Позади виднелись две луны, сиявшие ледянистым светом, а еще дальше мерцали странные созвездия.
— Когда я вижу что-нибудь наподобие этого, — пробормотал Хейм. — Я всегда удивляюсь Вадаж перестал играть и по-птичьи наклонив голову, взглянул на него.
— Чему удивляешься?
— Какого черта мы теряем время на то, чтобы ненавидеть и убивать, когда мы можем его потратить на… А, не имеет значения. — Хейм достал свою трубку. — Все это только служит поводом для раздоров.
Вадаж пристально смотрел на него.
— Я уже изучил тебя достаточно хорошо, Гуннар, — сказал он. — Ты не подходишь для роли Гамлета. Что случилось на самом деле?
— Ничего!
— А, прости, если я сую нос не в свои дела, но успех всего этого предприятия зависит от тебя. Причиной для расстройства послужило появление леди, не так ли?
— Я был всего лишь удивлен, не больше. Когда-то мы были друзьями. Хейм принялся старательно набивать трубку. Но твердый взгляд венгра заставил его продолжить. — Несколько лет тому назад мы с женой довольно много общались с четой Лори. Незадолго до смерти Кори они улетели на Уранию, в систему Ипсилон-Инди, что бы оборудовать в тамошней колонии фабрику по изготовлению станков. Должно быть, дела там пошли не очень хорошо, потому что в прошлом году она вернулась оттуда, будучи уже в разводе с мужем. Конфликт с алеронами находился уже в серьезной стадии, хотя еще не дошло до нападения на Новую Европу, и она стала активно участвовать за мир. У нее совсем не было свободного времени: постоянные разъезды, митинги, собрания… Поэтому мы виделись всего несколько раз, да и то мельком, на больших официальных встречах, где любят много и без толку болтать. Я… э… почти не сомневался, что она не захочет говорить со мной теперь, после того, что я сделал.
— И теперь приятно удивлен, э? Она действительно привлекательна. И тебе это особенно должно быть заметно.
— Что ты хочешь этим сказать? — огрызнулся Хейм.
— О… — улыбка Вадажа была обезоруживающей. — Не стоит слишком пристально присматриваться к интимной жизни своего ближнего. Однако, Гуннар, хотя ты был слишком занят, я чувствовал, что ты совершаешь ошибку, не… как бы это сказать… в общем, не подготавливая себя к длительному путешествию в исключительно мужском обществе.
Хейм ухмыльнулся ему в ответ.
— Мне и так стоило немалого труда сочинять всякие небылицы в оправдание твоих отлучек. Как я мог сказать, что ее герой занят любовными похождениями?
— Тише! — Вадаж стал красным, как помидор, и принялся радостно дергать струны на гитаре.
— Однако, в его словах, быть может, есть доля правды, — подумав решил Хейм. — Я мог бы… Конни поняла бы меня. Так же, как когда-то поняла в отношении Джоселин. Одному богу известно, сколько с тех пор могло быть других женщин… Может быть, я слишком много думал о Мэдилон, оставшейся на Новой Европе. Проклятая глупость. О… не знаю, все перепуталось.
Вот что он понял потом и вспомнил.
Не совсем уверенно он нажал кнопку на ее двери. Она открыла когда еще не стих звон колокольчика.
— Гуннар, — сказала она и взяла обе его руки в свои. — Я так рада, что ты смог прийти.
— С твоей стороны было очень мило меня пригласить, — сказал он.
— Ерунда, когда два старых друга встречаются снова на полпути между домом и Южным Крестом, что еще они могут сделать, кроме как устроить небольшой при наедине? Ну, входи же…
Дверь за ним закрылась. Он огляделся. Ее каюта была большая и комфортабельная, и Джоселин еще сумела сделать ее уютной. Хейм узнал некоторые вещицы из ее бывшего дома в Сан-Франциско — репродукции Матисса и Хиросиги, насколько потрепанных томиков Катулла, Иетса, Тагора, Пастернака и Мозуник-Лопенса, Флейту… Когда-то ему нравилось слушать, как она на ней играет. Были здесь и сувениры из системы Ипсилон-Инди — не столько с Урании, сколько с застывшего Нового Марса. Затем его внимание вновь переключилось на хозяйку, и он замер. На Джоселин было электрическое голубое платье и ожерелье из массивного серебра, какие носят на Геане. Ее туалет был одновременно и скромным, и ошеломляющим. Или так просто казалось, поскольку под ним легко угадывались знакомые линии.
— Очнись парень, — внутренне сказал себе Хейм, а вслух произнес:
— Ты не изменилась.
— Лгунишка. Однако, благодарна. — Ее глаза задержались на нем. — А вот ты изменился. Усталый, сердитый человек.
— Ну почему же, нет, сейчас я чувствую себя счастливее, чем… — она не дала ему договорить, отпустив его руки и направившись к столу, на котором стояли бутылки и лед.
