Лед, охлаждавший сок, становился мягким довольно быстро, но стаканчики с соком раскупались еще быстрее. Какой-то парень расхаживал вдоль очереди в соломенной шляпе и без галстука, размахивая кусочками окровавленной материи, и орал: «Кровь Диллинджера! Никакой подделки! Имеется гарантия!»Кровавые тряпицы выглядывали из карманов его брюк. Казалось, что вчера ночью кровь лилась рекой по Линкольн-авеню.Несколько копов наблюдали за толпой. Их значки были прикреплены к легким синим рубашкам. Они были в фуражках, при оружии. В руках болтались дубинки.Я подошел к одному из них, плотному ирландцу лет сорока, страдающему плоскостопием. У него были красные щеки и голубые глаза. Я его не знал и надеялся, что он меня тоже. Кроме того, я надеялся, что по моим рыжеватым волосам он решит, что во мне тоже течет ирландская кровь.– Есть какой-нибудь шанс пробраться внутрь, не выстаивая такую очередь? – спросил я у него. Он улыбнулся и покачал головой.– Почти никакого.– Мне бы нужно поговорить с работником морга. Я не собираюсь разглядывать «жмурика». Он почесал голову, продолжая улыбаться.– Наверное, это можно сделать.– Вы мне поможете?– Постараюсь.– Спасибо.Я пожал ему руку и для начала передал купюру.Он провел меня через толпу, повторяя:– Пропустите, пропустите!В большом зале на первом этаже мы подошли к тощему парню в белом халате с бледным лицом и тоненькими, словно нарисованными усиками. Его звали Кулхен. Он наблюдал, как пропускали вниз по лестнице группы по десять человек за один раз. В зале не было кондиционера, воздух был тяжелым, сильно пахло потом. Кулхен поманил меня пальцем и вывел в коридор. Мы были одни.– Я могу отвести вас вниз поближе к трупу, – голос был мягкий и приятный.Он сжал губы, и его усики поднялись вверх.– Там сейчас как раз находится группа, и они мне дали пятьдесят долларов.Это был не морг, а бордель.– Сколько народу в группе? Он сразу не сообразил и сказал:– Пять человек.– Тогда я вам дам десять долларов.Работник науки, он не стал спорить с моим логическим заключением. Но когда повел меня обратно в зал сквозь шумную толпу, он надул губы и кивнул полицейскому. Тот пропустил нас вниз по ступенькам в подвал. Мы миновали очередь любителей неприятных сцен, которая растянулась на весь коридор. Кулхен провел меня через дверь в довольно большую комнату, где от запаха формалина у меня заслезились глаза. Уж лучше нюхать пот в зале наверху, чем этот формалин. Запах был настолько сильным, что поначалу было даже незаметно, что в помещении работал кондиционер. Вдоль стен в открытых ящиках лежали рядами трупы. Это были погибшие от жары старики и разные бродяги. Неприятный способ найти себе прохладное помещение.Кулхен провел меня в соседнюю маленькую комнату, где на мраморном столе лежал мертвец, а вокруг него стояли четверо мужчин и женщина. Его тело было прикрыто простыней, а на лице – влажная белая масса. Ее накладывал плотный мужчина с темными волосами, лет сорока, на шее у него болталось полотенце. Увидев нас, он заволновался и сказал:– Мы из Норт-Вестернского университета, офицер, и у нас есть разрешение снять с него гипсовую маску.Группа состояла из нескольких молодых парней лет по двадцать и очень хорошенькой девушки с короткой стрижкой темных волос. Как я успел заметить, они не обрадовались моему появлению.– Я не полицейский, – успокоил их я, а Кулхен прошептал:– Они делают посмертную маску для Норт-Вестернского музея криминологии.Никогда не слышал о подобном музее, но мне было на него наплевать.– Мне нужно на него посмотреть, – сказал я старшему, наверное, он был профессором, а остальные – его студентами.– Но мы пока не можем снять маску, – нервно возразил он.– Мне не нужно лицо, я его уже видел, – ответил я. Откинув простыню, я осмотрел тело, обращая внимание на разные шрамы. У меня была своя аудитория – в нескольких футах от меня за стеклянной перегородкой проходили зеваки с открытыми ртами. Они показывали пальцами и делали снимки. Их болтовня почти не доносилась сквозь тяжелое стекло и была похожа на жужжание насекомых.Перед тем как уйти, я взглянул на плотного профессора и сказал:– Если вы из Норт-Вестернского университета, почему на вашем полотенце имеется надпись «Воршем-колледж»?Он посмотрел на тряпку и нервно сглотнул.– Мы... мы... часто обмениваемся идеями с факультетом Воршема.– Ну да, и полотенцами тоже!Он снова сглотнул слюну. Я вывел смущенного Кулхена за руку в большую комнату, где мертвецы, казалось, подслушивали нас, и сказал:– Воршем – училище для специалистов по похоронам. Эти люди практикуются здесь за ваш счет.– О, Боже...