— Спасибо, что так быстро откликнулись на мою просьбу и согласились встретиться, мисс Рейнольдс, — поблагодарил я, пока она пропускала меня в квартиру.
Я отыскал ее на работе, позвонив по телефону. Она любезно согласилась побеседовать со мной у себя дома после работы.
— Надеюсь, не помешал вам готовить ужин, — добавил я, снимая шляпу.
— Вовсе нет, мистер Геллер, — ответила она, снимая заколку, придерживавшую на голове пилотку медсестры. — Я еще не начинала готовить.
Это была интересная брюнетка лет тридцати, с коротко, по-мальчишески, остриженными волосами, большими блестящими глазами, курносая, с немного неровными зубами. На ее полных губах лежала яркая губная помада. Худощавая, но с прекрасно сложенной фигурой, она казалась совершенством, если бы не легкий запах лекарств, выдававший в ней медсестру.
Мы сидели в гостиной ее просторной квартиры, обставленной не новой, но красивой мебелью. На краю стола, находившегося около кушетки, стоял портрет молодого моряка в форме, улыбающегося широкой юношеской улыбкой.
Сев на кушетку, она закинула ногу на ногу так, что при этом движении зашуршал нейлон, облегающий ноги. Я человек женатый, профессиональный сыщик, к тому же при исполнении, и ее миловидность никак на меня не должна была действовать. Поэтому я присел рядом, стараясь не обращать внимания на ее прелести.
— Тут у вас неплохое местечко, — сказал я, — весь этаж, верно?
— Да, — ответила она.
Она улыбнулась мне без всякого тайного намека.
— Вместе со мной здесь живут моя сестра и еще одна девушка. Они обе медсестры. Думаю, здесь в те дни, когда в здании размещалось общежитие, располагалось руководство отделения медсестер. Другие квартиры гораздо меньше.
— Итак, когда это случилось?
Я задал один из многих вопросов, которые намеревался задать, хотя наперед знал ее ответы.
— Вы имеете в виду нападение?
Она выпустила струйку дыма; губы при этом вытянулись, образовав ярко-красное блестящее "О".
— Около четырех месяцев назад. Этот подонок забрался через окно. — Она указала жестом руки. — Было часов около семи. Сестра и Дотти уже ушли на работу. Фактически я еще спала... только-только начала просыпаться.
— Может быть, что-нибудь разбудило вас?
— Да, наверное. Наполовину открыв глаза, я заметила расплывчатый силуэт, а затем что-то ударило меня по голове.
Она подняла руки и прикоснулась к своим каштановым, коротко остриженным волосам.
— Удар проломил череп. Обычно я ношу длинные волосы, но после этого пришлось много состричь.
— Короткая стрижка вам к лицу. Можете сказать, чем вас ударили?
— Каким-то тупым предметом. Думаю, куском трубы со свинцом. Мне здорово досталось.
— И вы потеряли сознание?
— О да. Когда я очнулась на полу около кровати, прошло, наверное, минут сорок. По лицу, заливая глаза, текла кровь. Кое-где она успела не только загустеть, но и высохнуть. Квартира оставалась в полном распоряжении вора. Все в ней оказалось перевернуто вверх дном. Мои руки стягивал шнур от настольной лампы. Связаны они были слабо, так что мне без особого труда удалось освободиться. Осмотревшись, я заметила, что кое-что из вещей пропало.
На лице у нее появилось выражение неловкости: рука, державшая сигарету, сделала неопределенный жест.
— Нижнее белье. Трусики. Бюстгальтеры. Заодно из моей сумочки исчезло сто пятьдесят долларов.
— Вы сообщили в полицию?
— Нет, не сразу. Как только я очнулась, раздался стук в дверь. Я с трудом дотащилась до нее и открыла. На пороге стоял юноша — я бы дала ему лет восемнадцать. У него были длинные темные волосы, засалившиеся сзади. А так — довольно симпатичный парнишка. Похож на молодого Корнела Уальда. Внешне он напоминал малолетнего преступника, или, по крайней мере, старался так выглядеть, хотя у него не очень получалось.
— Что вы хотите этим сказать?
— Понимаете, на нем была черная кожаная куртка, рубаха и брюки из грубой бумажной ткани, но все это выглядело слишком новым и неправдоподобно чистым. Вообще одежда походила больше на костюм для представления, чем на повседневную одежду.
— Чего он хотел?
— Он назвался посыльным и искал квартиру, куда должен был доставить заказ.
— То есть заблудился?
— Он не распространялся на эту тему. Увидев мое окровавленное лицо, сказал, что позовет кого-нибудь на помощь.
— И действительно позвал?
— Да, отыскал управляющего и сказал ему, что женщина с верхнего этажа ранена и нуждается в медицинской помощи. Затем ушел.
— И поэтому полицейские решили, что это он мог совершить нападение? Назад, на место преступления, его привели желание загладить вину, неспокойная совесть?
Да. Но мне в это не очень-то верится. Я кивнул. Однако, как мне казалось, все отлично увязывалось между собой: убийца, который смывал кровь с тел и накладывал повязки на раны своих жертв, страдал теми же угрызениями совести — остановите, задержите меня. Даже части тела маленькой Джоэн, прежде чем от них избавились, выбросив в канализационный отстойник, были тщательно вымыты.
