У меня аж в животе заурчало от голода.
– Думал, завалило вас, – сказал я, куснув хлеб.
– Могло и так… Только ты помалкивай. Пиру и тот, что с сумкой, – царствие им небесное, – шепнул он мне на ухо. – Скажешь, что заснул, когда я вас, вротех, у забора оставил. А когда очнулся – никого. Потом я тебя отыскал. Понял?.. Молодец, вротех!
Около нас остановился карлик с длиннющими руками.
– Чего пялишься? – Вротех толкнул его тупым концом металлического прута. Карлик отпрянул. – Вали отсюда!
– Его все ищут. – Карлик показал на меня пальцем.
– В морду хочешь? – Вротех нагнулся и схватил карлика за грудки. Металлический прут упал на пол. – Дергай отсюда! – Развернул карлика и дал пинка. – Скажи шефу, сейчас приведу.
– Теперь головой не будет маяться. – Я, раскрыв сумку, показал Вротеху траву и грибы.
– Видел я, видел… Молодец. Мерчанку дадут… – Вротех, кряхтя, поднял с пола прут. – Поделишься мерчанкой-то? Я ведь тебя заложить могу: скажу, что ты виноват в смерти Пиру.
– Поделюсь, конечно. А можно?
– Почему ж нельзя?.. У меня и красное стеклышко есть, и местечко знаю укромное. Ты, вротех, парень сговорчивый. Уважаю. Значит, договорились – спал и не думал прятаться… А если и меня шеф мерчанкой наградит, с тобой поделюсь. А потом обменяем ее на теплые штаны. У тебя, – он дернул меня за обтрепанные брюки, – развалились. А скоро зима.
Подошел бородач – мне показалось, что люди Хогерта на одно лицо, – глянул на меня снизу вверх, достал из-за пазухи веревку. Не успел я и глазом моргнуть, как оказался связанным по рукам и ногам. Они подхватили меня и потащили.
Хогерт сидел за столом. По его приказу меня развязали.
– Спал, понимаешь, вротех. Мы ищем его, а он и не думал прятаться – дрыхнет себе под забором. И сумка рядом.
Хогерт махнул рукой, и нас оставили наедине. Он вышел из-за стола и стал расхаживать по комнате.
– Кто ты? – Он резко остановился и глянул на меня. – Откуда пришел? Зачем?.. Мои люди следили за тобой и Пиру. Думаешь, подземные ходы не охраняются? Захотел – вошел ко мне, захотел – убежал. Если надумал отвечать, то не ври.
– Я пришел из-за Черты. Вы же не стали слушать меня в прошлый раз. Понимаете?.. Из-за Черты, а не через клетку, как все.
– Откуда я мог знать, что это может быть правдой? Но сейчас, когда у нас люди Фелициаты – мы изловили их там, где погиб Пиру, – можно верить. Нужно верить, – подчеркнул Хогерт, – потому что они не могут говорить все одинаково. Мы и к тайнику теперь знаем дорогу. Ты будешь писать записки от нашего имени. Правда, у нас больше фантазии, чем у бабы: нужны лекарства, книги, учебники. Но это потом, а сейчас ответь: как ты сюда попал? И почему на тебя не действует закон Черты?.. Да ты садись. – Хогерт услужливо пододвинул мне стул. – Рассказывай правду.
– Не могу сейчас. Поговорим позже, – сказал я твердо. – Мне надо побольше узнать обо всем, что здесь происходит.
– Тогда я прикажу разрезать тебя на куски, выжать из них кровь и отдать мерцам. Они дорого платят за кровь.
– А что они с ней делают? Зачем она им?
– Не знаю. – Хогерт сел за стол, придвинул к себе лист бумаги с неровными краями, взял карандаш. Что-то зачеркнул и поднял голову: – Экспериментируют, наверное. Не говорят. Они просто не умеют говорить, за исключением тех, кто обслуживает донорскую. Да и то – заученные фразы. – Хогерт смотрел на меня не мигая. – Вот список. – Он протянул мне лист бумаги и опять положил его перед собой. Постучал карандашом по столу. – Здесь фамилии тех, кто появился в городе за последнюю неделю. Есть среди них и твоя… Вернее, придуманная тобой фамилия.
