пей, Петя, рекомендую, - продолжил Боря без тени издевки, - оченно приятственная вещъч!.. Редкостная. Выдержка замечательная. Без претензий. Хранилась с умом при ровной теме-пературе.
- Ты как определил, - ухватился за фразу Смоковницын, - или шутишь, издеваешься?
- Ни в коей мере, - замотал головой эксперт, - я их пойло знаю, они, грозненцы в смысле, никогда положенного срока не выдерживали... В магазин сдавали полудерьмо, а этот отстоялся... Не в бочке понятно, но и в стекле дозрел малехо... В девяностых, видать, они полную халяву гнали.
- На этикетке - 85-й год.
- То, что накалякано на этикетке, подтверждает лишь то, что этикетка выпущена в 85-ом году, и больше ничего не подтверждает... А я говорю, что коньяк простоял в закрытом сосуде не менее 10 лет и не более 15-ти. А хранился с умом, без теме-пературных перепадов...
- Ты чего, ты это чего... Серьезно?.. - Петр насторожился.
- А он, б-батенька, не шутит, по причине н-невозможности шутить, чу-чу-чувства юмора лишен н-напрочь, - влез со справкой Коля.
- Уймись, - осадил Борис, - Я, Петр Иваныч, всяку смесь гремучую чую на языке, там сучествуют, таки знаете можа, рецепторы, так мои рецепторы уж двадцать лет надрочены на всю гадость, какая в мире есть. И вот эти рецепторы, а иже с ними печеночка моя чуткая, говорят, что розлив произошел самое большее - пятнадцать лет назад, а с тех пор бутылочка хранилась при ровной темепературе никак не ниже нуля. Коньяк за все это время не подвергался взбалтыванию, откупориванию, охлаждению, нагреву, его могли хранить в подполье, в квартире, офисе, избе, не у печки разумеется. Бутылку долго не брали в руки, вообще не касались, тронули незадолго до вчерашнего дня, и хранилась она в вертикальном состоянии.
- Боря ты уверен?
- Петя, еще раз - пузырь находился при более - менее постоянной темепературе, в статистическом состоянии...
- В статичном - поправил Петр
- О, да, в стати-тичном, да, - принял поправку Боря.
- А про то, что в руки не брали, эт как?..
Борис улыбнулся.
- Вы же оперативник, господин капитан, со стажем. А такие простые вещи не замечаете. Ах, ах!... Мухами стекло бутылочное засрано!.. Его и протереть не удосужились, когда из загашника доставали...
- Ты это, Боря, не торопись, - засуетился Петр, - не торопись, подумай, точно ли так все, что ты сказал, может где-то ошибочка какая... Не?..
- Капитан! Я дам Вам справку с печатью, что мухи срали на коньяк давно, долго и в большом количестве. Есть микроследы элеме-ментов экстреме-ментов конца 20-го века... Нужна такая бумажка?
- Нет, - заметался Смоковницын, - бумажка не нужна, не нужна... Это значит, что коньяк могли где-то забыть, оставить, потерять в конце концов, он провалялся, а потом его обнаружили... Так?
Борис пожал плечами.
- Дальше, гражданин начальничек, ваша сфера, ваша власть, ваши выводы, я умываю руки.
- Черт, черт, черт! - расплевался Смоковницын - Полтинный ни при чем. Бутылка просто где-то завалялась, ее нашел Савелий, притащил к себе, но подвернулся как-то киллерам, те его заодно хлопнули, коньяк так и остался валяться...Савелий, видать, только и успел что отхлебнуть малость, да в руках подержать.
Петр с досады опрокинул в себя мензурочку, внутри приятно разошлось легкое тепло. В самом деле коньяк был очень хороший.
- И не только Савелий, - просипел Коля, - не т-только он успел подержать...
Петр глядел испытывающе.
- Б-бутылочку п-подержал г-губернатор. В-вот они-с - п-пальчики!..
ФАЙЛ ЧЕТВЕРТЫЙ.
Раиса выглядела печально и озабоченно, однако, женских чар не растеряла - сразу впилась в Петра цепким хватким взглядом, губки сложила бантиком. Вместе с тем и поза, и выражение красивого лица выдавали неестественную напряженность секретарши, а скорее всего, нехарактерную для нее растерянность. Оттого завлекательные глазки не завлекали, а упорно, вопреки женской воли, тревожно сигнализировали, посылая всяк входящим непрерывный "SOS".