— Из-за случившегося я ощущала себя полной дурой.
Это заявление удивило меня.
— Но почему?
Она пожала плечами — это движение выгодно подчеркнуло ее бюст. Да, знаю, что меня вряд ли можно назвать благочестивым, если я обращаю на это внимание.
— Понимаете, среагируй на нападение я чуть быстрее, может, смогла бы постоять за себя. То есть хочу сказать, что я занималась всевозможными видами самообороны.
— Да что вы говорите?
Стряхнув пепел в стеклянную пепельницу, стоявшую на подлокотнике кушетки, она продолжала:
— Я ведь армейская медсестра, выслужившая весь срок. Довелось побывать за границей. На европейском театре военных действий.
— А...
Она хитро улыбнулась, глядя на меня:
— Вы ведь тоже служили на Тихом, не так ли?
— Э... впрочем, да.
— Я читала про вас в газетах. Поэтому сразу же узнала, как только вы представились. Вас хорошо знают в этом городе.
— Не стоит верить всему, что пишут в газетах, мисс Рейнольдс.
— Вы награждены Серебряной звездой, так ведь?
Я почувствовал себя неловко, но согласно кивнул.
— Джек тоже.
— Джек?
— Мой муж. Он тоже служил на флоте. Вы ведь были в Гвадалканале?
— Да.
— Джек тоже был там.
Она улыбнулась и вновь глубоко затянулась сигаретой.
— Вот только он не вернулся обратно.
— Много хороших людей не вернулось домой. Я вас понимаю.
Она махнула рукой с ярко-красными ногтями:
— Мистер Геллер, почему, собственно, я вас интересую?
— Я полагаю, что случившееся с вами может быть связано с другим делом; только и всего.
— "Убийца с помадой"?
Некоторое время я колебался, говорить ей или нет, затем утвердительно кивнул и добавил:
— Но я буду вам признателен, если вы никому об этом не расскажете.
— Почему же полиция не может ничего с ним поделать?
— Вы имеете в виду «убийцу с помадой» или того, что был у вас?
— Обоих! Почему вы усматриваете связь, тогда как полиция этого не делает?
Я пожал плечами:
— Может быть, я дотошнее или хватаюсь за соломинку.
— Что ж, даже до меня дошло, что тут может существовать связь. Полиции следовало бы также догадаться об этом!
— Вы неплохо соображаете.
— Знаете, есть... есть еще кое-что.
— Что?
Она тряхнула головой, губы напряглись.
— Есть нечто... противное... о чем я никому не говорила.
Она посмотрела на меня широко раскрытыми темно-карими глазами.
— Но с вами, мне кажется, я смогу поделиться. Она прикоснулась к моей руке, ее рука была теплой.
— На полу... в ванной комнате... я кое-что заметила. Нечто такое, что я просто... вытерла. И никому словом не обмолвилась. Мне очень неудобно...
— Вы же медсестра...
— Знаю, но все равно неловко. Он... это... кончил.
— Что?
— Пол был испачкан. Понимаете — эякуляция. Семенная жидкость.
12
Вернувшись домой, я позвонил Друри и рассказал о Кэтрин Рейнольдс.
— Думаю, ты кое-что нашел, — сказал Друри. — Следует сообщить об этом Крюгеру.
— Я позвоню ему завтра. Но прежде хочу дать тебе описание этого парнишки-разносчика — вдруг он где-нибудь уже засветился?
— Сегодня полно парней шатается в этих кожаных куртках. Неужели ты не видишь, до чего докатился мир. Полным-полно ребят, которые ведут себя, как уличные бандиты, хотя в них ничего бандитского-то и нет.
— Не может ли он оказаться студентом Чикагского университета?
— Который разбойничает в Норт-Сайде?
Даже такой хороший полицейский, как Друри, страдал этой географической слепотой.
— Да, — сказал я. — Существует невероятно новый способ передвижения, его именуют Эл. Просто, может быть, наш мальчик знает о нем.
Друри игнорировал мое саркастическое высказывание.
— Этих недоразвитых переростков с сальными волосами полно шатается повсюду, Нат. Поле поиска не очень-то сузилось.
— А то, что он похож на молодого Корнела Уальда?
— Такого тоже замучаешься искать, — сказал Друри. — Да.
Мы вздохнули и повесили трубки.
Подслушивая разговор. Пег, стоявшая на кухне, вынуждена была высунуться в холл. Поверх выпирающего живота она повязала белый фартук, так как готовила мясо. Вкусный запах растекался повсюду. Пег готовила чертовски вкусно, хотя сама так не считала.
— Красивая? — спросила она.
— Кто?
— Та медсестра, к которой ты ходил и разговаривал.
— Не обратил внимания.
Она хмыкнула и вернулась на кухню. Я пошел следом и сел за стол. Она угрюмо молчала.
— Блондинка? — спросила она, стоя спиной ко мне.
— Нет. Кажется, брюнетка.
Она посмотрела на меня через стол:
— Тебе кажется?
