- Была жена, сестричка, да с другим ушла и сына взяла.
Слово за слово Дмитрий рассказал о жене и сыне. Часто замолкал, будто не зная, что сказать дальше. Галина заметила, как тяжело ему говорить, но не удержалась от искушения и спросила:
- А Павел красивый?
Может, для Ирины и красивый. Не стал ни хвалить, ни хулить: какой есть, такой и есть. Муж с женой - вода с мукой: смешать - смешаешь, а размешать не размешаешь...
Дверь в палату широко открылась.
- Здоров, курортник! - Вадим Гурей из-под белого халата, накинутого на широкие плечи, протянул руку. - Как здоровьечко? Ты надолго обосновался? А трактор пусть ржавеет?
- Как вы сюда попали? - поднялась Галина.
Гурей приложил к губам желтый от табака палец:
- Цс-с... Доктор разрешил.
- Сейчас спрошу.
Галина пошла к двери.
- Я кое-что захватил для тебя. Душка моя постаралась, - поспешно развязывал сетку Гурей. - Куда положить?
- Спасибо, но ни есть, ни пить мне пока не разрешают. Оперировали...
- Душку обижаешь? - Гурей запихал гостинцы в тумбочку. - Не можешь сам, отдай кому-нибудь, угости. Сестричку, врача, больных. Не тащить же мне все назад. Как чувствуешь себя, говори, а то сейчас прилетит твой ангел-хранитель, а меня сюда никто не пропускал.
- Что тебе сказать... Поживем - увидим. Надеюсь, что поправлюсь... Как там дома? Я двигатель не успел исправить.
- Уже работает. Хлопцы отремонтировали. К слову, привет тебе передавали. А хозяйка Алена обещала, что сама тебя проведает. И председатель колхоза по телефону о тебе спрашивал. Врач заверил: все будет хорошо. Только кто же это тебя, Дмитрий, пырнул?
Балагуру нечего было ответить.
- Ничего, милиция найдет виновного. Может, тебе еще чего-нибудь принести?.. Деньги у меня есть. Оставить? На всякий случай. - Гурей потянулся рукой к карману.
- Свои лежат, - сказал Дмитрий.
- Ну, хорошо! Поправляйся. Я исчезаю, потому что шум будет. - И закрыл за собой дверь.
Вроде с хорошими новостями приходил Вадим, но Дмитрию стало совсем грустно. Он схватился руками за железную спинку кровати, лежал неподвижно и был весь напряжен.
С Вадимом Дмитрий познакомился в колонии. Тот отбывал срок за хулиганство. С тех пор они стали друзьями, делятся всем по-братски. И в том, что Дмитрий отправился в Синевец к Ирине, заслуга Вадима и его жены Душки. Уговорили: "Поезжай. У нее день рождения. Помирись..." Не могли предвидеть худого.
К Дмитрию подселили больного.
- Ты с чем сюда попал, Илько? - спросил он.
- Какой-то камень нашли врачи. Так сказать, ношу в себе собственный карьер. Сгодилось бы для строительства: я хату собираюсь ставить, рассмеялся Илько.
С ним стало веселее. Но рана почему-то разболелась и жгла, будто в нее тыкали раскаленным железом. А тут наведалась Ирина с Митей. Боялась, придет одна - Дмитрий и разговаривать не станет. Села у постели и расплакалась.
- Кто же на тебя руку поднял? За что? Не могу понять. И простить себе не могу, что не побежала за тем, который удирал со двора...
- Не убивайся, - успокаивал ее Дмитрий. - Виновного поймают.
- Как же он тебя, безвинного?..
Дмитрий гладил руку сына.
- А может, я перед тобой провинился. Вот и получил...
- Не говори так. Я во всем виновата.
Стала расспрашивать, очень ли болит рана, что из еды принести, скоро ли обещают выписать. А о себе - ни слова. Успеет, мол, еще рассказать, открыть душу. Поначалу и не заметила, что говорит: "Дорогой Дмитрий... Милый Дмитрий..." А когда спохватилась, то с надеждой подумала, что он все же простит ее, потому что еще любит. Но на сердце не полегчало.