– Так я и не скрывал, что пришел сюда не через клетку.
– Следовательно, – Хогерт сделал паузу, – ты не преступник. А это в корне меняет дело… Мне нужен помощник. Думаешь, зачем я вдруг хочу заполучить через твоих друзей из-за Черты книги и учебники?.. Кому они здесь нужны?
– Не хочу знать. Зачем мне? – Я не понимал, к чему клонит Хогерт.
– А затем, что жизнь идет, – сказал он. – Жизнь идет, – повторил он, глядя на стену за моей спиной. – Нам не переделать своего прошлого. Мы – здесь. Это факт. И никогда не вернемся к людям чистыми. Сидеть сложа руки? Ждать смерти?.. Мои люди контролируют большой кусок территории, на которой стоят важные объекты мерцев. И что?.. Мы так ничего и не знаем: кто эти мерцы, откуда они? Для какой цели ведутся эксперименты с человеческой кровью?.. А ведь есть еще никому не видимый Хозяин, боящийся металла. – Хогерт поднял глаза к потолку, потянулся. – Вспомни женщину… Ты сидел с ней в изоляторе. Она, наверное, показалась тебе сумасшедшей… Эта женщина может рожать! – Хогерт поднял вверх указательный палец. – Ро-жать!.. Тебе ни о чем не говорит слово «рожать»?
Мне был непонятен восторг Хогерта, но я молчал и слушал.
– Пошевели мозгами, Кузнец. Подумай, напряги извилины! – Он сорвался на крик. – Я всю жизнь среди подонков! Сволочи вокруг меня. И я – самая первая сволочь!.. Но ведь ты не такой… Я спинным мозгом чувствую мерзавцев. – Он выскочил из-за стола и начал бегать по комнате, выкрикивая проклятия в адрес ученых, выдумавших гнутое время… Однако быстро успокоился. Вновь уселся за стол и посмотрел на меня. – Не сердись. Нервы… Дело в ребенке, который может родиться здесь, в тюрьме. Ребенок не виноват перед людьми, определившими нас сюда. Кто-то допустил ошибку в расчетах. Не виноват ребенок! Постигни это. Людские законы не могут допустить появление ребенка среди нас. Ну?.. Соображай, Кузнец.
Собственно говоря, мне ясно: город – порождение Черного. Но догадка Хогерта была потрясающей. По существу она, доказывала преступность замысла Черного. Можно предположить, что больницы, построенные в мире Якова, потенциальные тюрьмы для всех людей. Ведь если в тюрьме может появиться ребенок, то в ней может оказаться всякий.
– Мы просто обязаны устранить несправедливость. Пусть там, на воле, что-то не учли, когда изобретали тюрьму, но мы-то ведь понимаем. Значит, надо создать условия для нормальной жизни будущих ребятишек: подберем особый дом, отыщем воспитателей, учителей, обеспечим едой, охраной. Они не должны жить среди нас. Пусть это будет новый мир. А мы тем временем попытаемся разобраться в тайнах мерцев. Может, найдем способ, как переправить детей на волю.
– А если на воле предусмотрели… Выяснится, что попавшие сюда женщины не могут рожать.
– Могут… Я выкупил одну. Она беременна. Пришлось дорого заплатить. Но дело не в цене… Видишь, я откровенен с тобой. А ты? Кто ты? Кого представляешь?
«Ну что тебе сказать, – подумал я, – если и сам толком не знаю ничего?» Яков… По его воле я сижу сейчас здесь. Может, рассказать о том пути, который прошел, прежде чем попасть в город?
– Надо… чтоб ты все понял, – сказал я. – Трудно объяснить то, во что сам не веришь. Однако ребенок… Он не должен страдать – факт. Если, конечно, правда, что здесь может родиться ребенок.
– Она беременна. Не стал бы покупать ее, если бы не был уверен. В городе есть гинеколог. Да она и сама не скрывает.
