Судя по размерам особняка, можно было ожидать, что дверь откроет мажордом или горничная. Но открыл сам Эрл.
Он нервно улыбался. Поправляя левой рукой галстук, правую протянул мне. Я почувствовал, насколько вялой и влажной она была. В глазах, взиравших на меня, затаились тоска и нерешительность.
— Мистер Геллер, — проговорил он, — спасибо, что зашли.
— Очень приятно, — ответил я и, сняв шляпу, прошел в вестибюль.
Эрл, одетый в щегольской шерстяной костюм в полоску, взял у меня пальто и повесил его на вешалку.
— Вы меня не помните, — сказал он, — этим летом мы с вами работали на ярмарке.
— Разумеется, помню, мистер Вайнкуп.
— Почему бы вам не называть меня просто «Эрл»?
— Хорошо, Эрл, — согласился я. — А мои друзья зовут меня «Нат».
Нервно улыбнувшись, он предложил:
— Будь добр, Нат, пройди в библиотеку.
— Твоя мать дома?
— Нет. Она в тюрьме.
— Почему вы не вытащите ее оттуда?
Они вполне могли позволить себе внести за нее залог. В разговоре по телефону Эрл сразу же согласился на мои условия, пятнадцать баксов в день и невозвращаемый задаток в размере ста долларов. Должен сказать, что это самые высокие ставки оплат за услуги в моей весьма подвижной, в зависимости от обстоятельств и состояния клиентов, шкале цен.
Брови его круто изогнулись, выражая негодование.
— Из-за этих варваров мама слегла в постель. Поэтому мы решили, что ее лечение должно оплачивать государство.
Он пытался изобразить искреннее возмущение, но это получилось как-то не очень убедительно.
Внутри особняка, построенного еще в прошлом веке, царила мрачноватая атмосфера. Это впечатление усиливали деревянная отделка стен темных тонов и старинная тяжелая бархатная мебель. Кое-какие мелочи, на которые я сразу же обратил внимание, свидетельствовали, что дела у семейства Вайнкупов обстояли не столь хорошо, как это полагали многие, и я в том числе. Какая-то заброшенность, пыль на деревянных панелях стен и мебели, давно не чищенные, позеленевшие от времени бронзовые подсвечники, потертые восточные ковры говорили скорее о прошлом, но не о настоящем благосостоянии семьи.
Эрл сел на кушетку. Две стены комнаты целиком занимали шкафы, уставленные книгами в кожаных переплетах, две другие были увешаны картинами — какими-то мрачными пейзажами. Прежде всего Эрл вручил мне конверт с сотней задатка десятидолларовыми банкнотами. Затем, встав с кушетки, подошел к бару и налил себе шерри. Когда он наполнял свой бокал, руки его дрожали.
— Позволь предложить тебе что-нибудь выпить, — произнес Эрл.
— Спасибо, можно и без этого, — сказал я.
— Не будь размазней, Нат.
Я убрал деньги в карман.
— Тогда рома. Без льда.
Он подал мне бокал и присел сбоку. Лучше бы он сел напротив. Мне было бы удобно наблюдать за ним. Ему, наверное, казалось, что так легче создать доверительную обстановку.
— Понимаешь, мама совершенно невиновна.
— В самом деле?
— Я дал показания, но мне не поверили. Я пять раз давал показания.
— В полиции решили, что ты стараешься ее выгородить.
— Да. Боюсь, они именно так подумали. Похоже, я перестарался.
Ром оказался отличным.
— Значит, твоя мать не убивала твоей жены? Кто же? Может, ты сам?
— Я? Убить Риту? Не говори ерунды. Я любил ее. Но лишь из-за того, что наш брак... понимаешь... Во всяком случае я этого не делал, и мама тоже.
— Тогда кто же?
Он усмехнулся:
— Думаю, какой-нибудь слабоумный наркоман или какой-нибудь дурак, искавший наркотики и деньги. Вот почему я позвонил тебе, Нат. Полиция не ищет убийцу. Они считают, что он у них в руках, и это — моя мама.
— А что по этому поводу думает адвокат твоей матери?
— Он счел необходимым нанять сыщика.
— Разве у него нет своего человека?
— Есть, но я решил пригласить тебя. Помню тебя еще по ярмарке... к тому же я поспрашивал у знакомых.
Что мне было ответить? Я же детектив.
— Не могу обещать, что мне удастся полностью снять с нее все обвинения, — сказал я. — В конце концов, твоя мать сама призналась в совершении убийства, а ее признание полиция воспринимает гораздо серьезнее, чем все твои показания.
— К ней, шестидесятилетней женщине, применили допросы третьей степени! К женщине, уважаемой в обществе! Можешь себе представить подобное?
— Кто из полицейских возглавляет работу по этому делу?
Эрл брезгливо скривил губы:
— Сам капитан Стиг, подонок.
— Значит, дело находится у него в производстве? Проклятье.
— Да, у него. Разве ты не читал об этом в газетах?
— Читал конечно. Но не мог предположить, что мне когда-нибудь придется заниматься этим делом вплотную. Я не обратил внимания на то, что расследование ведет Стиг, и, когда ты позвонил сегодня утром, о нем я и не вспомнил...