Балагур заглянул в повлажневшие глаза Ирины. Вспомнил, как голубила она его до того злополучного дня, когда совершил кражу, которая вместе с побегом тяжелым бременем лежит на его совести. А ведь никогда раньше не зарился на чужое. Как-то нашел на пляже часы и принес в милицию. В школе узнали благодарность объявили. А тут бес попутал... Наказание отбыл, а жену с сыном потерял. Может, не навсегда? Глубоки, ой, глубоки корни их любви, которую вроде бы до основания вытоптал Кривенко и время притушило шестью годами разлуки. Но оказалось, достаточно мирного взгляда, ласкового слова - и она опять дает побег.
- Выздоравливай, родной, - Ирина поднялась. - Нас на минутку пустили. Тебе нужен покой.
- Я тебе, папа, письмо написал еще тогда, когда увидел твое фото в газете. Прочитаешь, когда у тебя болеть не будет, - сказал Митя и протянул конверт.
Ирина растерялась: сын не сказал ей ни слова о письме.
Как только они ушли, Дмитрий принялся за письмо.
"Дорогой папа! - писал сын ровными, крупными буквами. - Тебе кланяется и пишет Митя.
Твоя фотография висит у нас на стене. Ее прислали из редакции. Мы выпросили после того, как твой портрет поместили в газете. Я сразу же хотел написать тебе, но мама сказала: "Если не позабыл, приедет". Сегодня она на работе. Я каждый день жду тебя. Больше не могу. Вот и сел писать, пока мамы нет. Будет ругать. Ты ей не говори, о чем я писал. Хорошо?..
Мы живем в городе. Мама работает на заводе. Я прихожу из школы, готовлю уроки, а потом иду за Марьянкой в детсад. Учусь хорошо. За прошлый год получил только одну четверку по пению. Мама смеялась: "Поешь, как петух на току". Тогда у меня болело горло. Теперь все в порядке и пятерка будет.
Дорогой папа! Я читал газету и никак не понимаю, почему ты говорил, что едешь на море, а сам работаешь в колхозе. Мама сказала, что у тебя, наверное, что-то со здоровьем случилось и тебя списали на берег. Я не понимаю, как это "списать на берег". Мама долго объясняла, и я теперь знаю, что плавают только здоровяки. Но и ты не жаловался на здоровье. На фото я вижу твои глаза, руки и уверен, что ничего плохого с тобой не случилось.
Вчера, папа, мама меня ругала. В школе Тюбичек - сын одной офицерши сказал, что я безотцовщина. Я показал твой портрет в газете. Он рассмеялся: "Разве мало однофамильцев?" Я не вытерпел и дал ему. Ты меня прости. Мать Тюбичка приходила к нам домой, кричала, угрожала милицией. Мама молчала и смотрела на меня. А потом ругала. А еще потом - поцеловала. Лучше бы ударила. Я бы не сердился. Заслужил...
Дорогой папа! Ту газету я читал маме и Марьянке. Мы радовались за тебя. Мама тайком плакала, и я понял, что ей тяжело без тебя. Дядьку Павла она в дом не пустила. Он приезжал, ходил под окнами, а мама погасила свет. Мы легли. Больше он не приходил.
Дорогой папа! Приезжай. Покатаешь меня на машине. Вот и все. Письмо получилось длинное, но я еще не все написал, что хотел. Увидимся - расскажу. Приезжай скорей. Целую. Твой Митя".
Балагур обессиленно отложил письмо. "Значит, Павел приезжал в Синевец. Адрес знает. Мог наведаться и в день рождения. Может, это он и всадил мне нож в спину?.."
Дмитрий вложил письмо в конверт, на котором красовался осенний пейзаж. Внизу каллиграфическим почерком было выведено: "Город Синевец, ул. Летняя, 8, кв. 17". Как же долго он обманывался, посылая сначала почтовые переводы в Орявчик. И предположить не мог, что Ирина оставила Кривенко, уехала. А может, это и не Павел ранил его, а кто-то другой. Кто же? Интересно, откуда узнал, что Дмитрий приедет к Ирине? Кто-то сообщил? Сам догадался? Нужно сказать Наталье Филипповне, чтоб занялась Кривенко. Но поверит ли она ему? Наверное, скажет - ревность...