Быстро расшифровав ее состояние, Петр понял - без разговора, хотя бы короткого, не обойтись. Так и вышло. Раиса перехватила инициативу, будто боясь, что капитан, как обычно молча, отделавшись дежурным кивком, растворится за начальственной дверью.
- Я ему говорила, говорила, - бешено быстро зашептала она, как только Смоковницын оказался в радиусе доступности ее активного шепота, - рабочий день закончился, капитана, то есть вас, нет, скорее всего, на месте, а он - -немедленно, на все - про все полчаса, хоть из дома, хоть от бабы, срочно! И мне сразу начал угрожать, тыкать стал... Представляете, даже Михаил Никитич не позволял мне говорить - ты, /она заиграла бровями/, да, вот, представьте только - не позволял!.. А этот, ой, господи, урод комиссариатский! - сразу начал тыкать. Я его поправила, говорю, детей с Вами, так подчеркнуто, знаете же, Петя, как я подчеркиваю, так вот, подчеркнуто и говорю: "детей с вами не крестила, на брудершафт, извините, не выпивала, в одной постели не лежала", ой, уж вы извините, но я ведь прямая, что думаю, то и...
Загремела внутренняя связь. Властный грубый голос из аппарата почти прокричал: "Где Смоковницын? Где? Доложить! Немедленно доложить!".
Раиса заметалась, спутала кнопки, какие следовало нажимать при ответе, в аппарате что-то захрипело, засвистело, заурчало и он замолк.
- Ой, ой, я кажется отключилась, он теперь убьет, убьет, ведь он зверь, зверь...
- Да я же здесь, не волнуйтесь, Рая, я объясню, ничего страшного, улыбнулся заговорщицки Смоковицын. В другой ситуации его короткая реплика и особенно хитрая улыбка могли бы сойти за дешевый намек к легкому флирту, но теперь - нет, капитан попал в десятку, Раиса благодарно, даже преданно заглянула в его глаза, без малейшей тени кокетства.
"Зверь" в понимании секретарши Раисы был тот самый "спам", о котором на бегу обмолвился еще днем вездесущий Вагиз.
Как-то так случилось, что вместо надолго выбывшего из строя Голованного временно исполняющим обязанности начальника губернского управления стал никому неизвестный офицер из районного комиссариата. Ни на фамилию, ни на имя нового начальника Смоковницын несколько часов назад и внимания не обратил, не задумался даже, хотя где-то в темной подсознательной глубине заскреблись смутные воспоминания.
Он собирался посетить его сразу после назначения, которое свершилось, так же по каким-то непонятным правилам, уже через пару часов, как несчастный неожиданно свихнувшийся генерал был отправлен в местную психотерапевтическую клинику. Но Петра удержали дела.
Ему пришлось снова выехать на место убийства Крохобора и бомжа Савелия, он еще раз при дневном свете осмотрел территорию, потом вернулся в управление и долго вызванивал госпожу Полтинную - благоверную супругу Ивана Исаевича, но так и не вызвонил. Несколько мобильных телефонов ее, которыми с ним поделились в офисе Крохобора, упрямо молчали, а по месту работы Агригады Павловны - в одном из комитетов федерального правительства - разговаривать с ним не захотели.
Он перезванивал несколько раз, говорил, что срочно, что беспокоят из Янска, но в ответ несдержанно ржали, отнекивались, в конце концов выдали, что хватит, мол, дергать нас хоть из Янсков, хоть из Хамсков, здесь работают, а не фигли-мигли крутят и бросили окончательно трубку.
Под вечер Петр отправился в морг, к судмедэкспертам. Печальное заведение находилось недалеко от дома, где Смоковницын проживал, поэтому посещение начальства он решил отложить до следующего утра. Но не срослось.
Звонок Раисы его настиг, когда он, уже предвкушая плотный ужин и крепкий здоровый умеренно продолжительный сон, подходил к своему подъезду. Пришлось возвращаться в "управу".
- Ну да ладно, - успокаивал себя оперативник, - завтра зато не придется время терять, сразу с утра делами займусь.
