– Тебе так мало нужно.
– Разве? – Я с трудом сглатываю, пытаясь унять дрожь в коленке, на которой лежат его длинные пальцы.
– Oui, тебя очень просто порадовать. Глядя на тебя, мне самому становится хорошо. Надеюсь, тебе все это понравилось. – Он делает широкий взмах рукой.
– Еще бы, сказочная красотища.
– Merci bien. И я, поверь мне, очень рад, что ты пришла.
Беспокойно ерзаю, поглядывая на его руку, которую он и не думает убирать с моей ноги, словно именно там ей и положено находиться. Я, конечно, понимаю, что европейцы гораздо раскованнее нас, жителей Великобритании, и, на взгляд Дидье, это вполне невинный жест, хотя, если бы сейчас нас увидел Коннор, он отрубил бы эту руку по локоть и засунул в одно неприятное место. Мне так хочется поскорее попросить француза об одном крохотном, малюсеньком одолжении и незаметно смыться. А дома, забравшись под одеяло, спокойно уснуть в обнимку с футболкой своего ненаглядного.
– Видишь ли, многие из тех, с кем мне приходится общаться… – Дидье вздыхает, наконец-то убрав руку с коленки – лишь затем, чтобы положить ее на спинку скамьи за моими плечами.
Из огня да в полымя. Вежливо откашлявшись, пытаюсь сосредоточиться.
– … в действительности эти люди не любят Дидье. – Он прикладывает руку к груди. – Никого не интересует, каков Дидье Лафит в душе. Не подумай, будто я жалуюсь, но шоу-бизнес – жестокая штука. Пока мои альбомы хорошо покупают, я всем нужен, все стараются мне угодить, но до любви тут далеко. Эти люди, как бы выразиться…
– Как перелетные птицы? – подсказываю я.
– Да, отличное сравнение. – Он невесело улыбается. – Перелетные птицы. Однодневки.
Дидье говорит, а я наблюдаю за его рукой: он постоянно жестикулирует. С таким же успехом мы вполне могли бы общаться на языке глухонемых – я бы вполне поняла его и без слов.
– И что страшнее всего, – продолжает Дидье, – им все время что-то нужно. От меня постоянно чего-то хотят: дай нам то, отведи туда, сделай то-то.
– М-м, – еле слышно протягиваю я.
«Черт побери».
– Они мне не друзья, – вздыхает француз. – Ни одного из тех, кого ты здесь видишь, я не могу с чистым сердцем назвать своим другом. А вот ты не такая.
Черт. Теперь чувствую себя гадкой, как тарантул.
– Не пойми превратно, я люблю делать людям приятное, но есть вещи, которые даются мне с трудом. Например, интервью.
– Интервью, – хрипло вторю я.
Как же я раньше не догадалась.
– Совершенно верно. Видишь ли, я очень нервничаю, когда мне приходится говорить на чужом языке. Как здесь, в Великобритании.
– Дидье, да ты превосходно знаешь английский!
Его зацелованные солнцем щечки вспыхивают ровным румянцем.
– Только с тобой, Энджел. Потому что мы друзья и ты француженка – так что мне с тобой спокойно.
«Уф, все не так и безнадежно».
– Но телевидение, радио или пресс-конференции – дело совсем другое. Я могу неверно выразиться, или мои слова неправильно истолкуют и выставят меня в каком-нибудь невыгодном свете.
Надежда прыгает за борт и торопливо гребет к берегу.
– Моя боязнь говорить на публике порождает проблемы с прессой. Меня преследуют, стараются подловить в неловких ситуациях, распускают нелепые слухи из-за того, что я не люблю давать интервью. Будто я высокомерен и не желаю опускаться до разговоров с общественностью. Ты меня понимаешь?
– Понимаю.
