Шесть лет назад, когда она закончила колледж и убедила Майлса, что не собирается никуда уезжать, он настоял, чтобы Нив обустроила свою спальню по-новому. Охотясь на аукционах Сотбис и Кристис, она насобирала кучу разных несочетаемых на первый взгляд вещей: кровать с медными спинками и старинное зеркало, Бомбейский сундук и кресло Викторианской эпохи, а также старый персидский ковер, переливающийся всеми цветами радуги. Стеганому покрывалу и подушкам с пропылившимися оборками была возвращена первоначальная белизна. Кресло стояло, заново обтянутое лазурным бархатом. Такого же цвета каймой был отделан ковер на полу. Белоснежные стены стали прекрасным фоном для красивых картин и копий, доставшихся в наследство от семьи матери. Журнал «Вуменс веар дэйли» фотографировал Нив в ее спальне, называя комнату изысканно элегантной, «носящей неповторимый отпечаток руки Нив Керни».
Нив засунула ноги в пушистые тапочки, которые Майлс, посмеиваясь, именовал ее ценным трофеем, и отдернула штору. Она подумала, что сеноптикам не нужна сейчас особая проницательность, чтобы предсказать снегопад. Окна ее комнаты в Швабхаус на 74-ой улице и Риверсайд-драйв выходили прямо на Гудзон, но сейчас она едва могла разглядеть дома по ту сторону реки, в Нью-Джерси. Хенри Гудзон-парквей был совершенно заснежен и уже полон машин. Люди из пригородов стремились попасть сегодня в город пораньше.
Майлс был уже в кухне и варил кофе. Нив чмокнула его в щеку, стараясь не замечать его уставшего вида. Это означало, что он снова плохо спал.
«Если только, сдавшись, не принял в очередной раз снотворное», — подумала она. «Как наша Легенда?», — спросила Нив. С тех пор, как он в прошлом году ушел на пенсию, газеты именовали его не иначе, как «Легендарным Комиссаром Нью-Йорка». Он этого терпеть не мог.
Игнорируя вопрос, он бросил взгляд на дочь и изобразил крайнее удивление.
«Не хочешь ли ты сказать, что пропустила пробежку по Центральному Парку? — воскликнул он, — Что значит какой-то фут снега для отважной Нив?»
В течении нескольких лет они вместе совершали эти пробежки. Сейчас ему запретили бегать, но он всегда волновался за нее, когда она это делала рано утром одна. Она подозревала, что это у него просто вошло в привычку — волноваться за нее.
Нив достала из холодильника кувшин с апельсиновым соком. Не спрашивая, наполнила высокий стакан для Майлса, маленький — для себя, и стала готовить тосты. Майлс был любителем плотных завтраков, но сейчас яичница с беконом была полностью исключена из его рациона. Остались сыр и ветчина — по его словам, «закуска, после которой должна следовать нормальная еда». Обширный инфаркт, который он перенес, положил начало диете и конец его карьере.
Они завтракали, привычно погрузившись в утреннюю «Таймс», разделив ее на две части, но, подняв глаза, Нив заметила, что Майлс не читает, а сидит, не шевелясь, вперив неподвижный взгляд в газетный лист. Тост и сок стояли нетронутыми, он лишь отпил кофе. Нив отложила свою половину газеты.
«Ну-ка, дай мне, — сказала она. — Что там могло так подействовать на тебя? Тебе ли впадать в такое оцепенение; ты уж столько всего насмотрелся».
«Нет, я в порядке, — ответил Майлс. — По крайней мере если ты имеешь в виду мое сердце, то оно не болит». Он бросил газету на пол и потянулся за своим кофе. «Никки Сепетти сегодня выходит из тюрьмы».
Нив от удивления приоткрыла рот: «Но я думала, что ему отказали в условном освобождении еще в прошлом году».
«В прошлом году он подавал в четвертый раз. Выторговывался буквально каждый день приговора, в основном напирали на его отличное поведение. Этой ночью он будет в Нью-Йорке». От ненависти его лицо окаменело.
«Пап, посмотри на себя в зеркало. Еще немножко, и у тебя снова будет инфаркт». Нив заметила, что у нее и самой дрожат руки. Она вцепилась в край стола, надеясь, что Майлс ничего не заметил и не подумал, что она боится. "Меня не волнует Сепетти и его угрозы во время вынесения приговора. Ты потратил годы, чтобы установить его причастность... — Она смешалась и умолкла, затем продолжила:
— Ни одной крошечной зацепки против него. И, ради Бога, не надо тут же начинать паниковать, только потому что он снова замаячил на горизонте".
Ее отец был прокурором, который засадил за решетку всю мафиозную семью Никки Сепетти. На вынесении приговора Никки спросили, хочет ли он взять слово. Тот указал на Майлса. «Как я понимаю, работенку я тебе задал неплохую, они даже сделали тебя комиссаром. По-здрав-ля-ю. Прекрасная статья о тебе и твоей семье в „Пост“. Позаботься хорошенько о своей жене и ребенке, им понадобится сейчас твоя защита».