Вдруг Балагур вспомнил, как он когда-то вместе с Павлом купался в речке. В тот воскресный день вода была теплая. На песчаном берегу грелись девчата, о чем-то переговаривались и слушали концерт Софии Ротару. Хлопцев как будто и не замечали. Чтобы обратить на себя их внимание, Кривенко предложил: "Посоревнуемся, кто быстрей переплывет на тот берег?.." Дмитрий согласился, потому что друзья подначивали: "Боишься?.. Проиграешь... Слабак..." А тут еще и Павел: "У него от страха глаза на лоб полезли".
И они встали над обрывом. Кто-то скомандовал. Голова Павла то появлялась над водой, то исчезала... А Дмитрий размашисто и уверенно махал руками, рассекая небольшие частые волны. Держался позади. "Дмитрий! Дмитрий!.." - кричали болельщики. Стал обгонять Павла... Когда вылезли на противоположный берег, Кривенко недовольно сказал: "Мог бы и поддаться. Подожди, припомню я тебе эту победу".
Неужели он до сих пор носил в душе обиду? Неужели? Они же были друзьями. Да. Но в любой дружбе один всегда хоть на полшага идет впереди...
В палату вошла Галина. Сделала еще один укол.
- Вам не наскучило дырявить меня? - скривился Дмитрий, будто ему и правда было больно.
- А вам не наскучило болеть? - ответила сестра и поспешила к двери.
Рядом, спокойно дыша, спал сосед.
Вскоре Дмитрий тоже уснул.
7
Солнце медленно выкатывается из-за горизонта, словно невидимая сила тянет его назад, не пускает на голубую гладь, и утреннее небо заливает бледно-розовая краска.
Извилистая дорога ведет и ведет по лесу участкового инспектора Пасульского - ноги ноют. Облитые живицей, седые, бородатые от лишайников сосны тянутся ввысь, вонзившись кронами в прозрачную глубину, а корнями вцепившись в порыжевшую землю. Для Пасульского лес - не диковина: с пеленок знаком он с карпатским зеленым красавцем.
Но в лесотундре деревья другие. Вон внизу, обиженные злыми ветрами, они поднялись на пять-шесть метров, не больше - калеки да и только. А за их спинами выросли настоящие великаны. Даже березы, низенькие и тонкие в Карпатах, стоят тут на обочине дороги толстенькие, как бочонки. И ели в тайге кажутся необычными: гладкие, словно колонны; ветки зеленеют только на самых верхушках; и пахнут как-то удивительно. Резкий запах напомнил Пасульскому далекий сорок девятый...
У лесхозовских коней перерезаны косой шеи - от уха до уха...
Над читальней клубится дым и огонь рвется в небо - звезды плавятся...
Возле Соколишиной хаты плачут дети: у отца прострелена грудь, ветер раскачивает в саду тело матери...
За одну ночь.
"Опять старик Кривенко, - подумал Пасульский, - колхозный строй ему не по нутру, на старое повернуть хочет, сучий сын".
Кони... Пламя... Рыдания... Все смешалось в голове. А тут еще чей-то упрек: "Эх, был бы у нас хороший милиционер..."
Упрек застрял в горле. И он один пошел в лес, где стеной стояли деревья, пахло живицей, а густой туман застилал глаза - на шаг вперед не видно. Наконец от норы Кривенко в обросшей мхом скале Пасульского отделяли считанные шаги. Автомат наготове. А пуля над ухом - фить! Припал грудью к земле.
"Не стреляй! - выглянул из-за пня. - Нас тут целый полк. Всех не перестреляешь. Ты - один. Окружен. Предлагаю сдаться. Себе лучше сделаешь..."
Кривенко ответил выстрелами.
"Не валяй дурака - гранату брошу..."
В ответ пули: фить, фить.
Прицелился и Пасульский. Из дула вырвался сизый дымок.