Согласна, я двуликая гадина, ничуть не лучше Хламидии и остальной утонченно-изысканной публики и тоже ищу одну лишь выгоду от нашего с Дидье знакомства. Но, черт побери, было бы здорово хоть чуточку, пусть самую малость продвинуться по служебной лестнице. Мне это нужно, Господь не даст соврать.
Сижу вот, смотрю на Дидье и потихоньку понимаю, что все-таки не в деньгах счастье. Он, может, и знаменит, и удачлив, и поклонников у него куча – любой футбольной команде на зависть, только вот человек он одинокий. Друга бы ему – хотя по сравнению с теми людьми, которых я здесь видела, даже я воплощение преданности. Так, пожалуй, и стану единственным его другом – на время: я одна, он одинок. В конце концов, ничего предосудительного нет в том, чтобы недельку-другую оторваться, вкусить немного роскоши, побаловать себя – не вечно же завидовать, как другие шикуют.
– Энджел, прости меня, пожалуйста, – говорит Дидье, поднимаясь со скамьи и протягивая мне руку. – Я, должно быть, совсем тебя утомил; так бездумно занял твой единственный выходной. Только и говорю, что о себе да о своих горестях, а тебе так необходим отдых, ведь медсестрам приходится несладко.
– Неужели? – переспрашиваю я. – Ах да, несладко.
Беру его руку и соскальзываю со скамейки, как маленькая лживая жаба, жаба – да и только. Дидье, улыбнувшись, подается вперед и целует меня в обе щечки. «Замечательная у них, у французов, традиция, – проносится в голове, – жаль, что не прижилась по нашу сторону Ла-Манша».
– Сейчас договорюсь с человеком, и тебя отвезут домой, – говорит он, прищелкивая столь могущественными пальцами. – Нам обязательно надо еще встретиться, и чем скорее, тем лучше. Правда, сначала я хотел попросить тебя об одолжении.
– Конечно, проси.
«Ты, случайно, не хочешь напроситься на какую-нибудь весьма посредственную радиопрограмму?» Нет, конечно, нет.
– Хм. Для меня будет лучше, если о наших встречах и разговорах никто не узнает. Я нисколько не сомневаюсь, что ты не станешь об этом трезвонить направо и налево, однако подумал, что о таких вещах лучше договариваться заранее. Видишь ли, пресса и репортеры готовы на любую подлость: обведут вокруг пальца – и не догадаешься. Для меня наши отношения – нечто особенное, то, чего «перелетным птицам» попросту не понять. Договорились? – спрашивает он, и по голосу чувствуется, как ему неловко просить.
– Какие могут быть разговоры. Разумеется, все останется между нами, – с улыбкой отвечаю я, прижимая к себе рюкзачок, и добавляю, похлопав его по плечу: – Положись на меня, старина.
Глава 16
МАНЯЩЕЕ КАЛИФОРНИЙСКОЕ СОЛНЦЕ
– Свидание с Дидье Лафитом? – в один голос вскрикивают Мег с Кери.
Знаю, я обещала никому не говорить о нашей встрече. Но ведь Дидье наверняка имел в виду серьезных людей: шишек от индустрии музыки и самых ярых представителей СМИ. Да, Кери у нас действительно пишет статейки в жанре светских бредней, да вот изданию, на которое она работает, всемирная известность еще только снится. А, кроме того, она не станет рисковать репутацией лучшей подруги ради какой-то крохотной заметки. Видите ли, меня окружают люди совсем иного сорта, нежели Дидье. Думаю, он и сам, скорее всего, не стал бы возражать, если бы я немного приоткрыла завесу над нашей с ним тайной паре ближайших подруг.
Не подумайте, будто я с самого начала хотела пощекотать подруженькам нервы смачными рассказами о проведенном в кругу знаменитостей вечере. Вовсе нет. Просто мы уютно сидели в ресторанчике, дегустировали острую индийскую кухню, пили пиво, и язык как-то сам собой развязался. По-моему, у Джорджа Майкла в одной песне есть схожая ситуация: я проговорилась, вернее сказать, «прошепталась». Понимаете ли, только мы встретились, как Мег с Кери засыпали меня новостями: у одной на выходные было то, у другой – это, а я что, хуже? Ну и мне не хотелось сидеть в сторонке и отмалчиваться, чтобы все меня жалели: ах, бедняженька, ее дружок на другой конец света укатил.
