– Например?
– Джерси – красивый остров. Это прекрасное место для людей, желающих отдохнуть. Да, я понимаю, до недавних пор только богатые позволяли себе отдых. Но времена меняются. С транспортом все просто – поезда, катера, даже машины. Скоро больше людей будут ездить на отдых, и не только на один день, и вот тут-то они приедут на Джерси. Я думаю, будет хорошо, если мы будем к этому готовы. Мы продадим коттедж дедушки и купим дом, в котором могли бы принимать гостей. И так у нас возникнет дело. Это хорошая мысль, тебе не кажется?
Шарль снова рассмеялся, но теперь уже не с презрением, а больше от искреннего восторга перед Лолой.
– Предприятие по приему гостей, это ты имеешь в виду? Я не представляю тебя в роли хозяйки, которая готовит капусту и носит при себе ключи от ванных комнат.
Красиво изогнутые брови Лолы сомкнулись.
– Почему одну капусту? Я умею готовить вкусную еду. У нас будет очень хороший пансион, вот увидишь.
Шарль подумал, что эта идея – просто очередной каприз Лолы, который скоро вылетит у нее из головы, но ошибся. Через несколько дней, когда он вернулся домой, она встретила его новостью, что нашла подходящее место.
– Это большой дом у залива, – сказала она. – Столовая выходит на море. Там есть комната для гостей и для нас.
Шарль очень устал, ему хотелось перекусить, выпить чаю и немного отдохнуть перед сном, но глаза Лолы сверкали от возбуждения, и у него не хватило духа разочаровывать ее. Он снова надел куртку, и, оставив Ники с его родителями, они пошли через весь город к заливу.
Дом ошеломил Шарля. Он был большой, квадратный, трехэтажный, построенный из джерсийского гранита. На ставнях облупилась краска да на крыше не хватало одной-двух черепиц. Наверное, их сорвало ветром, налетевшим с моря, подумал Шарль, и тем не менее дом был весьма внушительным.
– Не знаю, сможем ли мы осилить такой большой дом, – с сомнением начал он, но Лола перебила его.
– Сможем. Я все подсчитала.
– Ну что ж, посмотрим… – все еще колебался он. Но Лола взволнованно схватила его за руку, глядя на него своими огромными глазами, и Шарль понял, что пропал. Почему она так уперлась в содержание пансиона и в ожидание гостей? Ведь из-за ее царственных манер следовало бы ожидать в гости ее. Он никак не мог понять ее, она оставалась для него загадкой, неотразимой загадкой. Но он обожал ее и ни в чем не мог отказать. И поскольку она была счастлива, то он был счастлив тоже.
«Ла Мэзон Бланш», разрекламированный как «первоклассный пансион», был открыт следующей весной. Лола хотела, чтобы на названии ее заведения сказалось русское влияние, но Шарль переубедил ее.
– Если мы назовем пансион по-иностранному, то это отпугнет клиентов.
– Но «Ла Мэзон Бланш» – тоже иностранное, – возразила Лола. – Для меня – иностранное. И для англичан тоже.
– Но не для Джерси, – терпеливо объяснял Шарль – Раз уж люди собираются приехать на Джерси, то они будут готовы принять французский язык или даже джерсийский местный говор. Но только не русский.
В конце концов Лола согласилась. Она была слишком счастлива своим новым предприятием, чтобы долго спорить, хотя не привыкла уступать. Она работала с утра до ночи, чтобы подготовить пансион к приему гостей, скребла полы, стирала занавески, чистила кастрюли и даже вооружилась кистью, чтобы освежить облупившиеся подоконники и наличники, и все это с Ники, который научился ползать с быстротой молнии и даже мог пройти несколько шагов, цепляясь за Лолину юбку, когда ему этого хотелось.
Когда пришло первое письмо, в котором заказывали номер на отдых, она хотела повесить его в рамочке на стену, хотя и знала, что никогда не сделает этого. Вместо этого она довольствовалась тем, что завела аккуратное досье и внесла в приход имена и даты, записала их в толстую тетрадь, специально купленную для этих целей. Потом она запаниковала, а вдруг эта семья окажется единственными отдыхающими в эту неделю – это будет так неловко! – а если единственными за все лето – то просто ужасно! Но, к ее облегчению, письма с просьбой забронировать место продолжали поступать постоянным ручейком. И хотя все еще оставалась необходимость повесить табличку «свободные места» над медным молоточком на свежевыкрашенной парадной двери, Лола решила, что это не так уж и плохо – по крайней мере, это даст ей возможность постепенно привыкнуть к содержанию пансиона.