Кривенко ойкнул.
"Бросай оружие. Жена, Павлик дома ждут..."
В пещере прозвучал глухой выстрел...
В полный рост стоял Пасульский над телом исхудавшего, небритого Кривенко. Ветер доносил щекотный запах живицы, но он не мог глубоко вздохнуть - не хватало воздуха.
"Сдурел мужик", - ломала в сельсовете руки еще молодая тогда жена Кривенко...
Теперь, пока лейтенант неспешно доберется до нужного места, вдоволь надышится тайгой. Он должен найти сына Кривенко - Павла. Уже и солнце выкатилось на небо, пробудило припорошенную снегом карельскую землю. Идти стало легче. Застанет ли он Павла? Может, только время напрасно потратил? Вот уже и лесосека.
- Кого я вижу? - встретил участкового инспектора Антон Турчак, лесоруб. Одет он был в валенки, ватные штаны, фуфайку и шапку-ушанку, надвинутую на самые брови.
В низенькой комнате стоят они друг против друга. Давние знакомые. Турчак не раз ходил на дежурства с красной повязкой на рукаве. Как-то пьяный Кривенко отказался идти на пункт охраны общественного порядка. Турчак обхватил его короткими руками, закинул на плечо и нес, пока Павел не попросил: "Пусти. Сам пойду". Пасульский напомнил Антону об этом случае. Посмеялись. А немного погодя лейтенант уже знал, что Павел, уехав из Орявчика, организовал "самодеятельную" бригаду, привез ее в Хмельницкую область в колхоз "Зирка". Работали на строительстве. Как-то Кривенко вызвали в правление, предложили поехать в Карелию на заготовку леса. "Платят хорошо, - агитировал он Турчака, - поедем!"
В лесу работали, что называется, от зари до зари, чтобы побольше заработать. "Деньги карман не оттянут", - повторял Кривенко. Он получал двадцать процентов надбавки за бригадирство. Складывал копейку к копейке. "Что ты, Павел, над каждым грошом трясешься?" - спросил как-то Турчак. "Есть у меня, Антон, цель в жизни, - ответил Кривенко. - Историю мою с Ириной помнишь? Может, и осуждаешь - дело твое. Хотел я Ирину забыть - не выходит из головы. Зажмурюсь, а вижу ее фигуру, ее глаза, губы... Нет мне покоя, и я перед ней, как огонь перед водой... И сюда, в тайгу, приехал не из-за нужды. Есть у меня план. Ирине, сам знаешь, манна с неба не упадет. Жить в городе одной с двумя детьми - не рай божий. Нахлебается горя, опустит хвост, станет смирной. Балагур к ней не вернется: изменила. А я вернусь. Мила она мне, люба. Примчу нежданно в день ее рождения в Синевец с полными карманами. На, Иринка, хозяйствуй, - и положу на стол кучу денег. Она добрая - простит".
Рассказ Турчака заинтересовал участкового инспектора. Ловил, запоминал каждое слово. Подумал: "За деньги Кривенко хотел любовь купить? Найдет ли такой базар?"
"Ты, Павел, украл чужое счастье, - сказал Турчак. - Вот оно и обжигает руки".
"А знаешь, Антон, - причмокнул Кривенко, словно пытался оторвать прилипшую к зубам конфету, - я тебе расскажу один случай. Поженились как-то двое, жили в любви-согласии. Он помогал жене по хозяйству, покупал подарки, водил в кино, угождал, как мог... За все благодарила, но чувствовал, что чужой он ей. Стал расспрашивать, и жена созналась: "И добрый ты, и хороший, и умный, но не могу приказать сердцу, чтобы открылось тебе... Думала, привыкну. Но нет! Плотно закрыл за собой дверь другой..." Однажды муж приехал на такси. "Собирайся, машина ждет". И отвез свою законную жену другому, тому. Отвез, еще и в хату ввел: живите!.."
Турчак не поверил: "Не выдумывай, Павел, расскажи лучше правду".
"А это и есть правда".
Перед отъездом в Синевец Кривенко еще раз обдумал свой визит к Ирине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16