Когда больная, измученная болью и припарками, немного задремала, Урсин поспешил к себе, чтобы приготовить в своем святилище обещанное чудодейственное питье. Однако он не был уверен в его пользе. В смесь полагалось положить жидкий речной асфальт. А это могло повредить при болезни злой желчи. Царский лекарь никогда не сомневался в своем умении исцелять от многих недугов, но на этот раз он усомнился в своих возможностях.
ЦАРСКИЙ ЛЕКАРЬ ОЗАБОЧЕН
Вечерело, в храме бога Луны готовилась пища для трапезы бога. Во дворе храма, где был очаг, варилось мясо в бронзовом котле. Запах пряных трав вызывал аппетит у служителей храма. В час заката, когда солнце садилось и уходило за горизонт, в святилище внесли стол и поставили перед изображением бога. Жрица принесла воду для омовения рук, расставила сосуды с жидкой пищей и мясом, принесла кувшины с напитками, фрукты на золотом блюде. Помощница Нин-дады, знающая весь порядок священнодействия, брала в руки каждую миску с едой и водила ею у глаз божества, будучи уверенной, что бог ест глазами. Вблизи статуи бога стояли арфисты. Своей игрой они три раза в день участвовали в священнодействии. Курились благовония, они должны были заглушить запах еды. В храме пахло редкостными благовониями, а за пределами храма запахи вкусной еды вызывали у рабов острое чувство голода. Еда, побывавшая в святилище бога, никогда не доставалась простолюдинам, обслуживающим храм. А их были сотни.
Кормление бога происходило в великой тайне. Только Нин-дада и юные жрицы, ее помощницы, видели, как ест бог Нанна. Только они знали, доволен ли бог трапезой. Только они заботились о том, чтобы еда, побывавшая в святилище, в свежем виде досталась великому правителю Рим-Сину. Эта благословенная еда должна была принести царю здоровье и благополучие на долгие годы. Великий правитель Ларсы славился своим здоровьем, успешными походами и долголетием. Он верил, что благостная пища со стола бога способствует его процветанию. Иначе как могло свершиться небывалое? На двадцать девятом году правления Ларсой он завоевал Исин. После этого успешного похода прошло уже несколько лет без столкновений с племенами кочевников пустыни, склонных к грабежам. Их набеги приносили много зла прежним правителям Ларсы. Поистине боги любят Рим-Сина.
* * *
В час вечерней трапезы бога Урсину полагалось доложить царю о благополучии царского дома. Он должен был узнать: в добром ли настроении царь, хорошо ли ему спалось после дневной трапезы, доволен ли он целебным питьем, которое было приготовлено в святилище для спокойного сна повелителя. Урсин знал, что верховный жрец Имликум заботливо охраняет божественного Рим-Сина, не допускает дурных вестей, правитель Ларсы не знает о болезни Нин-дады. Царский лекарь был озадачен, сказать ли ему о болезни дочери, но так, чтобы царь не узнал истины и подумал, что это легкое недомогание, не опасное для жизни. А может быть, скрыть? Умолчать? Но как можно умолчать, когда опасность так велика? Надо сказать царю правду, но обнадежить его.
Низко склонившись перед владыкой, Урсин ждал вопросов, еще не зная, каков будет ответ.
– Все ли здоровы в царском доме? – спросил правитель Ларсы. – Нет ли чумы и холеры среди рабов? Не слыхал ли жрец про падеж скота?
– Все здоровы, – отвечал Урсин, – но…
– Что значит – но?..
Рим-Син посмотрел на жреца слишком строго. Взор его не сулил пощады. Урсин понимал, что ложь может принести еще большую кару. А вдруг свершится чудо и великая жрица выживет?
– …случилась беда, – продолжал царский лекарь, – заболела великая жрица храма Луны. Но ты не тревожься, божественный правитель Ларсы. Заклинатели уже позаботились. Нин-дада скоро будет здорова. Ей доставлено редкостное питье из Дильмуна, ей приготовлено целебное питье из многих трав. Они собраны в горах, в пустыне и на дне Евфрата. Помнишь, я исцелил тебя таким настоем?
– Я верю, ты исцелишь мою дочь, – сказал Рим-Син, – ведь тебе хочется еще пожить на свете? Поспеши к ней. Прикажи жрецам храма Нанна принести богу щедрые жертвы.
Царский лекарь поспешил покинуть покои правителя Ларсы. «Как бы не вернул меня и не потребовал сопровождать его к больной дочери, – подумал Урсин. – Лицо повелителя было сурово. Он не простит меня при дурном исходе. Он не вспомнит моей верной службы. Велит закопать живым вместе с юными жрицами, которые пойдут в священной процессии провожать свою госпожу в последний путь. Смерть великой жрицы повлечет за собой смерть многих людей. Но ты не должен быть среди них, Урсин».
Жрец подумал и прижал руку к сердцу, чтобы унять его торопливый стук. Ноги подкашивались, и, казалось, силы оставляют его. «Еще утром я был совсем здоровым, – подумал жрец. – Страх забрался в мое чрево и точит его. Я хочу жить! Помоги мне, великий Энлиль, добрый мой покровитель, лучший из богов! Не дай мне погибнуть!
