Интерком произнес голосом служанки:
— Почта, сэр.
— Прошу прощения, — сказал Хейм. — Я сейчас вернусь. Не стесняйся, чувствуй себя как дома.
Утхг-а-К-Тхакв что-то просвистел в ответ и взгромоздил свою скользкую тушу на стоящий в кабинете диван. Хейм поспешно вышел.
Вадаж сидел в гостиной с бутылкой в руке. Последние несколько дней он очень мало говорил и не спал ни единой ночи. В доме стояла тишина, словно в гробнице. Сперва в посетителях не было недостатка — полиция, друзья, Курт Вингейт и Гарольд Тваймен приехали одновременно и обменялись Рукопожатием; из всех близких знакомых Хейма одна только Джоселин Лори не дала о себе знать. Все это в его памяти было словно расплывчатое пятно; он продолжал заниматься подготовкой корабля, полностью поглощавшей его внимание, и даже не заметил, когда визиты прекратились. Времени не хватало, работать приходилось круглые сутки, так что Хейм волей-неволей прибегал к помощи допинга. Даже исчезновение Лизы отступило на второй план. Сегодня утром, взглянув на собственное отражение в зеркале, он заметил, что здорово похудел, но это обстоятельство оставило его абсолютно равнодушным.
— Наверняка обычная ерунда, — промямлил Вадаж по поводу только что полученной почты.
Хейм смахнул со стола кучу конвертов. Под ними оказалась плоская посылка. Он содрал с нее пластиковую обертку, и на него глянуло лицо Лизы.
Это было звуковое письмо. Хейм нажал кнопку аниматора, и губы, в точности такие же, как у Конни, раскрылись.
— Пап, — произнес тихий голос, — Андре. Со мной все в порядке. Я имею в виду, что мне не причинили никакого вреда. Когда я стояла на остановке элвея, чтобы поехать домой, ко мне подошла женщина. Она сказала, что у нее ослабла магнитная застежка у лифчика и попросила меня помочь застегнуть ее. Я никогда не думала, что кто-нибудь из высшего класса может быть опасен. Она была прекрасно одета, говорила превосходным языком и все такое. Мы сели в машину и зашторили окна. Потом она выстрелила в меня из станнера. Очнулась я уже здесь. Я не знаю, что это за место, здесь несколько комнат, окна всегда закрыты: при мне находятся две женщины. Они не делают ничего плохого, просто не выпускают меня отсюда. Они говорят, что это ради мира. Пожалуйста, сделай так, как они хотят.
Монотонность речи Лизы говорило о том, что ей был сделан укол антифобика с целью предупреждения невроза страха. Но вдруг ее словно прорвало:
— Я так одинока! — выкрикнула она, и за тем послышался плач.
На этом запись кончалась. Вадаж указал Хейму на записку, которая тоже находилась в посылке. Текст в ней был отпечатан, и Хейм, прищурившись, прочел:
"Мистер Хейм.
Вот уже несколько недель, как вы представили свое имя и влияние в помощь милитаристам. Вами фактически оплачены все объявления, содержавшие лживое и провокационное утверждение того, что большинство населения Новой Европы будто бы осталось в живых. Теперь мы получили информацию о том, что вы замышляете более радикальные меры с целью подорвать мирные переговоры.
Если это правда, человечество не может этого допустить. Во имя гуманизма мы не имеем права этого допустить. Во имя гуманизма мы не имеем права даже оставлять шанс на то, что это может стать правдой.
Ваша дочь будет содержаться в качестве заложницы ради вашего примерного поведения до тех пор, пока договор с алеронами не будет заключен, а также, если мы сочтем это необходимым, и в течение некоторого последующего времени. Если в этот период вы публично признаетесь во лжи относительно Новой Европы и не станете больше ничего предпринимать, дочь вернется к вам.
Излишне предупреждать вас о том, что полиция ничего не знает и не должна знать о данном послании. Движение за мир повсюду имеет так много преданных сторонников, что если вы все же обратитесь в полицию, нам это станет известно. В этом случае мы будем вынуждены наказать вас посредством вашей дочери. С другой стороны, если вы будете вести себя должным образом, то и впредь станете иногда получать от нее известия.
Искренне ваши — сторонники мира и здравомыслия".
Хейм прочел письмо три или четыре раза, прежде чем его содержание дошло до его сознания. За суматохой последних дней он почти забыл об этом досадном происшествии и вообще не придавал ему большого значения, полагая, что похищение было совершено с целью вымогательства денег. Однако, теперь дело принимало совсем иной оборот.
— Манера речи, типичная для Сан-Франциско, — сказал Вадаж. Он скомкал пластиковую обертку и швырнул ее об стену. — Хотя это ничего не значит.
— Боже милостивый, — Хейм, спотыкаясь, подошел к креслу, рухнул в него и уставился в одну точку ничего не выражавшим собой взглядом. Почему они не вышли прямо на меня?
