Георгий быстро взвесил выгоды и невыгоды этого предложения. Получив вознаграждение, он вернется в Вильну, освободится от опутавшей его паутины тяжб и денежных затруднений, расширит свою друкарню, издаст «Большую Подорожную Книгу»… К тому же у немцев, говорят, есть ныне разные новшества в печатном деле и кое-что можно от них заимствовать, а может, удастся найти там и добрых мастеров.
Поблагодарив воеводу, он изъявил свое согласие.
Гаштольд остался доволен ответом Скорины, видимо радуясь случаю сбыть с рук этого беспокойного друкаря, из-за которого ему не раз уже приходилось сносить укоры епископа и барона фон Рейхенберга.
Прощаясь с Георгием, Маргарита, улыбнувшись, тихо шепнула ему:
– Возвращайся скорее, Франек… Я жду ребенка…
* * *
Прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн в те времена был одной из восходящих звезд на европейском небосклоне. Сын Фридриха, маркграфа Ансбахского, и племянник по матери польского короля Сигизмунда, он в возрасте двадцати лет был избран гроссмейстером Тевтонского ордена. Альбрехт Гогенцоллерн был не менее жаден, чем его предки, и решил продолжить наступление немцев на земли восточных славян, начатое разбойничьими немецкими рыцарскими орденами много веков назад. Но самонадеянный и надменный, как большинство его предшественников, новый гроссмейстер все же оказался способным понять ту очевидную истину, что немецким полчищам никогда не одолеть объединенных сил славянства, особенно теперь, когда за польскими и литовскими землями встала могучая славянская держава – Москва. Альбрехт решил прибегнуть к другим средствам, зная, что там, где подчас бессильно оружие, хитрая уловка и коварная интрига могут сделать многое. А по этой части он был великим мастером. Гогенцоллерн стал настойчиво вести политику раскола славян. Пользуясь своими родственными связями с Сигизмундом, он то пытался урвать от Польши всякие выгоды, то заговаривал о союзе с великим князем Московским, обещая помочь ему в борьбе с польским королем, то вероломно изменял обязательствам.
В 1519 году Альбрехт начал войну со своим дядей Сигизмундом. Не добившись победы, он, однако, сумел выговорить у короля предоставление ему в качестве лена Прусского герцогства. Это было далеко не то, о чем мечтал Альбрехт, ибо не вассалом польской короны стремился он стать, а господином Польши. И все же это был первый шаг.
Альбрехт отдавал себе отчет в слабости Тевтонского ордена. Могущество немецких псов-рыцарей безвозвратно ушло. Орден теперь влачил жалкое существование. Папа дорожил дружбой короля Сигизмунда, и Тевтонский орден не мог рассчитывать больше на помощь римского престола в борьбе с Польшей. Немецкие рыцари-разбойники были навсегда опорочены в глазах православного населения Литвы и Руси, и одно имя их вызывало в народе лютую ненависть.
Нет, Тевтонский орден не мог привести Альбрехта Гогенцоллерна к заветной цели. И он обращает свой взор в другую сторону. Все громче звучит в Германии имя Лютера. Не только горожане, но и немецкое рыцарство и многие владетельные князья пристают к виттенбергскому реформатору. Это заслуживает серьезного внимания.
Приехав в Нюрнберг, Альбрехт близко сходится с одним из видных лютеранских деятелей Андреем Осеандром. Несколько позже герцог отправляется к самому Лютеру и ведет с ним долгие беседы. Наконец решение принято. Альбрехт круто меняет курс. Он издает постановление о секуляризации Тевтонского ордена и из фанатичного католика внезапно превращается в ревностного протестанта. Он стремится насадить лютеранство не только в пределах Пруссии, но и в Польше и Литве. Подобно самому Мартину Лютеру, прусский герцог надеялся, что послужить целям германского натиска на Восток способна скорее реформация, нежели пошатнувшийся и ненавистный восточным славянам воинствующий католицизм. К тому же, став лютеранином, он мог рассчитывать на союз с прочими протестантскими князьями Германии и таким образом обрести более значительный вес и независимость в отношениях со слабеющим Польским королевством. И ему удалось достигнуть немалых успехов. Король Сигизмунд вынужден был считаться с Альбрехтом и даже искал его дружбы. Этим и объясняется та предупредительность, с которой виленские власти выполнили просьбу Гогенцоллерна.
Георгий до сих пор мало интересовался Пруссией и имел самые отрывочные сведения о герцоге Альбрехте. Но и то немногое, что пришлось ему слышать, внушало опасения. «Чего хочет от меня этот человек? – думал Скорина дорогой. – Хорошо, если только того, о чем писал он воеводе».
Герцог принял Скорину немедленно. Он сидел в высоком золоченом кресле. На его строгом черном платье не было ни драгоценностей, ни украшений. Так же просто и строго были одеты вельможи и лютеранские пасторы, окружавшие герцога. Они беседовали долго. Альбрехт говорил, что стремится всемерно содействовать просвещению своих подданных и для этой цели создает школы и печатни.