— В чем же дело, Нат? Какие-то сложности?
— Нет, — солгал я.
Будь что будет, мне ведь необходима работа. Дело в том, что Стиг меня терпеть не мог. В свое время я дал показания против двух полицейских, замешанных в преступлениях, а Стиг, сам честный и неподкупный, воспринял мое поведение как предательство всего полицейского братства. И это когда двое зарвались даже по чикагским стандартам.
Эрл налил себе еще шерри.
— Мама чувствительная, хрупкая женщина с больным сердцем, а ее грубо и безжалостно допрашивали на протяжении двадцати четырех часов.
— Понимаю.
— Боюсь... — Эрл, с жадностью осушив бокал, продолжал: — Боюсь, что могу еще больше осложнить положение.
— Как?
Он присел рядом со мной, вздохнул и пожал плечами:
— Тебе, наверное, известно, что меня не было в городе, когда с Ритой... покончили.
Он выбирал странные слова, «покончили» — так никто не говорил, это слово встречалось только в газетной лексике, но не в обыденной жизни.
— Возвратившись из Канзас-Сити, я сразу же направился в полицейский участок Филмор. Мне удалось несколько минут побыть с мамой. Я сказал...
Он запнулся, покачал головой.
— Продолжай, Эрл.
— Я сказал... Господи, дай мне сил... «Во имя всего святого, мама, если ты пошла на это ради меня, облегчи свою душу признанием».
Он закрыл лицо руками.
— Что она ответила?
— Она... она сказала: «Эрли, я не убивала Риту». Затем ее увели на очередной допрос к капитану Стигу и...
— И она сделала признание, от которого впоследствии отказалась.
— Да.
— Эрл, почему ты считал, что ради тебя твоя мать могла убить Риту?
— Потому... потому, что мама очень любит меня.
Доктор Алиса Линдсей Вайнкуп на протяжении почти четырех десятилетий являлась одной из наиболее уважаемых женщин-врачей в Чикаго. Со своим ныне покойным мужем, Фрэнком, она познакомилась в медицинском колледже и вместе с ним ступила на традиционную для семейства Вайнкупов стезю заботы о больных и немощных. Ее гуманная деятельность в больницах и клиниках хорошо известна. Она была участницей многих благотворительных клубов, собраний, одной из руководительниц движения женщин против насилия. Поэтому доктор Вайнкуп совсем не походила на кандидата в убийцы.
Тем не менее ей действительно было предъявлено обвинение в убийстве своей невестки, совершенном в кабинете осмотра и консультаций больных, который располагался в цокольном этаже особняка Вайнкупов.
Эрл провел меня туда. Мы спустились вниз по узкой лестнице, выходившей из гостиной. В главный холл цокольного этажа выходили две двери: одна из кабинета доктора Вайнкуп, другая — из смотровой. Эта дверь была открыта. Эрл отошел в сторону, пропуская меня вперед, сам же он остался при входе.
Комната была узкой, длинной и холодной — паровое отопление отключили. Главным предметом интерьера был старомодный, покрытый коричневой кожей стол для осмотра пациентов. Около окна с матовыми стеклами стоял стул, подоконник был уставлен книгами по медицине, рядом стояли весы и стойка для измерения роста. В углу комнаты — два шкафа: один с лекарствами, другой с инструментами.
— Полиция не разрешила делать уборку в этом кабинете, — сказал Эрл.
Кожаная поверхность смотрового стола в некоторых местах была забрызгана кровью.
— Нам заявили, что полиция намерена забрать этот проклятый стол, — проговорил Эрл, — и предъявить его в суде в качестве доказательства.
Я кивнул.
— А как насчет рабочего кабинета твоей матери? Она заявила, что совершено ограбление.
— Понимаешь, действительно... из шкафа пропали кое-какие лекарства. Из ящика стола выкрали шесть долларов.
Через холл он провел меня в аккуратный кабинет, где стоял стол, на который он указал рукой.
— Вот тут, — сказал Эрл, выдвигая средний ящик стола, — лежал пистолет. Его взяли.
— Полиция обнаружила его в смотровой около тела убитой?
— Да, — промолвил Эрл чуть слышно.
— Расскажи мне о ней, Эрл.
— О маме?
— Нет, о Рите.
— Она... она была замечательной девушкой. Рыжеволосой красавицей. Талантливым музыкантом... скрипачкой. Но... немного не в своем уме.
Он постучал пальцем по голове.
— Типичный ипохондрик. Постоянно думала, что у нее то одна, то другая болезнь. Ее мать умерла от туберкулеза... в доме для душевнобольных, между прочим. И Рита вообразила, что у нее тоже туберкулез, как у матери. Если у них и было что-то общее, так это умственные отклонения.
— Ты сказал, что любил ее, Эрл?
— Да. В начале нашей совместной жизни. Брак оказался неудачным. Мне... мне пришлось искать удовольствия на стороне.
Развязная ухмылка скользнула под тонкой ниточкой усов.
— У меня никогда не было проблем с женщинами, Нат. В моей маленькой черной книжечке есть координаты пятидесяти моих подружек.