Страх перед неизбежным несчастьем, мысль о том, что Нин-дада обречена и не будет ему спасения, не давали покоя. Он шел в святилище, где предстояло приготовить обещанное жрице питье, но очутился за пределами священной ограды. Урсин вдруг обратил внимание на воинов царской охраны. Сверкали в лучах заходящего солнца бронзовые топорики, а лица у них были словно каменные.
– Не обязательно меня закопают живьем, – прошептал он, содрогнувшись, – можно лишиться жизни и у этих ворот. Здесь частенько вершится суд, здесь же и расправа с теми, кто не угоден владыке.
Урсину показалось, что он слышит голос бога: «Иди к гавани!»
– Ты велишь мне идти в сторону гавани, Энлиль? – шептал Урсин. – Я пойду, позволь мне обратиться к тебе со словами мудрого Шуруппака: «Небо далеко, земля драгоценна. Ничто не дорого, кроме сладостной жизни».
Он шел мимо храма бога Луны Нанны, мимо большого двора для молящихся, мимо площади с Зиккуратом Этеменингуру. Он подумал: «Больше мне никогда не увидеть прекрасные статуи богов в золотых и серебряных украшениях. Не увидеть никогда! Или я умру, казненный у ворот святилища, или исчезну».
– Как исчезну? – вдруг задал себе вопрос Урсин. – «Убегу!» – ответил голос внутри его. – Иначе почему мои ноги сами пошли в сторону гавани?
Устремив свой взор к небу, царский лекарь обратился к великому Уту. Он не позволил себе громко прочесть молитву и просить бога о самом главном, самом важном, что было в его жизни. Он прошептал молитву, чтобы прохожий не услышал, а потом тихо спросил:
– Как выжить, великий Уту? Ведь умирает Нин-дада. Желчь разлилась и смешалась с кровью. Отравлено прекрасное тело великой жрицы. Ты знаешь, милостивый и всесильный, как я хотел ее спасти! Но нет ей спасения. А я хочу жить! Я не хочу умереть!

Словно в забытьи шел он к воротам, ведущим к гавани. Очнулся лишь тогда, когда оказался у причала. Он с удивлением увидел маленький корабль купца Набилишу. Мгновенно мелькнула мысль: «Попрошу Набилишу увезти меня на Дильмун. Скажу, что должен там закупить целебные травы для спасения Нин-дады. Все люди Ура знают, что больна великая жрица и царский лекарь призван спасти ей жизнь. Энлиль, мой покровитель, ты подсказал мне эту мысль. Я уговорю Набилишу отчалить дотемна. Здесь мое спасение!»
На корабле готовились к плаванию. Был уложен груз кунжутного масла и ячменя. От купца Эйянацира была доставлена бронза для дильмунских оружейников. Усаживались на свои места гребцы.
«Можно ли ждать большей милости?» – спросил сам себя Урсин. Он поспешил к владельцу судна и сказал ему, что сами боги покровительствуют великой жрице. Если корабль отчалит сейчас от гавани Ура, то они очень скоро прибудут в Дильмун. А ему, царскому лекарю, надо возможно быстрей вернуться в Ур с целебными травами для спасения великой жрицы.
– Я слышал плач у ворот дворца, – сказал корабельщик. – Поистине тебе повезло. Мы отчаливаем немедля.

– Я поспешил к тебе на корабль из царского дворца, – сказал Урсин. – Слуги из дворца Рим-Сина видели твое судно и сказали мне, чтобы поторопился. Я не взял с собой ни одного слитка серебра. Дай мне кое-что в долг, когда вернемся, я расплачусь с тобой. Ведь дело идет о жизни великой жрицы! Нин-дада тяжко больна. Кто, кроме царского лекаря, может ее спасти?
Корабельщику не хотелось давать в долг Урсину. О царском лекаре говорили, что он жаден и скаредность его надоела жрецам храма, где он священнодействовал со своими помощниками. Но отказать ему он не решился.
– Я дам тебе два слитка, – предложил Набилишу, – а ты достань табличку, и мы запишем туда твой долг в присутствии свидетелей. Серебро любит счет и точность.
– Ты не поверишь на слово царскому лекарю? – удивился Урсин, огорченный таким оборотом дела. – Есть ли в Уре более искусный врачеватель? Мне доверяет свою жизнь великий правитель Ларсы, а ты требуешь табличку за пустяковый долг!
Урсин не хотел, чтобы у корабельщика оставались доказательства его бегства. Но и в Дильмун явиться без каких-либо средств к жизни тоже невозможно.