– Отпусти меня к друзьям, за Черту… Я не убегу. Ребенок – это серьезно. Хочу посоветоваться.
Хогерт несколько минут молчал, стуча костяшками пальцев по крышке стола. У него, как я заметил, была странная привычка – смотреть сквозь собеседника; в этот момент в его взгляде чудилась потусторонность. Казалось, перед тобой лицо мертвого человека – бескровное, холодное. Правда, сейчас мышца дергала веко его правого глаза, но потусторонность все же оставалась и действовала гипнотически.
– Ники! – позвал Хогерт, продолжая барабанить пальцами по столу.
В комнату влетел карлик, тот самый, что подходил к нам с Вротехом, – головка маленькая, плешивая, худой и длиннорукий. Лицо замазано чем-то белым. Руки… как у рослого человека.
Карлик подошел ко мне – пахнуло известью. Она лежала на его лице. Комки ее застыли в уголках глаз, в морщинках на лбу, щеках.
– Пусть Кузнец немного отдохнет – и в добрый путь, – сказал Хогерт карлику.
– Я знаю дорогу к Черте, – сказал я, разглядывая Ники. – Нужен ли мне лишний свидетель, когда буду говорить с друзьями о проблемах, связанных с возможным появлением ребенка в городе?
– Все верно, только Ники – исключение. Потому он и здесь. Он – особый мерц. Но ты не обращай на него внимания, словно и нет рядом этого урода. Он будет охранять тебя.
Комната, в которую привел меня карлик, была похожа на купе мягкого вагона. Столик у забитого фанерой окна… Собственно, это и было купе, только с полок содран дерматин. Ники запрыгнул на стол и зажег фонарь над окном – железнодорожный, я видел такие на последних вагонах составов, следующих ночью, – отрегулировал свет, вышел, прикрыв за собой дверь, и я услышал звук ригеля – меня заперли. Нижние полки были испещрены надписями, накорябанными чем-то острым: «Хогерт – сука», «Здесь был Сипень» – и много других, на разных языках.
Я прилег на нижнюю и прикрыл глаза. Минуты не прошло, как за дверью послышалась возня – кто-то пытался отодвинуть засов.
– Поляков, вротех, – прошептал знакомый голос. – Кузнец, откликнись. Слышь?.. Упрись в дверь… Дави на меня. Ну?..
Я скакнул к двери, прижался плечом. Вротех отодвинул засов. Впихнул человека, замотанного с ног до головы в черную ткань.
– Хогерт благодаря тебе расщедрился. – Вротех кивнул на забившуюся в угол у окна черную фигуру. – Жрать хочешь?
Он вытащил из-за пазухи тряпицу, развернул ее, положил на стол две вареные картофелины и кусок хлеба.
– Соли, правда, нет… А карлика я отключил. Дал ему между глаз вот этой штукой. – Вротех достал из-за голенища стоптанного сапога металлический прут, махнул им перед моим носом. – Нравишься ты мне, вротех! Молодец, говорю.
Я съел картофель и хлеб в считанные минуты. Поблагодарил Вротеха и, кивнув на черный ком в углу, спросил:
– Кто там?
– Мерчанка! Дикая. Хогерт мне послал за верную службу. Ты мечтал посмотреть. Можешь отпечатать. – Вротех кинул металлический прут на полку. – Как другу тебе. Потом я. И пустим по рукам.
– Прямо сейчас? – тянул я время, соображая, как поступить, чтоб не обидеть Вротеха.
– А чего ждать? Пока Ники очухается и побежит закладывать пас Хогерту?
Вротех шагнул к мерчанке. Поставил ее посреди купе. Ловко размотал материю…
Даже не знаю, как назвать это существо: скелет, одетый в прозрачное человечье тело. В свете фонаря поблескивали выпуклые части. Грудь вздымалась, как при обычном дыхании. Глаза отливали красным, а лицо… Ледяные звездочки света то загорались, то гасли в прозрачной массе.
– Никогда бы не поверил, что однажды придется увидеть подобное. И ты хочешь, чтоб я…
– Глаза закрой, – усмехнулся Вротех. – И рукой потрогай. Да не дрожи ты, трогай, рука не отвалится.
