– Ну ладно, ладно, – проворчал Антуан.
Он был в восторге.
– Подожди меня секунду, – сказала Кэтлин.
Она вышла из квартиры и вернулась через полчаса с небольшим пакетом.
– Я не хочу видеть тебя таким великолепным и не иметь к этому никакого отношения, – сказала она, смеясь.
В пакете было два галстука из плотной шелковой ткани строгих расцветок. Кэтлин повязала один из них на шее Антуана. Он зачарованно наблюдал, как она это делает.
Еще никто и никогда не завязывал ему галстука.
– А теперь давай попробуем другой, – сказала Кэтлин.
– Нет, я хочу, чтобы он всегда был у меня в кармане, – сказал Антуан. – Как талисман.
Он старательно и неумело сложил галстук, завернул его в носовой платок и положил во внутренний карман пиджака.
Перед тем как надеть свою рабочую одежду, он пошел показаться Марии.
– Святая Мария! – воскликнула она. – Ты так же хорошо одет, как когда-то был мой Джон.
Антуан дотронулся до галстука.
– Это Кэтлин мне его подарила, – сказал он.
Мария ничуть не удивилась.
– Так делают все хорошие женщины, – заметила она нравоучительно.
– А! – сказал Антуан.
Он покрутил кончик галстука между своими квадратными пальцами и спросил:
– Тогда это привычка?
– Конечно, когда дорожат своим мужчиной, – сказала Мария.
Антуан спросил еще, продолжая крутить кончик галстука:
– А завязывать его – это для вас тоже привычка?
– Это удовольствие, – сказала Мария. – Я очень любила делать это для Джона.
Антуан переоделся и оставшуюся часть дня провел на работе. Время от времени он, продолжая рулить, ощупывал через парусину куртки свой новый талисман. Тогда челюсть его выступала немного вперед.
Когда наступил вечер, он надел свою нарядную одежду, и Кэтлин снова им залюбовалась. Потом она заметила с улыбкой:
– Так ты решил носить твой талисман на шее?
– Да, я передумал, это бывает, – сказал Антуан.
Он сделал несколько шагов по просторной комнате и остановился лицом к стене, словно ему захотелось получше рассмотреть рисунок облицовочной плитки.
Задержавшись в этой позе, он вдруг спросил:
– Это правда, что ты покупала галстуки твоему мужу?
Голос его был ровный и нейтральный. Он не получил ответа. Он резко повернулся к Кэтлин и пророкотал:
– Что же ты не отвечаешь?
– Я не знаю… а что? Я уже даже и не помню… – пролепетала Кэтлин с немного растерянным выражением на лице.
Потом она заговорила очень быстро:
– Понимаешь, такие вещи делаешь, не обращая на это внимания. Это так естественно. Моя мать делала это для моего отца, а я сама, когда была еще ребенком – для моего старшего брата.
– Я говорю не о твоих родителях, я говорю тебе, о твоем муже, – резко сказал Антуан.
Кэтлин ничего не говорила и не двигалась.
Антуан усмехнулся.
– Я вижу, в чем тут дело… я вижу, в чем тут дело…
Он медленно достал из кармана нож и, не снимая галстука, стал отрезать от него лоскут за лоскутом. Развязав то, что от него осталось, он бросил обрывок на пол.
– Я не привык, чтобы меня принимали за кого-то другого.
Кэтлин ничего не сделала, чтобы помешать ему уйти.
Антуан шел наугад по запутанному и сложному переплетению старых улиц, из которых состоял этот расположенный на холме старинный квартал. Он шел куда глаза глядят по наклонной мостовой.
Антуан размышлял:
«Как же могло произойти, что мне никогда не приходило в голову мысли о нем? Наверное, у меня все последние дни и в самом деле был помутнен рассудок…»
Он шел очень долго, низко опустив руки, и в голове у него не было никаких мыслей. Потом он снова задумался.
«Я никогда ни у одной женщины не спрашивал о ее прошлом. Но ведь прошлое есть у каждого. Какой же вывод?»
Ответа на этот вопрос Антуан не находил. Он продолжал спускаться по склону холма. Одна темная улочка сменяла другую.
Сам того не сознавая, он поднес руку к своему воротничку, к тому месту, где должен был бы находиться узел галстука. Он почувствовал в себе желчь, горькую обиду и ярость, которая не находила выхода.
Он подумал еще:
«Она рассказывала мне обо всем… о родителях… о доме, где она жила, когда была ребенком… о саде… о монастыре… о старой горничной. А о нем, о нем… никогда, ничего… Как если бы это не имело никакого значения… как если бы этого никогда не было…»
Антуан сжал свои опасные кулаки. Он остановился и, не отдавая себе отчета, громко сказал:
– Дрянь.
Звонко прозвучавшее слово, настолько сильно удивило его, что он обернулся, чтобы увидеть, кто это сзади него произнес его.
Потом он понял, что сказал его сам, что это оскорбление относилось к Кэтлин, и у него возникло желание откусить себе язык. Зеленые глаза, блестящие зеленые глаза… Шея Кэтлин, нежная, длинная, белая… а он… он…
«А я, разве я вел с ней разговоры об Анн? – подумал Антуан, начиная сердиться на самого себя. – Права она, а не я… Мертвых не нужно трогать… таких мертвых, как эти».