Две недели спустя Майлс присягнул на звание комиссара полиции. А еще через месяц тело его молодой жены, матери Нив, 34-летней Ренаты Росетти Керни, было найдено в Центральном парке с перерезанным горлом. Преступление так и осталось нераскрытым.
* * *
Нив не стала спорить, когда Майлс настоял на том, чтобы вызвать ей такси до работы. «Невозможно идти в такой снег», — сказал он ей.
« Это не из-за снега, и мы оба это знаем», — возразила она. Целуя его на прощание, она потянулась к нему и обняла. «Майлс, единственное, о чем стоит сейчас волноваться — это твое здоровье. Вряд ли Никки Сепетти снова собирается в тюрьму. И, если он вообще умеет молиться, то, могу поспорить, он просит Бога, чтобы со мной еще долго ничего не случилось. Все в Нью-Йорке, кроме тебя, считают, что какой-то мерзавец напал на маму и убил ее, в то время, когда она не отдавала ему свой кошелек. Она, возможно, начала кричать по-итальянски, и он запаниковал. Поэтому, пожалуйста, забудь о Никки Сепетти, и оставь Богу судить того, кто отнял у нас нашу маму. Ладно? Обещаешь?»
Он лишь едва заметно кивнул в ответ на ее слова. "Тебе пора, — сказал он. — Такси ждет, счетчик работает, а мне пора к телевизору — уже начинается моя игра ".
Снегоочистители старались вовсю, но от их, по выражению Майлса, «немощных потуг» проку было немного. Пока машина с Нив, затертая другими, пробиралась по скользким улицам, выворачивала на пересекающую парк с запада на восток 81-ую улицу, Нив поймала себя на том, что в голову навязчиво лезут бесполезные «если». Если бы был найден убийца мамы, Майлсу со временем удалось бы смириться с этой потерей, как смирилась сама Нив. А так для него это постоянно открытая болезненная рана. Он все время винит себя за то, что не уберег Ренату. Все эти годы он сходил с ума от мысли, что не принял всеръез угрозу, что при огромных возможностях, которыми располагала полиция Нью-Йорка под его же руководством, ему не удалось найти того, кто выполнял — а в этом он был убежден — заказ Сепетти.
Найти убийцу, рассчитаться с ним и с Сепетти за смерть Ренаты стало для Майлса нереализованной потребностью.
Нив поежилась. В машине было холодно. Водитель, должно быть, взглянул в это время в зеркало, потому что обронил: «Простите, мисс, обогреватель неважно работает».
«Не беспокойтесь», — она повернулась к окну, не желая быть втянутой в разговор. Она никак не могла перестать размышлять, используя глаголы в условном наклонении. Если бы убийца был найден и наказан сразу, Майлс мог бы еще как-то устроить свою личную жизнь. Несмотря на свои шестьдесят восемь лет, он все еще привлекательный мужчина, и даже сейчас находится немало женщин, посылающих многозначительные улыбки худощавому широкоплечему комиссару с густыми, рано поседевшими волосами, живыми синими глазами и неожиданно мягкой улыбкой.
Она была так глубоко погружена в свои мысли, что не заметила, как такси остановилось перед магазином. «Нив Плейс» — затейливым росчерком было написано на кремово-голубом навесе. Сквозь две мокрые от снега витрины, выходящие на 84-ую улицу и на Мэдисон Авеню, видны были манекены, стоящие в томных позах, одетые в легкие шелковые, прекрасно пошитые платья. Зонты от дождя напоминали легкие солнечные зонтики. Это была идея Нив. А плащики, тонкие и разноцветные, были наброшены манекенам на плечи. Нив шутила, говоря, что единственная цель этих плащиков — сделать женщину заметной в серой пелене дождя, но они тем не менее имели бешеный успех.
«Вы здесь работаете? — спросил таксист, пока Нив расплачивалась. — Похоже, дорогой магазин».
Нив неопределенно кивнула, а сама подумала: «Это мой магазин, дружочек».
Это было реальностью, в которую она до сих пор не могла поверить. Шесть лет назад магазин, что стоял на этом месте, обанкротился. Хозяином был старинный друг ее отца, известный дизайнер Энтони делла Сальва. Он-то и заставил ее выкупить магазин. «Ты молодая, тебе и карты в руки, — говорил он с сильным итальянским акцентом, который стал теперь неотъемлемой частью его имиджа. — Кроме того, ты работаешь в моде еще со школьной скамьи. Но самое главное, у тебя, кроме знаний, есть интуиция. Я одолжу тебе денег для начала. Если ничего не выйдет, я спишу это со счетов, но все получится. Ты сможешь дать делу толк. А мне надо подыскать другое место для своих моделей». Это как раз было последнее, в чем нуждался Сал, и они оба знали это, но Нив была ему признательна.
Майлс решительно восстал против того, чтобы она брала у Сала в долг. Но Нив все же рискнула. Кроме волос и глаз Нив унаследовала от матери еще кое-что — это было в высшей степени развитый вкус к одежде. В прошлом году она возвратила Салу долг, включая проценты согласно условиям денежного рынка, на выплате которых сама настояла.