Он намеревался доложить начальству все, что ему известно по делу, понимая, что вовлечение губернатора в подследственные будет равносильно взорвавшейся бомбе.
Смоковницын закрыл за собою тяжелую дубовую дверь и онемел - в кресле Голованного закинув короткие толстые ноги с длинными черными туфлями на генеральский стол, еще заваленный документами, оставшимися от прежнего хозяина, удобно расположился, поигрывая в пухлой ручке телепультом, оскорбленный утром Петром безвестный майор из Кировского комиссариата. Петр решил пока промолчать о губернаторе.
- А-а, господин капита-ан, добро, добро пожаловать! - с нескрываемой ленцой в голосе, и не делая ровным счетом никаких движений для приветствия, через губу буквально выдавил из себя новый начальник.
Смоковницын с удивлением обнаружил что тот выпивший. На тумбочке, рядом с письменным столом, открыто, вызывающе нахально, вытянулась узкая бутылка молдавского коньяка. Но не это поразило вошедшего, поразило до колик в груди новое звание утреннего знакомца. На погонах толстяка лихо горели свежим золотом полковничьи звезды.
Смоковницын решил, что, как и Голованный, теряет рассудок.
- Ты чего замер, садися, садися, меня не стесняйся, - кивал совершенно по-хозяйски на стулья у окон разухарившийся наглец, - пить будешь - наливай, я чего-то подустал сегодня, столько дел, столько дел...Так что давай-ка сам, давай за мое назначение и вот, - он стряхнул с левого погона невидимую пыль, - вот за эти знаки достоинства, давай-давай!..
Но Смоковницын решительно отказался.
- Не уважаешь, - спокойно заключил полковник, - ай, плохо, Смоковницын, плохо, надо начальство уважать, ублажать, понимать, тогда жизнь станет хорошей. У тебя вот почему жизнь не ладится, потому что законы жизни не соблюдаешь, а ты соблюдай - все будет, все-все!
"Точно - спам, решил Петр, надо же назначили на мою голову, порядочная, видно, сволочь". Вслух спросил, не уходя от сатисфакции взглядов:
- Вы мне скажите, как за один день через звание перелетают честные милиционеры?
- А-а, ну Смоковицын не туда тебя повело, - он неприятно улыбался широкими губами, разевая рот, словно хотел съесть большой кусок рассыпчатого торта, - если любопытно, то знай - приказ обо мне давно готовился, а то, что сегодня случилось - простое совпаденьице. Удовлетворен?
- Нет, - честно признался Петр - как через звание переходят все-таки?
- А так и переходят, - сладчайше позевывая рассуждал полковник, - не хамят начальству, во-первых, слушаются его, во-вторых, а в-третьих, когда начальство предлагает, то не отказываются! Удовлетворен? А, Смоковницын?..
- Нет, - уже обостряя разговор, ответил Петр. - Вы, извините, персона временная, а позволяете себе лишку - с задранными ногами сидеть некультурно.
Собеседник и бровью не повел. Выдержал длинную, нарочито длинную театральную паузу, потом немножко привстал в кресле, ожесточил взгляд.
- Нет ничего более постоянного, чем временное, так кажется? - очень медленно, так делают внушения психически больным, проговорил он, - Так! Сколько бы я здесь ни находился, Петр Иванович, подчиняться вы будете мне беспрекословно! Беспрекословно, я повторяю! Не задавая лишних вопросов. А если позволите себе некорректность, то буду расценивать не как личное, а как служебное оскорбление и принимать соответствующие меры. Это понятно?! Понятно, я спрашиваю?
Смоковницыну пришлось покорно кивнуть.
- Вот и хорошо. Можешь, Петя, называть меня по-свойски - Маргел Юросович, без всяких званий, я не настаиваю... Мы же в конце концов с тобою приятели, неплохо посидели в прошлый раз, я помню, всех помню, кто тогда не посчитал за западло простого литеху поздравить. А что я тогда был - да ничто! Одной помойкой, как говорится, командовал.
Смоковницына передернула от прямого нескрываемого хамства. Но он вспомнил в подробностях тот вечер, когда случай занес его на обмывание погон едва оперившегося сотрудника комиссариата внутренних дел. Отчетливо вспомнил и фамилию его - Арутюнов. А днем, когда ее называли, даже ухом не повел, не мог себе такой комбинации представить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34