– Лучше выгнать их отсюда. Одно дело – разрешить прийти сюда действительно студентам университета, вам за это ничего не будет. Но если узнают, что вы разрешали гробовщикам практиковаться в изготовлении посмертных масок на таком важном вещественном доказательстве, вас могут выгнать с работы.Он мрачно кивнул головой. Я пошел за ним подальше от запаха формалина и поднялся по лестнице в зал, где воздух был пропитан потом.Кулхен нашел свободного копа и велел ему выдворить студентов и их профессора-бальзамировщика. Затем он повернулся и с раздражением посмотрел на меня. Его маленькие усики дергались над надутыми губами.– Вы все еще здесь? – спросил он. Но на этот вопрос никакого ответа не требовалось.– Вы могли бы поблагодарить меня.– Спасибо. Вы уже получили удовольствие на свои десять долларов, а теперь убирайтесь.Я по-дружески положил ему руку на плечо и повел в коридор. Он вновь надул губы, но мне показалось, что ему это понравилось.– Мистер Кулхен, у меня еще одна просьба к вам, на Другие десять долларов. Между прочим, у меня имеется еще двадцать долларов.Он закивал головой и даже улыбнулся.Я снял руку с его плеча и сказал:– Мне нужно посмотреть отчет о вскрытии.– Зачем? – немного подумав, спросил он.– А почему бы и нет?Он еще подумал.– Вы кто? Репортер?– Я просто тот, у кого есть двадцать долларов.Он протянул руку за деньгами.– Должен вам сказать, что это стоит гораздо дороже. Имеется только две копии. Я положил ему в руку десятку.– Мне не нужна копия. Я даже не стану ничего записывать. Мне просто нужно прочитать отчет.Он снова задумался, но ненадолго. Крепко зажал в руке десятку и, коснувшись моей руки, сказал:– Стойте здесь.Я стоял, как приклеенный. Вскоре Кулхен вернулся с тремя листочками бумаги и протянул их мне.Это была копия протокола коронера – две исписанные страницы стандартной формы, а третья – заключение с описанием видов ранений и состоянием отдельных органов убитого человека. Там были интересные детали. Я читал эту страницу в течение пяти минут, стараясь запомнить важные для меня сведения. Кулхен стоял рядом, как тощая статуя. Вскоре я вернул ему копии, передал еще одну десятку и зашагал впереди него в приемную, где пришлось пробираться через шумную вонючую толпу.Толстую блондинку в платье в горошек прижали ко мне. Она красила губы, глядя в зеркальце пудреницы, пока мы пробирались сквозь море плоти. Ей удалось накрасить губы и одновременно поговорить со мной.– Я разочарована, – сказала она, обращаясь ко мне. – Он совсем не похож на фотографии в газетах. Просто обычный мертвец. Но, черт побери, я, пожалуй, снова встану в очередь и посмотрю на него еще раз!– Прекрасная идея, – ответил я, и нас выдавило сквозь дверь в горячий свежий воздух. Парень в оранжевой кепке и галстуке вернулся со свежим подносом льда и апельсинового сока. Я не смог удержаться, купил стаканчик и залпом опустошил его. Сок был холодный и приятный на вкус. После проведенного в морге времени начинаешь ценить такие мелочи жизни.По дороге к своей машине я увидел какого-то папашу с плачущим мальчиком лет одиннадцати. Одну руку отец держал на плече сына, а другой, с зажатой в ней кровавой тряпкой, помахивал в такт ходьбе.– Я хотел, чтобы ты сам увидел все и получил урок морали. Ведь так говорит Мелвин Пурвин: «Преступление ничем не оправдано»! Запомни это.При этом папаша не забывал помахивать окровавленным обрывком платка.Пока я ехал к «Бэнкерс билдинг» в надежде застать там Коули и Пурвина, я думал об этом. 24 Казалось, они обрадовались мне.Коули в коричневом свободном костюме стоял рядом с большим, покрытым стеклом столом, за которым сидел щегольски одетый Пурвин. На сей раз в приемной не было юноши, который пытался бы остановить меня. Было уже почти шесть часов, и большинство столов в офисе опустели. Окна были приоткрыты, через них проходил теплый, но свежий воздух. Медленно наступал вечер.Я стоял перед Пурвином, сдвинув шляпу на затылок. Хотя я и был без пиджака, но рубашка пропиталась потом. Наверное, от меня несло потом, как от той толпы в морге.Коули смущенно улыбнулся мне.– Вы бы видели, что здесь творилось утром, просто сумасшедший дом.Пурвин, вставая из-за стола, тоже выдавил из себя улыбку.– Я рад, что вы заскочили к нам, мистер Геллер.У него опять прорезался легкий южный акцент. Можно подумать, он приглашал меня сюда. Показав рукой на дверь, предложил:– Пойдемте в конференц-зал и там поболтаем...Я не возражал.Мы сели за длинный стол, предназначенный для двенадцати человек. В этой большой комнате вдоль стен стояли еще маленькие столы. Их, видимо, использовали при допросах, и стояли они вдоль стены, где были окна. Сквозь окна я мог видеть располагавшийся через аллею «Рукери», выглядевший весьма загадочно. Одиннадцать этажей небоскреба «Рукери» были отделаны в мавританском стиле. И он выделялся среди новых, высоких и модных соседей, не говоря о старых, приземистых и потрепанных зданиях.