Она не удивилась, застав Бетти в швейной мастерской за работой. Голова Бетти была склонена, как всегда ее лицо выражало крайнюю сосредоточенность благодаря постоянно нахмуренным бровям. Тонкие морщинистые руки владели иглой с виртуозностью хирурга. Она подрубала затейливо расшитую бисером блузку. Крашеные в медный цвет волосы лишь подчеркивали пергаментную тонкость ее кожи. Нив отгоняла от себя мысль о том, что Бетти уже за семьдесят. Она просто отказывалась думать о том дне, когда та надумает уйти на пенсию.
«Я тороплюсь поскорее это закончить, — объявила Бетти. — На сегодня жуткое количество заказов».
Нив стянула перчатки и размотала шарф. «Мне ли не знать. И Этель Ламбстон настаивала, чтобы все было готово ко второй половине дня».
«Я знаю. Я возьмусь за ее вещи сразу после этого, чтобы потом не выслушивать ее сварливые замечания, если не все тряпки будут готовы».
«Но если бы все клиенты были такими, как она...» — заметила Нив мягко.
Бетти кивнула. «Я тоже так считаю. И, кстати, я хотела вам сказать, хорошо, что вы подсказали миссис Ятс купить именно это платье. То, которое она меряла вначале, шло ей как корове седло».
«Кроме всего прочего, оно на полторы тысячи долларов дороже. Но как я могла допустить, чтобы она его купила. Рано или поздно она посмотрелась бы в зеркало повнимательнее. Ей достаточно обтягивающего лифа, а юбка должна быть свободной и длинной».
Удивительно, какое количество посетителей отважно игнорировали снег и скользкие тротуары, чтобы прийти в магазин. Две продавщицы не справлялись с обслуживанием, поэтому Нив весь день провела в торговом зале. Эту часть своей работы она любила больше всего, но за последний год заставила себя ограничиться обслуживанием лишь нескольких личных клиентов.
В полдень она зашла в свой кабинет в задней части магазина перехватить, как обычно, сандвич и кофе и позвонила домой.
Майлс был очень оживлен. «Я бы мог выиграть тысячу четыреста долларов и автомобиль в „Колесе фортуны“, — объявил он. — Я отгадал так много, что мог бы даже забрать фарфорового далматина за 600 долларов, которого они выставили в качестве приза».
"Таким ты мне нравишься намного больше, " — заметила Нив.
« Я говорил со своими мальчиками. Они направили толковых ребят присматривать за Сепетти. И еще они говорят, что он очень болен и уже не так агрессивен». В голосе Майлса звучало удовлетворение.
«А они не напомнили тебе, что не считают Сепетти причастным к смерти мамы? — Нив не стала ждать ответа. — Было бы здорово, если бы ты приготовил на ужин макароны. В холодильнике куча всяких соусов. Сделаешь, хорошо?»
Нив повесила трубку, чувствуя себя спокойнее. Она проглотила последний кусочек бутерброда с холодной индейкой, допила кофе и вернулась в торговый зал. Три из шести примерочных были заняты. Наметанным глазом она замечала все, что происходит в магазине.
Вход со стороны Мэдисон Авеню вел в отдел украшений и аксессуаров. Нив знала, что одна из составляющих ее успеха — это возможность купить бижутерию, сумочки, обувь, шляпки, шарфы; таким образом женщины, покупая платья или костюмы, не должны были разыскивать подходящие к ним аксессуары в других магазинах. Интерьер магазина был выдержан в кремовых тонах и на этом фоне красиво смотрелась ярко-розовая обивка диванов и кресел. Спортивная одежда, а также вешалки с юбками, блузками и брюками были расположены в просторных нишах двумя ступеньками выше подиумов для демонстрации моделей. Не считая манекенов в роскошных платьях, другой одежды видно не было. Посетительницу усаживали в кресло, и продавец выносил, предлагая, костюмы, платья и вечерние туалеты.
Это Сал посоветовал ей действовать таким образом. "Иначе вся одежда будет сброшена с вешалок. С самого начала создавай репутацию дорогого эксклюзивного магазина, " — говорил он и был, как всегда, прав.
Сочетание кремового и розового в интерьере придумала сама Нив. «Когда женщина смотрится в зеркало, необходим фон, гармонирующий с тем, что я продаю», — объясняла она дизайнеру по интерьеру, который во что бы то ни стало рвался к исключительно ярким цветам и броским сочетаниям.
Послеобеденное время тянулось медленно, пришли только несколько клиенток. В три часа Бетти показалась из швейной мастерской. «Заказ для Ламбстон готов», — объявила она Нив.
Нив сама подбирала вещи для Этель Ламбстон, на этот раз в основном весеннюю одежду. Острая на язычок шестидесятилетняя Этель была свободным журналистом и писателем, в ее послужном списке значился один бестселлер. «Я пишу буквально обо всем, — с придыханием говорила она Нив на открытии магазина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34