— Именно так они и сделали, — возразил Вадаж.
— На меня лично!
— Вы были бы слишком рискованной мишенью для насилия. С молодой и доверчивой девушкой все гораздо проще.
— У Хейма было такое чувство, что он сейчас заплачет от досады и бессилия. Но глаза его по-прежнему были сухими и горячими, словно угли.
— Что же делать? — прошептал он.
— Не знаю, — каким-то механическим голосом ответил Вадаж. Очень много зависит от того, кто они. Очевидно, это не официальные лица. Правительству достаточно просто арестовать вас по какому-нибудь поводу.
— Значит, военные. Джонас Ио, — Хейм встал и направился к выходу.
— Куда вы? — Вадаж схватил его за руку. Однако, это было все равно, что пытаться остановить лавину.
— Возьму оружие, — сказал Хейм. — и в Чикаго.
— Нет. Постойте. Да стой же, дурак чертов! Что вы можете сейчас сделать, кроме как спровоцировать убийство Лизы?
Хейм качнулся и остановился.
— Возможно, Ио знает об этом, а может, и нет, — сказал Вадаж. — Нет никаких сомнений в том, что конкретной информацией о ваших планах никто не располагает, иначе они просто подключили бы к этому Мирный Контроль. Быть может, похитители не имеют абсолютно ничего общего с военными. Страсти постоянно накаляются. И этот тип людей, должно быть ощущает потребность непременно изобразить из себя героев драмы, нападать на прохожих на улицах, устраивать похищения, ублажать свои маленькие грязные "я" — да, на Земле таких много даже в высших классах, и все они сходят с ума от собственной никчемности. Им все равно, какой лозунг избрать. «Мир» просто наиболее престижный.
Хейм вернулся, взял бутылку, трясущимися руками налил себе в бокал.
— Они хотят убрать меня с дороги, — повторил он про себя. — Убрать с дороги. Убрать с дороги, — повторял он про себя. — Хоть убей, но я не вижу никакого выхода! — воскликнул он.
— Как?
— Лиза в руках фанатиков. Чтобы ни случилось, они не перестанут меня ненавидеть. И они все время будут опасаться, что она сможет их узнать.
Андре, помоги мне!
— У нас еще есть время, — огрызнулся Вадаж. — И лучше провести его с пользой, чем закаты истерики.
Хейм поставил бокал и постарался собраться с мыслями.
— Прежде мне приходилось нести ответственность за жизнь людей, подумал он, и в нем разом проснулись старые рефлексы командира. — Надо сконструировать смелую теоретическую матрицу и выбрать курс с минимальными негативными затратами.
Его мозг заработал, словно компьютер.
— Спасибо, Андре, — сказал он.
— Может быть, насчет своих людей в полиции — это с их стороны просто блеф? — осведомился Вадаж.
— Не знаю, но лучше не рисковать.
— Тогда… мы откладываем экспедицию, отказываемся от того, что говорили о Новой Европе, и ждем?
— Возможно, это единственное, что нам остается, — голова у Хейма гудела. — Хотя я считаю, что это будет неверный шаг, даже если мы сделаем его ради спасения Лизы.
— Что же остается? Нанести ответный удар? Каким образом? А может, частные детективы смогли бы отыскать…
— а где искать? По всей планете? О, можно, конечно попробовать, но…
Нет, пока у меня не возникла эта идея с капером, я словно бы сражался с туманом, и вот теперь я снова в тумане, и должен снова из него выбраться.
Нужно что-то определенное — такое, о чем они не догадаются, пока не будет слишком поздно. Ты был прав нет смысла угрожать Ио, и даже, как мне кажется, обращаться к нему с просьбой. Единственное, что имеет для него значение — это выбранный ими курс. Если мы тоже могли бы этого придерживаться…
Хейм вдруг взревел так, что задрожали стены, а Вадаж едва не был сбит с ног, когда эта огромная туша пронеслась мимо него к телефону.
— Вот дьявол, да в чем дело, Гуннар?
Хейм отпер один ящик письменного стола и вытащил оттуда свой личный телефонный справочник. Теперь в нем среди прочих номеров был и закодированный номер неофициального телефона Мишеля Кокелина. Ф (и о? /о) И 0930 Калифорнии — было сколько? 1730 — в Париже. Его пальцы нажали на кнопки.
На экране появился конфиденциальный секретарь.
— Бюро де… о, мистер Хейм!
— Прошу вас, соедините меня, пожалуйста, с министром, — сказал по-французски Хейм.
Несмотря на обстоятельства, Вадаж поморщился, услышав варварское произношение своего патрона, которое, по мнению последнего, было весьма сносным.
Секретарь взглянул на его выражение лица, подавил вздох и нажал на кнопку. Его изображение тотчас сменили устарелые черты Кокелина.
— Гуннар! Что такое? Новости о вашей дочери.