Первым заговорил Коули.– Я не встретил в газетах ни одной статьи, где бы приводились ваши высказывания.– Еще встретите.Услышав это, Пурвин чуть не вскочил. Его приветливости хватило ненадолго.– Что вы сказали?Так как я сидел между Коули и Пурвином, мне пришлось отодвинуть стул назад, чтобы контролировать их взгляды, мешая вести двойную игру со мной. Я коротко рассказал им о том, что сообщил Дэвису. Мне показалось, что на душе у них полегчало, потому что я им ничем не навредил.– Вы ничего не говорили о Полли Гамильтон или об Анне Сейдж? – спросил меня Пурвин.– Нет, но сообщил их имена Стеги, когда приходил ко мне прошлой ночью.Помрачнев, Коули сказал:– Мы знаем и позаботимся об этом.– Вот как? Пурвин добавил:– Стеги сегодня днем допрашивал Анну в отделении на Шаффилд-авеню, но мы уже послали туда наших людей, чтобы забрать ее.На его тонких губах появилась кривая улыбочка.– Мы заявили, что это дело ФБР, и потребовали, чтобы они прекратили ее допрос. Сейчас Анна Сейдж находится в ведении федеральных органов, и они ее защитят.– Она в тюрьме?– Нет, – ответил Коули. – Мы просто присматриваем за ней.– А Полли?– И за ней тоже, – кивнул головой Пурвин.– Я заметил, что их имена не попали в газеты. Есть надежда, что о них так и не узнают? Пурвин усмехнулся.– Никакой, потому что вы сообщили их имена Стеги. Если чикагская полиция узнала их имена, то они вскоре замелькают в газетах. Эти негодяи продадут свою бабушку за чашку кофе.Я улыбнулся. Когда Пурвин старался говорить жестко, это выглядело просто жалко.– Вам не стоит беспокоиться, пресса дает о вас самые лестные отзывы.Коули на это не отреагировал, но на лице Пурвина появилась довольная улыбочка.Мне захотелось стереть эту улыбочку с его лица.– Вы теперь понимаете, что убили не того человека, а?Пурвин вскинул руки вверх.– Господи! Опять!Коули сидел и качал головой, как будто я был хорошим студентом, который постоянно разочаровывал своего профессора.– Я не собираюсь сообщать об этом в газеты, буду придерживаться той версии, которую сообщил Дэвису. Мне просто интересно, как вы разобрались с тем, что наделали – помогли Нитти и Диллинджеру и убили подсадную утку. Ведь теперь им стало спокойнее жить.Коули попытался убрать завиток волос со лба, но прядь опять вернулась на свое место. Он сказал:– Если вы по-прежнему настаиваете на своей версии, почему же молчите? Почему не сообщите это прессе? Вы могли бы получить за подобное сообщение кругленькую сумму.Пурвину не понравилось предложение Коули.– Если я начну болтать об этом, Фрэнк Нитти будет недоволен... Да и неважно сейчас, кто был этот бедный парень, убитый у «Байографа». Он мертв, и все. Я понимал, что так случится, мне хотелось предотвратить его гибель. Но не удалось. Повезло другим участникам драмы.Встав, Пурвин принялся шагать по комнате, потом, держа руки в карманах, подошел к открытому окну и посмотрел на «Рукери».– Не пойму вас. Геллер, вроде бы не глупый человек, но серьёзно верите в то, что мы убили похожего на Диллинджера человека! Какая ерунда!Он повернулся и грустно посмотрел на меня.– Кто это, как не Джон Диллинджер?!– Вам так не хочется верить, что это мог быть другой, – ответил я, вовсе не собираясь его подкалывать.Пурвин подошел ко мне, не вынимая рук из карманов. Он был похож на мальчика, изображавшего взрослого мужчину.– Какого черта, что вы хотите этим сказать?Я начал вредничать.– Послушайте меня, малышка Мел, если я что-то и говорю, вам не следует меня просить, чтобы я повторял это четыре раза!Его лицо стало обиженным и злым. Он послал меня к черту и быстро зашагал к двери.– Мне нужно спешить теп поезд, и у меня нет времени выслушивать ваши глупости, – сказал он.– Мелвин, я могу доказать, что это был не Диллинджер!Он остановился.– Я действительно могу это сделать, – продолжал я, – но если вы спешите на поезд...Он вернулся к столу и сел рядом с Коули. Выражение их лиц было взволнованным.– Я только что был в морге, как следует рассмотрел тело убитого и внимательно прочитал отчет о вскрытии.Пурвин разозлился.– Как вы смогли...Я потер большой и средний пальцы в классическом жесте – деньги. Пурвин замолчал, а Коули заморгал и кивнул головой. Я продолжал:– Человек, которого убили Заркович и О'Нейли, действительно был примерно того же роста и веса, что и Диллинджер. Хотя внешне он мало похож на Диллинджера, но шрамы за ушами говорят о пластической операции, и ею можно также объяснить черты внешнего несходства лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44