– Известно нам, – сказал герцог, глядя на Скорину холодными голубыми глазами, – что и ваш народ немало пострадал от монахов и ксендзов польских и весьма враждебен римской церкви.
Георгий подтвердил это. Герцог сказал, что имя доктора Франциска Скорины и его книги, напечатанные на понятном народу языке, стали известны в Кенигсберге и вызвали всеобщий интерес и сочувствие к трудам ученого мужа виленского. Затем он осведомился об отношении Скорины к Лютерову учению.
Георгий, помня о своем решении соблюдать осторожность, ответил уклончиво:
– Некоторые люди считали меня последователем Лютера. Однако в действительности я не принимаю участия в распрях между католиками и лютеранами. И с учением Лютеровым знаком недостаточно хорошо…
«Знает ли он о моей встрече с Лютером?» – пытался угадать Георгий. Но тот, видимо, удовлетворился ответом и, кивнув головой, повторил, что добрая молва о деятельности доктора Франциска внушила ему мысль пригласить его к себе для помощи в деле книгопечатном.
– Я хочу, чтобы доктор Франциск был моим главным помощником в книгопечатании. Вы осмотрите имеющуюся здесь типографию и сами увидите, что нужно… – сказал герцог.
– У вашей светлости нет ни одного печатного мастера?
– Есть, и, кажется мне, довольно искусный. Он также является и врачом. Но человек этот принадлежит к отверженному иудейскому племени, и я не могу вполне доверять ему. Особенно же в печатании священных христианских книг… Сейчас вы увидите его. – И герцог приказал привести Товия.
Еврея ввели в зал. Это был пожилой тощий человек, одетый в черный длиннополый кафтан. Курчавые волосы, выбивавшиеся из-под ермолки, и длинная борода были перевиты серебряными нитями. Большие черные, глубоко сидящие глаза глядели испуганно и тоскливо.
– Товий! – сказал герцог. – Приехавший к нам из Вильны доктор Франциск отныне будет твоим хозяином. Будь покорен и не перечь ему ни в чем… Вы же, доктор Франциск, можете распоряжаться иудеем по вашему усмотрению. Советую не проявлять в обращении с ним излишней мягкости, ибо это способно еще больше развратить его грешную душу.
Глава VI
Уже три месяца прошло с того дня, как уехал Георгий, а от него все еще не было никаких известий. Маргарита никуда не выходила из дому, проводя дни в тревожных размышлениях. Гинек трогательно заботился о жене своего учителя. Ее часто навещали друзья: супруга Бабича, Богдан и другие деятели братства, но посещения их не могли рассеять чувства одиночества.
Как-то раз, когда Гинек ушел в друкарню и Маргарита была одна в доме, к ней снова явился Михась Адверник. Ей не хотелось оказаться наедине с этим неприятным и подозрительным человеком, но она считала себя обязанной принять родственника пана Юрия.
Михась осведомился о том, когда должен возвратиться доктор Францишек, и сказал:
– Обстоятельства мои таковы, что более ждать не могу. Сегодня я подал мою жалобу в суд… Однако если пани Маргарита окажется более сговорчивой, то можно будет дело прекратить… – И многозначительно добавил: – Я думаю, что для пани будет полезнее поладить мирно. Ибо на суде могут открыться некоторые не совсем выгодные для пани и ее нового мужа подробности…
Маргарита удивленно взглянула на него.
– Не понимаю, о чем ты ведешь речь… Ни мне, ни мужу моему нечего скрывать от людей…
– Как знать? – усмехнулся Михась. – Найдутся в Вильне люди, которые смогут рассказать судьям о тайной связи, существовавшей с давних пор между пани Маргаритой и Францишком Скориной. И возможно, судьи сочтут, что… безвременная смерть несчастного моего дяди…
Маргарита выпрямилась:
– Как ты смеешь!
Михась невозмутимо усмехнулся:
– Не гневайтесь, прекрасная пани, некогда приходившаяся мне теткой…
Она дрожала от бессильного гнева… В этот миг, отстранив растерянного слугу, вошел Николай Кривуш.
– О, пан Николай! – обрадовалась Маргарита.
Опустившись на одно колено, Кривуш галантно приложился к руке пани.
– С глубокой грустью я наблюдаю, – сказал Николай, – что с отъездом моего друга пани развлекается с другими кавалерами.
– Что вы, пан Николай! – воскликнула Маргарита. – Это Михась Адверник, племянник покойного пана Юрия. Он явился по делу…
Она взглянула на своего неприятного посетителя. Тот поднялся с места и, глядя в сторону, сказал:
– Мне пора идти. Приветствую любезную пани.
Кривуш пристально посмотрел на Михася.
– Так это ваш племянник? – спросил он. – Вы говорите, его зовут Михась?
Племянник быстро пошел к двери. Кривуш преградил ему дорогу.
– О, юноша! – сказал он насмешливо. – Не стыдно ли тебе забывать старых знакомых?