— Давай чего-нибудь выпьем, — сказала она. — Насколько я помню, ты любишь шотландское виски. А вот еще Глинтвейн.
— Как? Ведь ты всегда предпочитала легкие вина?
— Видишь ли, Вик… ну, ты, конечно, понял — доктор Брэгдон… он разделяет твои вкусы и любезно предоставил в наше распоряжение свой бар.
Она начала разливать вино. Мгновение бульканье льющегося вина в бокал было единственным звуком во всей вселенной.
— Черт мня дери, какое право я имею ревновать? — подумал Хейм и тут же нарушил молчание:
— Я не совсем понял, что ты тут делаешь вместе с ним.
— Официально я — секретарь при экспедиции. Определенные навыки этой работы я получила еще до замужества, а затем постепенно утратила их, вступив в движение за мир. Потом они мне снова пригодились на других планетах, включая планеты, где для жизни требуется специальное снаряжение.
Мне приходилось довольно часто бывать на Новом Марсе — якобы для того, что бы сопровождать геологоразведчиков с Эдгара, а на самом деле — просто чтобы куда-нибудь убраться… Но это неважно. Все это в прошлом. Когда я услышала об этой экспедиции, я подала заявление с просьбой об участии и, к своему удивлению, получила положительный ответ. Наверное, потому что по-настоящему соответствующие этой должности люди боялись оказаться в такой близости от большого коварного Алерона, а отчасти потому, что я смогу справиться с этим.
Она подала ему бокал и подняла свой.
— Добро пожаловать на борт нашего корабля, Гуннар, за прежние дни.
Они молча чокнулись бокалами.
— За те дни, когда жизнь была проста и прекрасна, — добавила Джоселин. Сделав глоток шабли, она снова произнесла тост, на этот раз с вызовом:
— А теперь за будущее, мы сделаем его таким же.
— Что ж, будем надеяться.
Уголки его губ приподнялись. Джоселин всегда любила чересчур все драматизировать, но ему, с его флегматичностью, это даже нравилось.
— Садись, — взмахом руки она указала ему на кресло, но он сел на стул. Джоселин усмехнулась, и, опустившись в кресло, принимающее форму тела, расслабилась.
— Ну, а теперь, — сказала она, — расскажи мне о себе.
— Разве ты еще не наелась сообщениями обо мне в глазах?
— Да уж, недостатка в них не было. — Она прищелкнула языком. — Вся Солнечная Система пришла в волнение. Половина требовала повесить тебя и бросить на Францию водородную бомбу за содействие твоей авантюре.
Остальные… — От ее юмора не осталось и следа, — Я не знала что ваша политика имеет столько сторонников среди населения. Твой шаг как бы слил их всех воедино, выкристаллизовал в одно целое.
Усилием воли подавив вспыхнувшие эмоции, Хейм сказал:
— Честно говоря, именно на это я и рассчитывал. Один решительный жест, чтобы пробиться сквозь эту чертову путаницу… О'кей, ты можешь выставить меня вон.
— Нет, Гунна, никогда. — Она наклонилась и легко похлопала его по руке.
— Я считаю, что ты неправ, ужасно неправ, но я никогда не сомневалась в честности твоих намерений.
— То же самое я мог бы сказать о тебе, разумеется. Хотелось бы мне, чтобы это относилось и к некоторым из твоих союзников. Да и из моих тоже чего греха таить. Не могу сказать также, чтобы я питал особую любовь к некоторым довольно мерзким фанатикам.
— Я тоже. Военные… Я покинула их организацию, когда они начали открыто аплодировать насилию толпы.
— Они пытались шантажировать меня через мою дочь, — сказал Хейм.
— О, Гуннар! — Она сжала его пальцы. — А я даже не навестила тебя за все это время. Постоянно было столько дел… Сначала это движение за мир, потом полет на Венеру, и когда я вернулась и узнала обо всем, уже все закончилось и ты улетел. Но… это ты серьезно? Неужели люди Ио и в самом деле…
— Я все уладил, — сказал он. — Давай больше не будем об этом говорить. Нам приходится держать это в секрете. Я рад, Джос, что ты порвала с ними.
— С ними, но не с тем, что они представляли их себя в самом начале, уточнила она. В ее продолговатых карих глазах внезапно блеснули слезы.
Хейм не мог понять, чем они вызваны. — Еще одна причина разрыва — мое ежедневное желание покинуть Землю. Все превратилось в такую отвратительную мешанину… Где ни начни искать — нигде не найдешь ответа на вопрос: что такое «хорошо» и что такое «плохо».
