https://wodolei.ru/catalog/mebel/komplekty/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

За эти два месяца мне только пять раз разрешили погулять на свежем воздухе. Я сижу в темноте, в своеобразном склепе, имеющем двенадцать метров в поперечнике, меня окружают каменные стены высотой более пятнадцати метров...»
Она плакала.— Они читают его письма. Он вынужден прибегать к шифру. Его наказывают, отбирая у него перо и бумагу. Вы же знаете, Латур, какой он нервный. Он там заболеет. Скажите, что мне делать?Латур ушел в свою комнату. Когда он запер дверь, ему показалось, будто ключ повернули снаружи. Целыми днями он лежал на кровати. Он чувствовал себя стариком. И думал, что ему, в общем, незачем жить.Он тоже поддался горю. Метался по своей комнате. Ему до сих пор мерещилось, что на него кто-то смотрит. Взгляд все время преследовал его. Латур закрывал голову руками, забирался под кровать. Не знал, куда спрятаться. Чей это взгляд? Бога? Что же это такое, черт подери?— Оставь меня в покое! — кричал он, обращаясь к потолку.Готон, ища утешения, приходила к нему, но он отсылал ее прочь. Ему было неприятно, когда кто-нибудь заходил к нему, он внушил себе, что никто не должен переступать порог его комнаты. Тревога заставила его сторониться людей.Однажды Готон пришла и рассказала Латуру, что по Парижу бродит убийца. Она села на край его кровати, у нее тряслись руки. Нашли женщину с отрезанной головой. Бессвязная болтовня Готон рассердила Латура, и он прогнал ее. Он хотел остаться один.Через несколько месяцев мадам Рене передала ему рукопись маркиза. В сопроводительном письме маркиз просил Латура переписать рукопись набело. Латур, который всегда с интересом относился к сочинениям маркиза, принял это как подарок. Он сел к столу и попытался упорным трудом убить собственную тревогу. Он переписывал заметки о путешествиях, комедии, наброски к роману, мемуары, письма, анекдоты. Маркиз писал неровно. То и дело повторялся. Был ироничен. Поучал. В его сочинениях все было перевернуто с ног на голову. Латур переписывал их набело, слово за словом, фразу за фразой, страницу за страницей, с удовлетворенностью, которую испытывает человек, наконец-то получивший возможность искупить свою вину. * Рамон сидел с закрытыми глазами и пытался не думать о разговоре с генерал-лейтенантом, о его гневных придирчивых упреках, и о собственных аргументах, в результате которых он в конце концов оказался здесь, в этой карете, отправившись в бессмысленную поездку по служебным делам. Думать об этом было мучительно. Нужно все выкинуть из головы. Но он не мог. Его мыслям как будто нравилось возвращаться к тем неприятным эпизодам и, подобно пиявкам, искать в них пищу. Но что дает такая пища? Рамону был не по душе ход собственных мыслей. Но у него не хватало воли остановить их кружение. Он оказался словно в заточении. После нового суда в Эксе инспектор Марэ и несколько служащих заночевали вместе с заключенным в трактире. Марэ доверял маркизу де Саду. Он предоставил ему известную свободу. Де Сад злоупотребил этим доверием и бежал. Теперь Марэ был в бешенстве. Все были в бешенстве.— Я хочу, Рамон, чтобы вы поехали в Лакост и нашли де Сада. Если не найдете его в замке, конфискуйте все сочинения этого проклятого маркиза. Вы должны прочитать их и доложить мне об их содержании, а потом уничтожить каждую страницу, каждое слово. Вы поняли?Уголки губ у генерал-лейтенанта побелели. И вот Рамон сидел в карете, направляясь в Прованс, и проклинал тот час, когда начал работать под началом Демери. Проклинал свой интерес к литературе. Он нервничал и злился, что именно писатель помешал его работе, заставив заниматься своей особой и своими жалкими сочинениями в ущерб расследованию убийств.Он пытался внушить себе, что это лишь короткая поездка, небольшой перерыв в следствии, скоро все вернется в прежнюю колею и он продолжит разгадывать свою загадку. Но что-то тревожило Рамона, и он решил выполнить это небольшое поручение с особым тщанием. Если он будет предельно точен, не исключено, что это поможет ему найти в поручении смысл, а это удовлетворит и его начальников, и этого несправедливого брюзгу Марэ. Слова Рамона о том, что он вот-вот найдет убийцу, разгуливающего по Парижу, генерал-лейтенант встретил довольно резко.— И как давно вы уже ищете этого убийцу? — с ядовитой иронией спросил он.Рамон утешал себя тем, что ему поручили это в общем-то незначительное дело потому, что побег де Сада оскорбил полицию, и ему, Рамону, собственно, оказали честь, направив его в Лакост. И тем не менее всю дорогу в Прованс он мечтал о возвращении в Париж.В пути их застал дождь. Проливной дождь. Он стучал по листьям деревьев. Канавы были полны воды, поля и дороги словно слились друг с другом. Рамон бранил кучера. Но в конце концов ему стало ясно, что продолжать путь — это попусту тратить время и силы. Они остановились в придорожном трактире. Всю ночь Рамон лежал и слушал, как в кронах деревьев шумит ливень.В замке маркиза не оказалось. Однако в его кабинете они нашли гору рукописей. Романы. Рассказы. Пьесы. Статьи. Рамон велел двум слугам отнести все в карету. Сам же обошел замок и записал кое-какие наблюдения о легкомысленном убранстве зала и беспорядке на кухне, словно хотел запротоколировать тот факт, что в поисках маркиза он осмотрел все углы и закоулки.