– Я вас не знаю, – пробормотал Михась, пытаясь пройти мимо толстяка.
– «Спеши медленно» – гласит латинская пословица, – сказал Кривуш, распростерши руки. – Присядь, мой друг, и побеседуем.
Михась опустился на стул.
– Давно ли, пани Маргарита, вы знаете вашего племянника?
– Я не знала его прежде, – ответила Маргарита, все больше удивляясь. – Он появился только теперь.
– Для чего же он явился к вам? – продолжал Кривуш свой допрос. – Только для того, чтобы изъявить свои родственные чувства?
– Нет, он требует наследства пана Юрия.
– О, алчность! – Кривуш воздел руки к небу. – Во что превратила ты этого благородного и тихого юношу!.. Однако, пани Маргарита, почему вы, никогда не видев прежде сего пана, поверили тому, что он является племянником вашего покойного супруга?
– Он показал мне письмо, писанное рукой пана Юрия.
Кривуш похлопал Михася по плечу:
– Недурно придумано, дружок!
И, обратившись к Маргарите, сказал:
– Не сочтите за труд, любезная пани, оставить нас наедине на несколько минут. Нам с паном нужно серьезно потолковать.
Окончательно сбитая с толку, Маргарита вышла из комнаты.
– Итак, Криштоф Дымба, тебе надоело твое благозвучное имя и ты решил взять другое? – спросил Кривуш. – Какие причины побудили тебя к этому?
– А тебе что за дело? – Он стоял, сжав кулаки, с перекошенным от злобы лицом.
– Сейчас объясню, – серьезно сказал Кривуш. – Мне действительно не было дела до твоих плутней в Кракове, ибо об этом надлежало бы тревожиться королевским судьям. Что касается ограбления тобой монастыря близ Люблина, то я вовсе не собирался выступать на защиту отцов францисканцев… Но теперь, Криштоф, ты захотел ограбить и опорочить моих друзей. Вот этого-то я не допущу…
– А что можешь ты сделать? – спросил Криштоф.
– Очень немногое: сообщу судьям о твоих прошлых подвигах.
– Так они тебе и поверили!
– О, не беспокойся, друг мой. Кроме меня, найдутся люди, хорошо знающие тебя, например люблинский аббат Амвросий, начальник краковской стражи и другие.
– У меня есть могущественные покровители, – сказал Криштоф.
– Догадываюсь, – невозмутимо ответил Кривуш, – но, когда ты будешь разоблачен, кто захочет опозорить свое имя связью с вором, мошенником и святотатцем?
– Кривуш! – сказал Криштоф смиренно. – Я мог бы поделиться с тобой.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Кривуш. – Ты, видно, шутник, братец мой… Быть может, Николай Кривуш грешен в том, что водит знакомство с проходимцами, подобными тебе. Но он никогда не похищал чужого и не покидал в беде друзей… Криштоф, друг мой, тебе не повезло… Однако как попало к тебе письмо, адресованное Михасю Адвернику?
– Мы были друзьями и жили вместе…
– Понимаю. Ты убил его?
– Что ты! Клянусь святым крестом, он умер от болезни… После его смерти остались лишь жалкие лохмотья.
– И среди них – письмо?
– Да.
– А затем ты решил отправиться с этим письмом в Вильну, чтобы, разжалобив Адверника болезнью Михася, выудить несколько сот злотых?
Криштоф молчал.
– Понятно… Приехав сюда, ты узнал о смерти пана Юрия, и тут в голову тебе взбрела блестящая мысль… Ты решил выдать себя за умершего Михася, которого пани Маргарита никогда не видела в глаза. Это – рискованное дело. Ведь на суде потребуют свидетелей, знавших в лицо бедного Михася.
– Мы были немного похожи друг на друга, и… мне обещали…
– …что суд будет благосклонен и найдутся свидетели, утверждающие, что ты – это не ты?
– Ну да…
– Как видишь, не зря Николай Кривуш изучал логику в Краковском университете… Продолжаем наше рассуждение… Увидев, что пани заупрямилась, ты пригрозил судом. Но долго не решался привести в исполнение угрозу, потому что питаешь к судам природную неприязнь…
– Еще бы! – буркнул Криштоф.
– Все же через некоторое время ты обратился в суд. Что же случилось?.. Ясно: этого потребовали твои могущественные покровители.
Криштоф с почтительным удивлением слушал.
– Кто же эти покровители, вернее, покровитель? Отвечу и на этот вопрос. Его имя – барон Иоганн фон Рейхенберг.
– Уж не колдун ли ты? – воскликнул потрясенный Криштоф.
– Я и сам подозреваю, – ответил Кривуш, приняв величественную позу, – что господь наградил меня пророческим даром. И потому не советую тебе ссориться со мной.
– Что же я должен сделать?
– Ты пойдешь в суд и в моем присутствии возьмешь обратно свою жалобу. Покончив с этим, ты не позже завтрашнего дня покинешь Вильну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59