Я закрыл глаза и осторожно положил руку на плечо мерчанки – теплое, по-женски округлое. Скользнул к груди, коснулся соска и открыл глаза…
– Чего дернулся-то? – Вротех захохотал. – Ведь живая, когда с закрытыми! А на кости смотреть не обязательно… Я, когда сюда прибыл… Приятель мне:
«Хошь, – говорит, – бабенку?» – «А почему бы и нет?» А сам думаю, откуда тут бабы? «Пошли, – он мне, – устрою… Но отдашь свою куртку». А я с воли в хорошей пришел. Кожаная, на меху… Черт с ней, с курткой, думаю, все равно отнимут. Перед тем получил уже по башке из-за этой куртки. Хорошо, у меня котелок крепкий, не вырубился от удара. Да и один всего на меня кинулся. А если, думаю, несколько человек навалятся?.. В общем, согласился отдать куртку за бабу. Привел он меня в какую-то вонючую берлогу и велел ждать… Часа через полтора слышу шаги. А темень, хоть шнифты коли. «Тут», – говорю, а сам думаю: «Отоварят сейчас и разденут догола». Он мне: «Куртку снимай и давай сюда… И забирай бабу». Точно, ощупал рукой – баба… Тут во мне все запузырилось. Волоку ее, а она хоть бы пикнула. Сама разделась… Только я в азарт вошел, не вижу и не думаю ни о чем. Меня по заднице доской и… несколько свечей одновременно зажглись. Гогот жеребячий. «Ты на свою бабу глянь!» – заорал кто-то, и опять меня доской… Поверишь, будто мне в глотку чистого спирту влили – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Скелет подо мною… А еще был случай – паскудная тварь устроила мне за кусок хлеба…
– Понятное дело, – перебил я, разглядывая стоящую неподвижно мерчанку. Даже ресницы были у нее прозрачные.
– Вот и я говорю, что впервые страшно. А потом привыкнешь, за счастье будешь считать.
– Слушай, бери ее себе, – предложил я. – Может, назад свою куртку выменяешь. Мне что-то нездоровится сегодня.
– Нездоровится, – сказал Вротех, хитро улыбаясь. – Сейчас поправлю здоровье. А то я не понимаю! Фокус тебе покажу.
Он достал из кармана бумажку, развернул ее и показал мне прозрачный красный прямоугольник – стеклышко. Забрался на стол и прикрепил стеклышко проволочкой к фонарю. Я глянул на мерчанку и вздрогнул. Нет, не от неожиданности, как раньше… Теперь передо мной стояла женщина. Нормальная женщина. Но она была похожа на Милку. Правда, выражение глаз отрешенное, да еще и краснота. Если бы не она, можно было бы сказать, передо мной слепок с Милкиного тела.
– Чего замолк-то? А?.. Ведь живая баба! Как настоящая. Вали на лавку и разгружайся. Что хошь с ней делай, только не убивай.
– Не могу, – прошептал я. – Противно. И знаешь, она очень похожа на одну мою знакомую…
– Дурак ты, – проворчал Вротех и поднял с пола полосу материи. Обмотал ею мерчанку и повернулся ко мне: – Забудь про волю. Такую красотулю тебе привел, а ты нос воротишь.
– Может, в другой раз когда… Где вы ее отыскали?
– Я же сказал: дикая. Они где хошь могут объявиться. Мне, например, однажды в бревнах… Дрова заготавливали. Глядим, а в ямке скелет. Я-то внимания не обратил, а приятель, вротех, ушлый, сыпанул на скелет землей – и мерчанка выявилась… Потянули ее и на хор. В расход потом пустили в ту же ямку.
– Эту, – я кивнул на мерчанку, – тоже убьете? Мне стало жаль закутанное в черную ткань существо, так похожее на Милку.
– Хогерт ее для тебя бережет… Мало ли что при ней сболтнешь… Идти мне надо. Ты не очень-то откровенничай с Хогертом. Он малость тронутый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29