Мне показалось, что нормальный мужчина мог бы удовлетвориться более коротким списком, но, получив сотню баксов задатка, я оставил при себе свои соображения.
— Что думала крошка по поводу всех подружек? Такую ораву не просто было скрыть?
Он пожал плечами:
— Мы никогда не говорили на эту тему.
— Никаких разговоров о разводе?
Он облизнул губы, избегая моего взгляда.
— Мне бы хотелось получить его, Нат. Но она не дала бы мне его. Она была примерной католичкой.
— Вы с ней жили здесь, вместе с твоей матерью?
— Да... у меня не было возможности жить отдельно, где-то в другом месте. Времена нынче тяжелые, ты же сам знаешь.
— Кто еще обитает в этом доме? Кажется, есть постояльцы?
— Мисс Шонеси, учительница старших классов в школе.
— Она сейчас здесь?
— Да. Я спрашивал, нет ли у нее желания побеседовать с тобой, она сразу же согласилась, так как готова на все, только чтобы помочь маме.
Я снова оказался в библиотеке. Но теперь уже беседовал с мисс Энид Шонеси, аккуратной стройной женщиной лет пятидесяти. Эрл был здесь же, но сел в стороне и, налив себе еще одну порцию шерри, в разговоре не участвовал.
— Что вы делали в тот день, двадцать первого ноября тысяча девятьсот тридцать третьего года, мисс Шонеси?
— Я проснулась примерно без четверти семь, — проговорила она, слегка пожав плечами и поправив очки в металлической оправе. — Позавтракала вместе с доктором Алисой, мы ведь подруги. Не помню, завтракала ли с нами Рита... Действительно, не помню, видела ли ее в то утро.
— Затем вы отправились в школу?
— Да. Я преподаю в школе Маршалла. Закончив уроки, наверное, четверть четвертого отправилась в Луп по магазинам. Где-то в начале шестого направилась домой.
— Значит, около шести?
— Или немного позже. Когда я вернулась домой, доктор Алиса хлопотала на кухне, готовила ужин. Она пожарила свиные котлеты, приготовила салат, капусту, картошку, персики. Мы сели ужинать вдвоем.
— Эрла, разумеется, не было в городе, а как насчет Риты?
— Мы думали, что она поужинает с нами, но ее не было, видимо, опаздывала. Мы сели без нее. Я не задумывалась об этом. Девушка жила своей жизнью, занятая своими делами — то уроки музыки, то магазины.
В ее голосе я услышал едва заметные нотки неодобрения.
— Доктор Вайнкуп ладила с Ритой?
— У них иногда бывали разногласия, но доктор Алиса любила девушку. Рита была настоящим членом семьи. В тот вечер за ужином она действительно говорила о Рите.
— А что она говорила?
— Волновалась за девушку.
— Потому что та не успела к ужину?
— Да, Рита часто жаловалась на здоровье. После ужина доктор Алиса позвонила одной или двум соседкам узнать, не видели ли они Риту. Но Рита часто отсутствовала. Мы знали, что она могла отправиться в Луп по магазинам или зайти в кино. По крайней мере, мы так думали.
— Понимаю.
Мисс Шонеси выпрямилась и задумалась.
— Разумеется, я сразу заметила лежавшие здесь, в библиотеке, пальто и шляпку Риты, но доктор Алиса сказала, что она могла надеть и другое пальто и отправиться в Луп. Во всяком случае, после ужина мы долго сидели и разговаривали, затем, по просьбе доктора Алисы, я сходила в аптеку и купила по рецепту кое-какие лекарства.
— В котором часу вы вернулись?
— Понимаете, ближайшая аптека находится на пересечении Мэдисон и Кедзи. Но там не оказалось таблеток, которые были нужны доктору Алисе, поэтому я отправилась в другую аптеку на Хоман и Мэдисон, где все и купила.
— Поэтому прошло кое-какое время, — проговорил я, стараясь не выходить из себя из-за ее обстоятельности, характерной для старых дев-учительниц. «Хотя, — подумал, — мне доводилось вышибать признания из не желавших сотрудничать, совершенно ненаблюдательных свидетелей».
— Насколько помню, я вернулась домой к половине восьмого. Мы сели в библиотеке и проговорили еще около часа, обсуждая две книги. Одна называлась «Странная интерлюдия», а другая — «Сага о Форсайтах».
— Какой вам показалась доктор Вайнкуп — расслабленной или, может, ее что-то беспокоило?
— Расслабленной, — со всей определенностью заявила мисс Шонеси. — Если она и беспокоилась из-за отсутствия Риты, то это ни в чем не проявлялось.
— Когда доктор Вайнкуп направилась в свой консультационный кабинет?
— Сразу же, как только я пожаловалась на свою гиперактивность. Доктор Алиса сказала, что у нее в кабинете есть лекарства, которые, как она считала, могли бы мне помочь. Они лежали в стеклянном шкафу в смотровом кабинете. Разумеется, она так и не принесла мне лекарства.
Доктор Вайнкуп не смогла выполнить обещания, поскольку в смотровом кабинете обнаружила тело своей невестки Риты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26