Это лето из-за бизнеса было самым беспокойным в ее жизни. Прибывшие гости были очарованы приятным видом «Ла Мэзон Бланш» и вежливым обхождением, которое им предлагалось. Далеко не везде, например, можно было принять ванну, даже если за это взималась дополнительная плата (шиллинг за горячую воду, четыре пенса – за холодную); чашку чая или кофе можно было заказать в любое время и всего за три пенса; подаваемая на завтраки и обеды еда была не только вкусной и здоровой, но и достаточно разнообразной, чтобы вызывать восторг. Что же касается хозяйки… далеко не один очарованный гость, возвращаясь домой, рассказывал своим друзьям и родственникам о русской красавице, которая ухаживала за ними, и при этом романтически приукрашивал рассказ предположением, что она, может быть, является одной из дочерей царя, не убитой в Екатеринбурге, а спасшейся и живущей в Сент-Хелиере.
Скоро пансион стал преуспевающим, и на второй сезон. Шарль оставил работу в порту и стал помогать Лоле. Помимо приготовления пищи и уборки, которые она умудрялась делать сама, было еще столько дел! Была еще работа с документацией. Для Лолы она казалась трудной, потому что, хоть она и бегло говорила по-английски, письмо ей давалось нелегко. Была еще куча разной мелкой работы; чтобы поддерживать старый дом в порядке, надо было обустраивать сад – аккуратные цветочные клумбы и лужайку перед домом, большой огород, который завел на задворках Шарль, чтобы подавать к столу свежие овощи.
Но, несмотря на свою занятость, Шарль все же находил время брать старую шлюпку деда и плавать вместе с Ники, гордо восседавшим на кокпите. И хотя Шарль починил шлюпку и она не могла уже затонуть, все равно вода набиралась, и ему частенько приходилось возвращать Лоле малыша в насквозь промокшем комбинезончике.
– Малыш подхватит воспаление легких! – драматически восклицала Лола, но Ники никогда не болел. – Наверное, он самый крепкий ребенок на всем Ченел-Айлендс, – говорила она, а Шарль смеялся в ответ и говорил, что Ники точно такой же, как его мать.
Когда Ники было два года, Лола обнаружила, что снова беременна, и в следующем году родился Поль. И насколько Ники был послушным ребенком, настолько Поль был сущим разбойником. Еще не научившись ходить, он лез повсюду, ерзая на попке, как «смазанная маслом молния», – так описывала его повадки мать Шарля. За одно утро он успевал набедокурить больше, чем Ники за неделю. Поль на кухне был настоящим бедствием – как только Лола поворачивалась к нему спиной, он тут же вытаскивал банки и кувшины из кухонного шкафа и вываливал содержимое на пол, в спальнях стаскивал покрывала с кроватей с такой же скоростью, с какой она их застилала, в столовой обожал тянуть за угол скатерть, с душераздирающим грохотом роняя ножи, вилки и стаканы.
– Больше никогда! – гневно вопила Лола. – Это мой последний ребенок, ты слышишь, Шарль? Все, больше никогда!
Однако год спустя, летом 1925 года, как раз в разгар сезона, на свет появился третий младенец Картре.
– По крайней мере это девочка. С ней не будет столько хлопот, – прокомментировала Лола.
Я бы не стал за это ручаться, подумал Шарль, но ничего не сказал, зная, что всю ответственность за несдержанное обещание Лола возлагает на него.
Вопреки приказам врача, менее чем через две недели после рождения Софии (так она назвала младенца) Лола была уже на кухне и готовила для постояльцев. Вскоре и началось сказываться напряжение.
София была вполне спокойным ребенком, но грудные дети означают бессонные ночи в сочетании с долгими, заполненными работой днями, а это было уже слишком для Лолы. Сначала она стала плаксивой, а при ее изменчивой натуре временами просто впадала в истерику; потом у нее пропало молоко, и Софию пришлось перевести на рожок, к большому отвращению няньки, и в конце концов Лола так исхудала и вымоталась, что Шарль обезумел от беспокойства. Но беда была в том, что она совершенна не обращала на него внимания.
– Я чувствую себя хорошо! – кричала она на него. – Со мной все в порядке. А что может со мной быть? У меня слишком много дел, чтобы болеть!
Лицо ее становилось все более изможденным, впалые щеки подчеркивали и без того высокие скулы, а фиолетовые глаза казались огромными и темными. Но она продолжала работать все в таком же напряженном ритме, как автомат, запрограммированный на саморазрушение.
Как-то ночью Шарль проснулся и обнаружил, что ее нет в постели. Он обеспокоенно спустился вниз по лестнице в поисках жены и нашел ее лежащей на полу в кухне. Сначала он подумал, что она умерла, потому что рядом с ней валялась детская бутылочка. Шарль в ужасе подумал, что, наверное, у нее на руках была София и теперь ребенок задохнулся под распростертым телом матери. Но скоро он понял, что его страхи беспочвенны. София спокойно спала в своей кроватке – в первый раз за все время она заснула ночью, – а Лола была не мертвая и даже не в обмороке, как он поначалу подумал. Она спала – глубоким беззаветным сном, но, когда он все-таки разбудил ее, она не смогла объяснить ему, как оказалась на полу.