– Ну, я же сказала, никакое это было не свидание, – пытаюсь убедить неверующих фомушек, с хрустом разламывая поджаристый хлебец-поппадум. – Просто собрались близкие друзья, человек двести – триста, на шикарной лодке; шампанское текло рекой, и канапе на золотых тарелочках подавали, сколько сможешь съесть. Говорю же, ничего особенного.
Не могу сказать, будто мне нравится, когда подруги зеленеют от зависти, но ведь и я живой человек. Мне, как и другим, ведомо тщеславие.
Кери чуть не взвыла и в мгновение ока разделалась с чапати (рисовой лепешкой), которую возила по тарелке последние три четверти часа.
– Мы по-дружески провели вечер – исключительно по настоянию мамочки.
– Черт возьми, – присвистывает Мег, – а я-то думаю, что это у тебя сегодня улыбка с лица не сходит. Если бы я провела вечер с Дидье Лафитом, у меня бы вообще рот до ушей растянулся так, что вилку не просунешь. Гос-с-поди, что творится-то! Твоя мамаша, конечно, моднячая цыпочка, но что бы еще и со звездами дружбу водить – держите меня.
– Я, главное, ничего не подозревала.
– С ума сойти, – поражается подружка.
Ей одновременно удается говорить, жевать и прихлебывать пиво, вызывая тем самым нескрываемое отвращение Кери.
– Ты только представь, моя старушка однажды ходила в ресторан, заглянула в дамскую комнату и увидела там Лулу собственной персоной. А как-то раз, в кино, она сидела позади молоденького Билли Коннолли, когда ходила на Уитни… В общем, ей показалось, будто это Билли Коннолли, только в темноте всякое могло показаться. А так – у матери отличное зрение для ее возраста.
– Какое счастье, Мег, что мы с тобой знакомы, – скептически замечает Кери, машинально тыкая вилкой в тарелку отварного риса. – Королевские связи. Сейчас умру от зависти.
– Тоже мне, острячка. Накося выкуси, – ворчит Мег, показывая Кери нос. – Ангелок, передай-ка мне те объеденческие штучки.
Передаю через стол поднос с чатни – нашу третью порцию – и свежую корзинку горячих лепешек. Сидим в любимом индийском ресторанчике за углом. Толстушка, как обычно, пустилась в гастрономическое путешествие по Индии, а наша более хрупкая подруга клюет как птичка, выбирая из меню то немногое, что не было жарено в масле: отварной рис, чапати, салат-латук и, пожалуй, само меню. Мег отламывает кусочек поппадума, щедро накладывает на него ложкой чатни из манго и маринованного лайма и, широко разинув рот, откусывает порядочный кусок. Ломтик приправы падает на золотисто-зеленую скатерть, забрызгав все вокруг клейким оранжевым сиропом и чудом не запачкав рукав бледно-розового кашемирового джемпера Кери, оканчивающегося где-то в области диафрагмы. Мы с Мег называем его парашютом.
– Готова поспорить, монсеньор Лафит не ужинает в паршивых забегаловках наподобие этой. Сидит сейчас в «Девоншире» и смакует коллекционное шардонне под равиоли из лобстера, – ворчливо подначивает Кери, с неприязнью косясь на нашу прожорливую подруженьку.
– Брось. Он бы правое яичко отдал, лишь бы сидеть здесь с нами и кушать это душевное кацу.
– Сомневаюсь. – Кери подцепляет ноготками длинный рыжий волос, нечаянно оказавшийся на рукаве ее дорогой обновки. – Меган, будь добра, перестань линять. Девушке это не к лицу, ты же не пудель.