Антуан снова двинулся в путь. Он знал, что настоящая правда была в этих последних мыслях. Обычно это чувство возвращало ему спокойствие.
Спуск прекратился. Антуан оказался на пустыре по соседству с торговым портом.
Сломанные вагоны… Неисправные машины, груды железного лома, древесина…
Антуан вспомнил, что он часто тут спал, в самом начале, когда у него не было работы и когда он ходил в лохмотьях. Он потрогал тыльной стороной руки богатую материю, в которую он был одет. Он испытал яростное желание сорвать с себя одежду, которую так нетерпеливо дожидался и которой так гордился.
– Без этого костюма не было бы этого чертово-го галстука, и эта глупая Мария не стала бы ничего говорить, и я не оказался бы снова в дурацком положении, – снова проворчал Антуан, не замечая, что он опять стал думать вслух.
Он тяжело опустился на один из вскрытых ящиков. Ночь была светлая. Можно было различить металлические корпуса подъемных кранов в торговом порту. Было видно, как течет река.
«А вообще, мне на все наплевать… Скоро меня уже здесь не будет», – подумал Антуан.
Он встал и начал медленно подниматься по улочкам, по которым только что спускался. Он шел к Кэтлин.
Он почувствовал, что она в нерешительности стояла за дверью, и тихонько произнес ее имя. Увидев Антуана, она задрожала.
– Я даже уже не смела надеяться, – сказала она. – Я так боялась, так боялась…
Кэтлин лихорадочно обвила свои руки вокруг шеи Антуана. У него было такое ощущение, что вся ее сила держалась в углублении этих маленьких и холодных ладоней.
– Почему, Антуан, ну почему? – простонала Кэтлин.
– Молчи, – сказал очень тихо Антуан. – Не будем больше говорить об этом. Никогда… Клянусь тебе. Никогда.
На следующий день, к концу дня, они встретились на Торговой площади, около ступенек, ведущих к Тежу, чтобы пойти пообедать в популярном ресторане, находившемся на противоположном берегу. Ожидая паром, который обеспечивал сообщение между двумя берегами, Кэтлин быстро сунула ключ в руку Антуана.
– Я его заказала, чтобы ты мог войти, когда захочешь, в любое время суток, – сказала она, – даже ночью, поздно ночью, как вчера. Я боюсь открывать.
Антуан согрел металл в своей ладони. Этот знак доверия, знак полной зависимости доставил ему огромное удовольствие.
Но когда он положил ключ Кэтлин себе в карман, он вспомнил о другом ключе, который он пронес через смертельные опасности, ключ от квартиры, которая была у него в Лондоне. Он согнул голову, как под тяжестью неискупимой вины. Не перед Анн, а перед Кэтлин.
«Если бы она знала, она должна была бы расцарапать мне этим ключом лицо», – подумал Антуан.
Он бросил на Кэтлин быстрый взгляд.
«Она счастлива, она считает, что это у меня впервые, – мелькнуло у него в голове. – Вот злосчастие-то…»
Антуан вспомнил, как он страдал вчера, и сразу же испытал совсем иное чувство. Горькая усмешка показалась на его губах. Он подумал: «Каждый в свою очередь. Вчера я вел себя, как простофиля… И наверное, сколько раз до этого».
Подошел паром, высадил пассажиров, прибывших с другого берега, посадил пассажиров с Торговой площади и стал медленно пересекать Тежу.
. – Ты, значит, отсюда отправишься в Венесуэлу? – спросила Кэтлин.
– Нет, это немного ниже по течению, – сказал Антуан. – Там, где стоят на якоре торговые суда.
– И скоро?
– Думаю, дней через пятнадцать – двадцать. Все будет зависеть от фрахта.
Противоположный берег приближался, но Кэтлин продолжала смотреть на воду.
– А как ты смотришь на мой отъезд? – спросил Антуан.
– Ты знаешь, Антуан, – сказала Кэтлин, слегка покачивая своей гибкой шеей, – знаешь, я так сильно тебя люблю, что страдание ради тебя меня не пугает.
И добавила тихо-тихо:
– Это вот если тебе плохо, то тогда я становлюсь сумасшедшей.
Последние слова Антуан не услышал. К нему пришла мысль, которая отвлекла его внимание.
«Нет, меня она никогда бы не убила из-за любви», – мелькнуло у него в голове.
Паром коснулся берега прежде, чем Антуан успел задуматься над значимостью своего открытия. На самом же деле он боялся его. Он пытался не Дать ему всплыть на поверхность.
Движение в ресторане помогло ему. Это было просторное, высокое здание, все в стекле, ярко освещенное, и на каждом этаже там подавали моллюсков, раков, рыбу. Цены в этом заведении были низкие, и люди скромного достатка ходили туда толпой: грузчики, моряки торгового флота, рыбаки, механики, лоцманы, писари и таможенники из порта. Постоянный стук подошв по каменным ступенькам лестниц, звяканье посуды и стаканов, раскаты голосов, наполнявших здание, вырастали в сильный и приятный шум. Официантки были миловидные и веселые.