– Ребенок же не плакал, – говорил он, пытаясь сообразить, что к чему. – Ты должна быть в кровати.
– Наверное, я проснулась и ждала, что она тоже проснется, – раздраженно ответила Лола. – Я подумала, что, если заранее приготовлю для нее бутылочку, она не будет кричать, пока я ее подогреваю.
– Но как ты оказалась на полу? – спросил Шарль, и она вспыхнула, готовая разрыдаться.
– Не знаю, не знаю! Наверное, я просто захотела спать и легла на пол.
– На пол в кухне? Лола, надо что-то делать. Это опасно для тебя и для малышки, если ты не отдаешь себе отчета, что делаешь.
– Что значит опасно? – с презрением спросила она, и он не потрудился ответить. Спорить с ней было бесполезно – по крайней мере до тех пор, пока он не найдет выхода.
Через два дня он подарил Лоле полную свободу. Его мать пообещала ему помочь по кухне, и он нанял девушку, чтобы помогала по утрам застилать кровати и убирать дом, и еще другую – для вечерней стирки.
– Мы не можем позволить себе прислугу, – возражала Лола.
– Если я вернусь опять на работу в доки, то сможем.
– Но ты же терпеть не можешь доки.
– Я еще больше возненавижу их, если с тобой что-нибудь случится.
– Что ж, хорошо. Но я не хочу, чтобы твоя мать работала у меня на кухне. Она все делает не так, как я.
– Это очень плохо, – спокойно сказал Шарль. – Если я мирюсь с тем, что мне придется вернуться назад, в доки, тебе придется мириться с тем, чтобы моя мать была на твоей кухне. В любом случае это ненадолго, пока ты снова не окрепнешь.
– Кажется, у меня нет выбора, – пожаловалась Лола.
– Верно, нет, – ответил он, целуя ее. Оглядываясь назад, в прошлое, Шарль думал, что это было поворотным моментом, хотя в их бизнесе было еще много взлетов и падений, пока наконец их пансион не стал приносить хороший доход. У них появилась еще одна дочь, Катрин, которая родилась в 1930 году, когда Софии было пять лет. В этом же году его мать умерла, после долгой мучительной болезни, которую доктор назвал «опухолью». Потом прошла пара скудных лет, которые сменились мини-бумом, и, поскольку посыпались заказы на бронь, они купили коттедж по соседству, чтобы обеспечить флигель для своей выросшей семьи, которой требовалось уже больше комнат. Они организовали развлечения для гостей – ежедневные прогулки вдоль берега с осмотром разных достопримечательностей острова, игру в вист, бридж и шахматы после обеда, и по крайней мере один раз в неделю устраивались музыкальные вечера. Они постепенно увеличивали штат, и к настоящему времени на них работали два официанта, горничная, девушка на подхвате, которая готовила овощи и стирала, и еще садовник. Прогулки вдоль берега, устраиваемые в пансионе, стали настолько популярными, что Шарлю пришла в голову блестящая мысль создать агентство, чтобы обслуживать всех приезжающих на Джерси, а не только их гостей. Он устроил в городе контору, и туристы толпами стекались к нему, чтобы организовать себе катание на яхтах, рыбалку, игру в гольф, а заодно заказать билеты в театр и на экскурсии.
Сейчас, летом 1938 года, дела шли очень хорошо, и, хотя тот день, когда Лола рухнула на пол в изнеможении, казался таким далеким, разговор о том, чтобы сейчас, в самый разгар сезона, избавиться от одного из официантов, напомнил его Шарлю столь явственно, словно это было вчера.
– Я не понимаю, – сказал он, приподнимаясь на подушках. – Почему ты хочешь отправить Дитера домой?
Лола присела на край кровати, достала баночку с кремом и щедро нанесла его на лицо и шею.
– Во-первых, потому, что он – немец.
– Но ты знала об этом, когда мы принимали его на работу, – возразил Шарль.
– Это так. Но я уже говорила, что лучше бы прислушалась к собственному мнению. Я не люблю немцев. И никогда не любила. Я же русская, не забывай. Во время войны…
– Это было так давно, дорогая.
– Возможно. Но память у меня тоже долгая. И кроме того, не так уж я не права! То, что они делают сейчас, так же нехорошо… даже еще хуже. Это ужасно, что они делают с евреями. Они захотят стать хозяевами Европы, вот увидишь, я буду права. Они уже вторглись в Австрию.
– Но, похоже, австрийцы сами не возражают…
– У них же не было особого выбора, не так ли? Они, как ты, Шарль, тоже любят спокойную жизнь. Если Гитлер придет сюда и попытается овладеть Джерси, что ты будешь делать? Будешь ли сражаться? Нет, только не ты. Ты перевернешься на спину, как щенок, и позволишь щекотать себе животик.
– Наверняка не позволю!
– Это как раз и сделала Австрия, – продолжала она, не обращая на него внимания. – А сейчас Гитлер думает, что он сможет сделать то же самое с Чехословакией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74