В одной комнате он нашел распятие, и ему стало неприятно. Там же в шкафу лежали орудия пыток, плети, щипцы, манжеты, наручники. Рамон долго разглядывал эти орудия боли и даже забыл о своих заметках. Что привлекательного в боли? Что заставило такого человека, как де Сад, посвятить свою жизнь культу боли? Неожиданно Рамон подумал, что только любовь могла толкнуть человека на столь абсурдные действия. Он быстро покинул комнату, так и не сделав никаких записей, потом выбранил слуг и сказал, что они должны работать быстрее.По возвращении в Париж он решил первым делом прочитать все сочинения маркиза. Ему хотелось поскорее покончить с этим и вернуться к разгадке таинственных убийств. Страница за страницей читал он длинные пассажи. Время от времени вставал из-за стола и бесцельно ходил по комнате, словно для того, чтобы стряхнуть с себя что-то нечистое, какую-то заразу. Садясь снова за стол, он заставлял себя думать, что лежащие перед ним записки — это испытание, посланное ему Богом. Если он не сможет продраться через эти сотни страниц, исписанных столь же витиеватым почерком, сколь витиеватой была и манера изложения, то не сможет раскрыть и дело. Рамон прикусил кончик пера. Встал и плюнул в окно.
«Прощай пристойность! Прощай честь! Руссо, Вольтер, вам есть чему у меня поучиться! Вы ошибаетесь, рассуждая о добродетели, рассуждая о разуме и возвышенных идеалах, а также утверждая, что доброта — это единственный путь к счастью. Вы должны были показать нам, что жестокость сильнее добродетели. Ибо только так можно возбудить в читателе интерес. Да-да, покажите нам женщину, которая насилует своего сына. Убивает его. Отправляет свою мать на виселицу и выходит замуж за собственного отца. Но так писать вы не смеете. Не можете. К сожалению, у вас недостает таланта увидеть, что природа — это жестокая машина. В ваших мелочных произведениях нет ничего по-настоящему ценного. Ваши сентиментальность и пристойность фальшивы. На вас уже легла тень таланта месье де Сада. Прощайте!»
Рамон неожиданно заметил, что не может пересказать небольшую историю, которую только что прочитал. Мысли его витали далеко, они привели его к совсем другой истории. Он читал слова, но, должно быть, в то же время сочинил нечто свое, ибо в рассказе де Сада не могло говориться о том, что Рамон только что прочел. Он отложил рукопись. Закрыл ненадолго глаза. Эта работа была испытанием, но скоро оно будет позади. Глупо терять рассудок из-за какого-то сочинителя. Рамон выпрямился в кресле и начал медленно листать страницы назад. Потом сосредоточился и снова принялся за чтение. Все повторилось. Он опять прочитал ту же историю и понял, что вовсе не был сбит с толку, напротив, перед ним лежал текст, который мог помочь ему разгадать таинственную личность убийцы. Рамон перечитал несколько абзацев:
"Я не получила ответа на свои многочисленные вопросы. Для этого удовольствие, испытываемое министром, было слишком сильно. — Мадемуазель! — воскликнул министр, мой любовник, и поманил меня к себе. Он ласкал ягодицы епископа и в то же время хлестал кнутом старую женщину, подвешенную на ремнях к потолку. Епископ же направил свой член в анус юной Розарии. Министр протянул мне кнут: — Начинайте, дорогая. И не жалейте сил. Подчиняйтесь только наслаждению, ибо нет ничего более святого, чем наслаждение. Я хлестала его. Унижала и с улыбкой на губах причиняла ему боль. А потом уже позволила мужчинам делать со мной все, что они хотели, лишь бы они обращались со мной как с последней продажной девкой. Чем глубже я погружалась в грязь и позор, тем острее было испытываемое мною наслаждение и тем сильнее была радость. На другое утро я шла через лес в чужой стране, позволяя ветру охлаждать мои ноющие члены. Выйдя на поляну, я увидела нечто потрясшее меня. Дорогой читатель, ты, конечно, уже понял, что мне не чужды жестокие извращения и что даже в самых гнусных действиях можно найти наслаждение. Однако открывшаяся мне случайно картина потрясла меня до глубины души. Маленькая фигура в треуголке склонилась над человеком, распятым между четырьмя столбами. Язык жертвы был вырезан и валялся на земле рядом с ней. Несчастный издавал какие-то булькающие звуки. Невысокий палач держал в руке скальпель и невозмутимо трудился над тем, чтобы обезглавить свою жертву. Жертва извивалась, она явно жаждала смерти. Эта жажда смерти отражалась и на лице палача. Меня словно пригвоздило к земле за низкими ветвями деревьев. Я не смела пошевелиться. Почти целый час палач не позволял своей жертве умереть. Но, даже охваченный злом, он не потерял спокойствия. Вид у него был довольный. Иногда он негромко вскрикивал. Он был целиком поглощен своим делом. Одержим этим жестоким удовольствием. Наконец изящным движением он перерезал жертве горло. Сделав надрез от уха до уха, он снял кожу с лица еще живого человека. После чего начал препарировать мозг... Я пошла домой, потихоньку собрала свои вещи и покинула эту чужую страну и министра, понимая, что должна забыть все виденное и слышанное и вернуться на стезю добродетели".