– Кто не знает царского лекаря Урсина? – сказал Набилишу. – Но верить на слово рискованно. Даже таблички, написанные при свидетелях, не всегда помогают взыскать долг. Не был бы я купцом, если бы не умел считать и беречь свое добро. Вот скажу я тебе об одном деле. Все знают в Уре богатого купца Эйянацира. Он давно ведет торговлю с купцами Дильмуна. Они посылают Эйянациру медную руду, а взамен должны получать слитки меди для оружейников и ювелиров Дильмуна. Год назад я доставил в Ур медную руду и слитки серебра для оплаты. Эйянацир прославлен своим умением добывать медь из руды. У него множество рабов научены этому делу. Но вот прошел год, из Дильмуна шлют таблички с просьбами и заклинаниями скорее доставить медь, а наш купец молчит. Плату за медь получил, а обещание не выполнил. Последняя табличка была доставлена мною три месяца назад. Дильмунские купцы проклинали Эйянацира, называли мошенником. Они угрожали судом. Тогда купец Эйянацир послал им медные слитки. Они были дурного качества. Гонец из Дильмуна отказался от этих слитков и потребовал вернуть руду и серебро, отданное за обработку. Получилась ссора. Только не подумай, что Эйянацир вернул серебро. Дильмунские купцы просили меня быть свидетелем на суде.
– Мы не равны с купцом Эйянациром, – ответил хмуро Урсин, глядя, как взялись за весла гребцы и как тронулось в путь камышовое суденышко. – Я дам тебе табличку, печать со мной, мое обязательство будет верным. Как только вернемся, я отдам тебе долг.
Урсин смотрел на уходящий от него Ур и думал, что, быть может, никогда уже не увидит своего родного города. Не увидит сыновей. Не узнает их судьбу. Не оставит им наследства. Он с горечью думал о том, что пропадет целый сундук, наполненный слитками серебра, драгоценными бусами из сердолика и лазурита, пропадут золотые перстни и печатки – все, что накопилось за долгие годы. Он мысленно прощался со всем, что было дорого ему в Уре. А голос внутри его говорил: «Жизнь дороже всех сокровищ. Не жалей ни о чем. Благодари богов за спасение. Когда тебя начнет искать царская стража, она будет рыскать по городу, никому не придет в голову погнаться за корабликом купца Набилишу».
Ночь спустилась на землю. В небе сверкали звезды. Было тихо, лишь всплеск воды под веслами нарушал покой. Урсин все стоял на корме и думал о несчастной Нин-даде. Жива ли она сейчас? Или тягостная болезнь сожгла ее? А может быть, боги смилостивятся и дадут ей здоровье? Урсин думал о гневе повелителя, который еще этой ночью может узнать, как велика беда. Как только узнает, так велит обыскать каждый дом. А если стражи дворца станут опрашивать рабов-грузчиков в гавани, что тогда будет? Полосатая с бахромой юбка царского лекаря была слишком заметна среди полуголых рабов. Надо бежать из Дильмуна. Нельзя оставаться ни дня. Урсин представил себе, как его разыскивает Набилишу, желая получить долг. Как корабельщик будет проклинать царского лекаря, а вернувшись в Ур, немедля отправится во дворец и подаст жалобу самому Рим-Сину. К этому времени уже весь город узнает о том, что исчез царский лекарь, что бросил без помощи царскую дочь и загубил ее.
«Однако царские гонцы не найдут меня, – подумал Урсин. – Я буду жить, я не погибну, сопровождая Нин-даду в подземное царство».
Он пошел к владельцу судна подписать долговую табличку при свидетелях и получить серебряные слитки.
В ДОМЕ ПИСЦА
Отец и сын шли вдоль глухих белых стен кривой улочки, где с трудом могли разойтись двое. На голове у отца был глиняный сосуд с ячменным зерном. На голове у сына – корзинка с финиками и луком. Они подошли к узкому дверному проему своего дома. Дверь открывалась внутрь. Здесь все было сделано по правилам священных предзнаменований. А там сказано: «…если дверь дома будет слишком широка, этот дом разрушат… если дверь открывается наружу, жена в этом доме будет проклятием для своего мужа». За дверью шла маленькая, мощенная кирпичом прихожая. В углу ее находился водосток и стоял сосуд с водой, чтобы каждый входящий в дом мог омыть ноги. Этим сосудом пользовались и гости, и хозяева. Сингамиль взял сосуд и полил на ноги отца, стоящего у водостока. Затем омыл свои ноги и вошел в прихожую через боковую дверь. Лицо его оставалось немытым, а голая спина была измазана глиной и синела следами колотушек. На косяках второй двери висели терракотовые маски бога Пазузу – амулеты против несущего лихорадку юго-западного ветра. Ступеньки в дверном проеме вели вниз, на центральный дворик. В предзнаменовании было написано: «…если двор лежит выше дома, хозяйка будет выше хозяина». Двор был вымощен кирпичами с небольшим наклоном в середине, где находилось отверстие водостока, ибо «…если вода собирается к середине двора, человек соберет большие богатства».
Игмилсин верил в магическую силу этих предзнаменований. Когда Сингамиль стал учиться письму, он прежде всего вывел на дощечке эти слова… «Вот я вырасту, – сказал он матери, – тогда построю себе дом из обожженного кирпича, покрою стены белой краской, сделаю все по правилам священных предзнаменований».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25