Хейм рассказал ему об всем, лицо Кокелина стало пепельно-серым.
— О, нет, — сказал он. — Это конец всему.
— Угу, — отозвался Хейм. — Лично я вижу лишь один реальный выход. Моя команда теперь уже набрана, ребята все что надо — хоть в огонь, хоть в воду. А вам известно место пребывания Синби?
— Вы что — с ума сошли? — запинаясь, проговорил Кокелин.
— Давайте мне все детали: точное место, как туда добраться, размещение охраны и сигнализации, — потребовал Хейм. — Я вытащу его оттуда. Если ничего не получится, я не стану впутывать в это дело вас. С спасу Лизу, или попытаюсь спасти ее, представив похитителям право выбора: либо я дискредитирую их и их движение, вылив на них всю грязь, в которой у меня не будет недостатка, либо я получаю Лизу назад, объявляю себя публично лжецом, и, дабы доказать свое раскаяние, кончаю жизнь самоубийством. Мы сможем устроить все так, что у них не будет сомнений в решительности моих намерений.
— Я не могу… я…
— Для тебя это трудно, Мишель, я знаю, — сказал Хейм. — Но если ты мне не поможешь, что ж, тогда я связан по рукам и ногам, мне придется делать так, как они хотят. И полмиллиона людей на Новой Европе погибнут.
Кокелин облизнул губы, выпрямился и спросил:
— Ну, предположим, я тебе скажу, Гуннар. И что дальше?

Глава 8

— Космическая яхта «Махаон», ГБ-327-РП, вызывает Джорджтаун, Остров Вознесения. Мы терпим бедствие. Джорджтаун, вы нас слышите. Отзовитесь, Джорджтаун.
Свист рассекаемого воздуха перешел в рев. Сквозь передний защитный экран мощной волной хлынул жар. Иллюминаторы на мостике, казалось, были охвачены пламенем, а экран радара словно взбесился. Хейм покрепче затянул привязанные ремни и сосредоточил все свое внимание на вырвавшемся из рук реле управления.
— «Махаон», я Гаррисон, — голос, говоривший по-английски, был едва слышен: волны мазера с трудом пробивались сквозь ионизированный воздух, окутавший этот стальной метеорит. — Мы держим вас под контролем. Прием.
— Будьте готовы к аварийной посадке, — сказал Девид Пенойер. Его соломенные волосы слиплись в мокрые от пота пряди.
— Прием.
— Здесь садиться нельзя. Остров временно закрыт для посещения. Прием.
Каждое слово, казалось, было окружено облаком статистического электричества.
На корме запели двигатели. Силовые поля начали свою дикую пляску в четырех измерениях сквозь гравитроны. Внутренние компенсаторы сохраняли стабильность, и то чудовищное торможение, которое заставило стонать корпус корабля, внутри почти не ощущалось. Но яхта быстро теряла скорость, пока наконец, термальный эффект не пошел на убыль.
За стеклами иллюминаторов видение пылающего горна сменилось гигантской дугой Южного Атлантического побережья. Над Атлантикой, над ее сверкающей поверхностью были густо разбросаны облака. Линия горизонта была темно-голубой и постепенно переходила в черноту космоса.
— Какого еще черта нельзя? — заорал Пенойер. — Прием.
— А что у вас случилось?
На этот раз слышалось гораздо лучше.
— Когда мы вышли на суборбитальную скорость, что-то засвистело. У нас в хвосте дыра, и мы потеряли управление. Пока еще удается сохранять частичный контроль над главным двигателем. Я думаю, мы сможем сесть на Вознесении, но где именно — сказать трудно. Прием.
— Садитесь на воду, мы вышлем лодку.
— Ты что, старик — не слышал, что я сказал? У нас пробит корпус. Мы бы камнем пошли на дно. Может, скафандры и спасательные жилеты выручили бы нас, а может, и нет. Но в любом случае потеря яхты стоимостью в миллион фунтов не доставила бы лорду Понсонби особой радости. И если у нас есть хоть какой-то шанс спасти эту посудину, мы должны его использовать. Прием.
— Ну что ж… Не отключайтесь, я соединю вас с капитаном.
— Не надо. Нет времени! Не волнуйтесь. В Гаррисон мы не врежемся. Наш вектор нацелен на юг. Мы попытаемся дотянуть до одного из плато. Как только приземлимся, будем передавать вам сигнал. чтобы вы могли указать нам дорогу. Думаю, долго ждать вам не придется. Пожелайте нам удачи. Связь кончаю.
Пенойер отключил радио и повернулся к Хейму.
— Ну, а теперь надо пошевеливаться, — прокричал он сквозь грохот. Как только они перестанут нас слышать, сразу вышлют несколько вооруженных флайеров.
Хейм кивнул. За те мгновения, что длился этот разговор, «Конни» пулей пролетела все необходимое расстояние. Теперь она находилась в объятиях дикого темного ландшафта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39