Описание было слишком похоже на modus operandi убийцы, чтобы счесть это сходство случайным. Рамон рывком встал из-за стола. Он думал: если я не наделаю ошибок, то найду его, а уже тогда, поймав убийцу, смогу отдохнуть. * После месяца свободы маркиз был арестован в Лакосте. Рамон стоял в камере номер шесть Венсенской тюрьмы и ждал, когда стражники введут маркиза. Он любовался красивым видом, открывавшимся из окна, крепостными рвами и деревьями, что окружали белые стены замка. Маркиз сразу же стал браниться. Он выкрикивал богохульства и размахивал руками.— Суд в Эксе оправдал меня. И тем не менее меня опять привозят сюда. Почему? На основе показаний этой сумасшедшей дуры. Мадам президентши. И таких же идиотских lettre de cachet. Об этой клике можно сказать то же, что Пирон [ Пирон (1689-1773) — французский поэт.

] сказал о Французской Академии: «Вас тут сорок человек, а ума у вас только на четверых».Маркиз фыркал, жестикулировал и гримасничал. Но Рамон не позволял себе раздражаться.— Самое позорное, самое ужасное, инспектор, то, что я никогда не прощу тех, кто держит меня в заточении без всяких законных оснований и прав, мне даже не говорят, когда меня освободят и освободят ли вообще. Это негуманно и неразумно. Это жестоко. Чертовы палачи!Рамон кивнул. Когда маркиз наконец успокоился и, тяжело дыша, сел к столу, Рамон расположился перед ним. Он достал из кармана фрака тот маленький рассказ и положил на стол:— Вы знаете этот рассказ?Маркиз глянул на рукопись. Потом с презрением посмотрел на Района:— Разумеется, знаю. Я же его и написал. Вы украли у меня мое сочинение, месье, а теперь возвращаете его мне. Очень любезно с вашей стороны. Можете идти, и радуйтесь, что к преступлению, которое куда тяжелее моего, относятся вполне гуманно. Я не стану заявлять на вас. Прощайте.Рамон натянуто улыбнулся:— Давайте заключим соглашение. Если вы расскажете мне правду об этой истории, я сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить вас отсюда.Маркиз сплюнул на пол.— Когда я первый раз попал сюда, все говорили: «Это не больше чем на три месяца». Они собирались сделать все, что «в их силах», чтобы освободить меня. Через два года мне сказали: «Вряд ли это продлится больше трех лет». Теперь не говорят ничего. Теперь все как воды в рот набрали. Объясните, чего эти мерзавцы добиваются, держа в секрете дату моего освобождения? Неужели они не понимают, что это несправедливо и что я не стану лучше оттого, что меня сюда заточили. Неужели они не понимают, что я не вынесу такого обращения?Рамон пытался не встречаться глазами с горящим взором маркиза. Он оглядывал камеру, книги, стопку бумаги, лекарства.— Месье де Сад. Я прочитал ваши сочинения. Пьесу, рассказы, романы. В жизни не читал ничего более омерзительного. Если вы так возмущены бесчеловечностью и несправедливостью по отношению к себе, как вы выражаетесь, то почему пишете такие безнравственные сочинения?Маркиз склонил голову набок и ответил, подражая дружелюбию Рамона, давшемуся тому с большим трудом:— Дорогой инспектор, разве тюрьма, ежедневные унижения, грязь, идиотизм, царящая тут бесчеловечность, которые отличают всю систему правосудия нашей нации, не доказывают мою правоту? По-моему, это точная картина нашего мира.— Вы подстрекаете к жестокости.— Все это укладывается в рамки легкомысленных кутежей, в жизни я никогда не делал того, о чем писал в своих сочинениях. Нужно уметь отличать в сочинении вымысел от действительности. Я никогда не был ангелом. Но мои преступления до смешного ничтожны по сравнению с теми, какие совершаются каждый час правящей верхушкой этой страны.— Это всего лишь отговорки.— Я и не ждал, что вы меня поймете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26


А-П

П-Я