Та принимает волос, хихикая, водружает его обратно на голову и вновь принимается за чатни. Посмотришь на них – и смех и грех. Что-то подруги мои сегодня не на шутку развоевались; уже три часа ходим по барам, а они никак мирно усидеть не могут: то одна другую подначивает, то другая ее подкалывает – сидишь с ними как на иголках. Не понимаю, что я здесь забыла?
– Ух, откуда только руки растут, – недовольно пыхтит Мег, прерывая мои тягостные раздумья. – Надо же, свитер обляпала. Ну и видок у меня теперь: будто попугай обгадил. – С большой неохотой отставляет тарелку в сторону и встает из-за стола, покачивая отливающей медью кудрявой шевелюрой.
– Я в дамскую комнату, девчонки. Хочешь, сблюю за тебя, чтобы лишний раз не беспокоиться? А, Кери?
Та сглатывает крохотную порцию риса и глумливо скалится:
– Пойди, золотко, погуляй. Тетям поговорить надо. Умница, хрюшка.
Удивленно выслушав перепалку подруг, молча возвращаюсь к своему карри. Но тут Кери решается продолжить беседу.
– Итак, Энджел, прими заслуженные поздравления, – улыбается она.
– По поводу?
– С тем, что заполучила знаменитейшего Дидье Лафита на интервью. Надо понимать, ты ведь к этому стремилась?
– Хм… Стремилась, конечно, и, тем не менее, о результатах пока говорить рано.
Подперев рукой подбородок, подруга склоняется поближе и говорит вкрадчиво:
– Какой ужас, милая моя, неужели он отказал?
– Нет, просто я не спрашивала.
– Прошу прощения, я не ослышалась? – Она пристально вглядывается в мое лицо. – Ах да, вы даже не встречались. А я-то думаю, что-то мне все это подозрительным кажется.
Отрицательно качаю головой, ни на минуту не прекратив жевать курицу, – сколько же они перца всыпали! Немного покопавшись в бумажнике, извлекаю визитку Дидье.
– Вот, пожалуйста, полюбуйся.
Кери зажимает карточку своими накрашенными ноготками на тонких, как пинцеты, пальцах и молча рассматривает.
– Так-так, надо полагать, с таким доказательством не поспоришь. Не устроить ли тебя в «Звезду»? Ты можешь оказаться ценным сотрудником.
Снисходительно улыбнувшись, забираю визитку.
– Почему же в таком случае ты его не пригласила?
– Не так-то это просто, – объясняю ей. – Все немного запутанно, да потом еще усложнилось – короче говоря, не было удобного случая.
Кери меняет позу, опершись теперь уже на другую руку и выставив грудь над столом.
– У тебя было свидание со звездой международной величины, которую тебе очень хотелось пригласить на свою передачу, и вдруг не представилось случая? Я правильно поняла?
Киваю:
– В общих чертах.
– А может, – с ехидной усмешкой продолжает Кери, – он тебе нужен для других целей? В личном плане?
При этих словах я чуть карри не подавилась, а оно и так жгучее.
– Ага, смотри-ка, сразу покраснела, – подзуживает Кери.
– Ничего я не покраснела. – Кашель так и разбирает, не продохнуть. – Уф, чуть насмерть не подавилась. Надо же было столько перца бухнуть.
– Неужели?
– Да, – обиженно огрызаюсь, жадно прихлебывая воду.
– Кстати, а ты ему сказала, что помолвлена?
– Нет. Об этом разговор не заходил. К тому же я не помолвлена, а только думаю. Надо различать.
– Ну конечно.
Меня уже раздражает ее всезнайство.
– Синичка в руках, теперь дело за журавлем… Надеюсь, он хотя бы в курсе, что у тебя есть кто-то постоянный?
Нервозно тереблю салфетку.
– Нет, мы об этом не разговаривали.
Информированность Кери достигла библейских масштабов. Избегаю ее недоуменного взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47