— Брюнетка.
— Готова спорить, хорошенькая и стройная, с отличной фигурой. Не такая жирная и круглая. Не корова. И не слон.
— Пег...
Она повернулась, деревянная ложка упала на линолеум.
— Я схожу с ума, Нат. Я отвратительная, и мне скучно.
— Ты не отвратительная. Ты очаровательная.
— Отвяжись, Геллер! Я противная корова, и мне осточертело торчать в этих стенах. Господи, неужели я не могла бы жить где-нибудь в другом месте, где можно с кем-нибудь поговорить?
— У нас же есть соседи.
— Белки, дятлы и этот придурок, что живет ниже, который стрижет свой газон по четным дням и моет машину по нечетным. Кругом пустые автостоянки, ясли и прерии. Почему нам не перебраться ближе к городу? У меня такое чувство, что я живу на пастбище, где самое место таким коровам, как я.
Я поднялся, подошел к ней и обнял. Пегги сердилась, но вырываться не стала.
Не глядя на меня, она стала жаловаться на жизнь, словно выплевывая слова.
— Ты уходишь в Луп и чувствуешь себя бизнесменом, можешь общаться с друзьями, коллегами и с агентами, допрашиваешь красивых медсестер, пишешь свои бумаги, короче — у тебя настоящая жизнь. Ты не торчишь здесь, в этой коробке с газоном, слушая по радио «Ма Перкинс», и не чистишь картошку, и не гладишь рубахи.
— Крошка...
Она постучала себя в грудь указательным пальцем, приговаривая:
— Я всегда занималась делами, была секретарем-исполнителем.
— Знаю, знаю.
— Нат, мне страшно.
— Страшно?
— Я боюсь, что не создана быть домохозяйкой. Боюсь, не создана и для роли матери.
Я нежно улыбнулся, глядя на нее, нежно коснулся ее лица; дотронулся до живота.
— Ребенок все изменит. Мы обзаведемся соседями.
— Мне все здесь противно.
— Давай подождем годик. Не понравится — переедем ближе к городу.
Она натянуто улыбнулась, кивнула и отвернулась к плите.
Ужин получился на славу. Пег сделала яблочный пирог. Мы поболтали о делах, о семье. За разговором все понемногу утряслось.
Мы прилегли на кушетку, слушая радиотрансляцию музыкального биг-бэнда, когда зазвонил телефон. Снова Друри.
— Извини, что беспокою, но я подумал и наконец, кажется, кого-то нашел.
— Выплыло! Что?
— Был один паренек, которого я прихватил несколько лет назад. Симпатичный, темноволосый, но с какой-то гнильцой, хотя и из приличной семьи. Его отец служил в охране железорудной шахты. Во всяком случае, парень неплохо учился, умный парнишка — но только вот любил воровать, так, ради острых ощущений. Меха, украшения, старинные монеты, оружие.
— В то время ты работал в отделении Таун Холл?
— Да. Он воровал на Норт-Сайде. Тогда ему было всего лишь тринадцать.
— Сколько ему сейчас?
— Семнадцать.
— Да, но все это было несколько лет назад.
— Два года назад я прихватил его снова, за десять краж. Он чертовски ловок, Нат. Что-то вроде человека-мухи — лазает по карнизам, пожарным лестницам... влезает в окна.
— Понимаю.
— Во всяком случае, некоторое время он провел в Жибо.
Так называлось исправительное заведение для подростков в Терр От.
— Считается, что вышел оттуда перевоспитавшимся. Он хорошо учился — настолько хорошо, что в семнадцать поступил в колледж.
— В Чикагский университет? — спросил я.
— Да, — ответил Друри. — А теперь догадайся, кем он подрабатывает?
— Посыльным по доставке, — выпалил я.
— Ну надо же, ты настоящий детектив, — похвалил Друри.
13
Джером Лэппс, не по годам развитый семнадцатилетний студент-второкурсник, жил в студенческом общежитии Чикагского университета.
В разговоре по телефону Друри спросил меня:
— Знаешь, где живут его родители?
— Ты что, принимаешь меня за психа?
— Вполне возможно, ты встречал этого парня, Нат. Семья Лэппсов жила в Линкольнвуде.
Он назвал мне адрес неподалеку от нашего с Пег дома.
Что оказалось более интересным, так это то, что парень жил при школе, даже во время летних каникул. В частности, сейчас он обитал в Гейтс Холле, в студенческом городке на Мидуэе.
Мидуэй — полоса парка длиной в милю и шириной в квартал — располагалась между Пятьдесят девятой и Шестидесятой улицами, соединяя Вашингтонский и Джексонский парки, и одновременно разделяла Гайд Парк и яйцеголовых жителей университета от подлинного Саус-Сайда. В непосредственной близости от Мидуэя возвышались кирпичные готические строения и ухоженные пространства университетской территории. По ночам лагерь походил на иной мир.
На дворе стояла темнота, и лагерь казался покинутым. Лето еще только началось. Я оставил свой «плимут» на стоянке и добрался до третьего этажа Гейтс Холла, подошел к комнате Лэппса и постучал в дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26