Она перевела дух и продолжала с чудесной искренностью:
— Но неужели ты не видишь, какой вред принесла Франция? Все, вроде бы, говорило за то, чтобы конфликт с алеронами можно было уладить мирным путем. Теперь сторонники мира объединились в легальную организацию, и это единственное, что они и могут сделать, чтобы не дать экстремистам взять контроль над Парламентом в свои руки, делегация Алерона заявила, что она больше не собирается ждать, и отбыла домой. Нам придется посылать за ними, когда мы найдем выход из этого тупика.
— Или пуститься за ними в погоню, если этот выход приведет туда, куда рассчитываю я, — сказал Хейм. — Вы не можете, не хотите видеть одной простой вещи, а именно: алероны не собираются заключать настоящий мир. Они хотят, чтобы Земля вообще убралась из космоса.
— Но почему? — с мольбой в голосе спросила Джоселин. — В этом же нет никакого смысла!
Хейм нахмурился, глядя в бокал.
— Готов признать, что это кажется довольно странным. Для них это имеет смысл, но они думают не так, как мы. Взгляни на перечень их дел, а не их красивых слов, с те пор, как мы впервые столкнулись с ними. Включая доказательства, подтверждающие, что они намеренно напали на Новую Европу и намеренно осуществляют свои действия по уничтожению французской колонии на этой планете. Твоя фракция отрицает подлинность этих документов, но будь же честной сама с собой, Джос.
— Ты тоже будь честным Гуннар… Нет, посмотри на меня. Что может сделать один — единственный капер кроме того, как лишь еще больше обострить враждебность и усложнить ситуацию? Ведь ты же прекрасно понимаешь, что никто больше не последует твоему примеру. Пока что Франции и ее союзником удается удерживать Парламент от объявления твоей экспедиции вне закона. Но Министерство запретило все сделки по передаче кораблей в частные руки, и Франция не в силах устроить такой законодательный переворот, который отменил бы данный запрет. Ты погибнешь здесь, Гуннар, в одиночестве, ни за что ни про что.
— Я надеюсь, что во Флоте начинается движение, — сказал он. — Если, как ты выразилась, мне удастся обострить враждебность… Угу, не думай, что это мания величия. Просто надежда. Но мужчина обязан думать и делать то, что в его силах, даже если это не бог весть что.
— Женщина тоже, — вздохнула она.
Затем, внезапно вскочив с кресла, взяла у Хейма бокал, чтобы снова наполнить его, и улыбнулась, с усилием, но без притворства.
— Хватит споров, давай остаток этого вечера будем сами собой. Мы так давно не виделись.
— Уж это точно. Мне хотелось тебя увидеть, и я собирался непременно это сделать после твоего возвращения на Землю, но мне думается, мы оба были слишком заняты. Да и случая, вроде бы, как-то не выпадало.
— Слишком заняты, потому что слишком глупы, — кивнула она в ответ. Настоящие друзья — в лучшем случае — большая редкость. А ведь когда-то были таковыми, не правда ли?
— Правда, — сказал он, стараясь как и Джоселин, не сворачивать с безопасной на первый взгляд дороги. — Помнишь нашу пирушку в Европе?
— Как я могу забыть? — Она бросила на него ответный взгляд и снова села, но на этот раз прямо, так что ее колени касались его.
Эта смешная маленькая таверна в Амстердаме, где ты стукался головой о потолок всякий раз, когда вставал, и в конце концов тебе пришлось взять у полисмена напрокат его шляпу. И вы с Эдгаром все время орали что-нибудь из Эдды, и… Но как вы оба были прекрасны, когда мы в предместье Парижа, раздетые донага, наблюдали восход солнца.
— Вы, женщины, были намного прекраснее, поверь мне, — сказал он, чувствуя себя несколько неловко. Последовало молчание. — Мне очень жаль, что у вас с Эдгаром все так получилось, — наконец отважился нарушить тишину Хейм.
— Мы совершили ошибку, отправившись за пределы системы, — кивнула Джоселин. — К тому времени, когда мы поняли, как губительно действует нам на нервы окружающая обстановка, было уже слишком поздно. Сейчас он нашел себе очень хорошую жену.
— Ну что ж, это кое-что.
— А как насчет тебя, Гуннар? Это был такой ужас… Я о бедной Конни.
Но ведь прошло уже пять лет, и неужели ты…
— Да, пять лет, ничего, — бесстрастно сказал он. — Не знаю, почему.
Она чуть-чуть отодвинулась и спросила очень мягко.
— Я не смею льстить себя надеждой, но не я ли была тому виной?
Он покачал головой. Лицо его зарделось.
— Нет. С этим давно покончено. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Конечно. Ведь вечер нашего воссоединения должен пройти весело.
Салют!
Снова зазвенели бокалы.
Она начала говорить о прошлом, он поддакивал и дополнял банальность, присущая всякой дружбе: а ты помнишь, как бы там ни было, мы тоже, однажды, ты сказал, мы подумали, а помнишь, и потом там еще был, мы надеялись, а помнишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39