Антуан и Кэтлин нашли на последнем этаже стол, придвинутый к большому открытому окну. Там они были окружены гудением человеческой массы, ветра и шумом реки. Их глаза встретились, неся навстречу друг другу один и тот же блеск, подавая один и тот же сигнал благодарности. Они вновь чувствовали себя избранными судьбой для чудесного сообщничества и для любви, находящейся по ту сторону всех любовей.
Необитаемый остров…
– Ты первый настоящий шанс, который у меня есть в жизни… единственный, – сказал Антуан.
– Я только что вдруг вспомнила, – прошептала Кэтлин, – то, что повторяет всегда Мария: когда человек был один раз счастлив, то он уже не осмеливается больше ничего просить у неба.
– О! Мария, она святая, – сказал Антуан, улыбаясь.
– Я и в самом деле так считаю, – сказала Кэтлин без улыбки.
Мясо морских животных было свежее и изысканное. У вина был хороший букет. Между столами ходили продавцы цветов. Лампы, освещавшие реку, казалось, снова и снова загорались одна от другой, до бесконечности.
Антуан тихо просвистел первые такты солдатского африканского марша. Кэтлин немного прижалась к нему.
– Какой ты здоровый, – прошептала она.
Продававший розы мальчик подошел к Антуану и сунул ему свой букет почти в лицо:
– Для тежуйских жениха и невесты, – сказал он.
Мальчик был бос, одет в лохмотья, с наглыми и ласковыми глазами.
«Он похож на Янки», – подумал Антуан и купил у него цветы. Потом он пододвинул букет на колени Кэтлин, небрежно, почти даже грубо, потому что, покупая его, он не думал о Кэтлин и потому, что находил этот жест смешным. Но Кэтлин, которая этого не знала, подумала просто, что Антуан дарит цветы в первый раз в своей жизни. Ее лицо осветилось наивной радостью.
Кэтлин прошептала:
– Они чудесны. Спасибо, Антуан, спасибо, дорогой.
Антуану стало немного стыдно.
– Я хочу прямо сейчас прикрепить один из них себе на платье, – воскликнула Кэтлин.
Она попросила у одной из официанток булавку. Та захотела ей помочь.
– Нет, нет, – с живостью сказала Кэтлин. – Сделай это ты, Антуан, я тебя прошу, а если ты меня уколешь, то тем лучше.
Антуан, смущаясь, неловко закрепил розу на блузке Кэтлин, но ему было приятно слышать ее смех, касаться ее чудесной шеи.
Когда он закончил, Кэтлин очень быстро и страстно поцеловала его. Из-за этого роза немного накренилась, Кэтлин вернула ее на место инстинктивным жестом.
Это последнее движение, своей легкостью, своим изяществом, своим непроизвольным умением напомнило Антуану то, как Кэтлин завязала ему галстук. Цветок, поправленный ею, казался другим цветком. Горечь, источника которой он еще не знал, проникла в сердце Антуана.
«Они впитывают все это в своем кругу с самого рождения», – подумал он и сказал без какой-либо задней мысли:
– Я уверен, что твой муж в этом разбирался лучше, чем я.
Как только Антуан сказал это, он ощутил глубокую тишину, – несмотря на продолжающиеся шумы, – которая возникла в зале.
– Антуан! Антуан! – прошептала Кэтлин.
На обычной бледности ее лица вдруг возникла совсем другая бледность.
Антуан понял, что она пыталась напомнить ему клятву, которую он дал ей накануне. Но все было Унесено шумом, который теперь, после тишины, наполнил своей яростью виски Антуана.
– Ведь ты же не будешь утверждать, что он никогда не дарил тебе цветы?
Кэтлин смотрела на Антуана, не моргая, как под каким-то гипнозом, исходящим от его лица, искаженного вдруг ненавистью и несказанным страданием.
– А! Вот видишь, ты ничего не говоришь! – прогремел Антуан.
Он сделал резкое движение к розе, которая расцвела у шеи Кэтлин. Она откинулась назад. Рука Антуана снова упала.
– Если ты правда этого хочешь… – прошептала Кэтлин, сделав едва уловимый жест, чтобы избавиться от розы.
Антуан опустил голову, и его взгляд устремился на огни, обрамлявшие Тежу.
Время шло. Кэтлин, у которой задрожали руки, засунула их в цветы. Они были нежными и влажными.
– Прямо живой кустарник, – произнесла Кэтлин вполголоса.
Антуан медленно повернулся. Он словно искал все время какого-то предлога.
– У тебя были в саду цветы, да? – спросил он.
– Ты же прекрасно знаешь, что у моих родителей, – сказала Кэтлин, – когда я была…
– Нет! – отрезал Антуан. – Не у твоих родителей. Потом?
Кэтлин молчала. Антуан спросил:
– Так что? Это тоже секрет?
Она рассматривала резкий рельеф челюсти, которая приближалась к ее лицу, и с отчаянием, лишившем ее голос каких бы то ни было модуляций, ответила:
– У меня был сад… летом… на берегу моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11