Он сначала стреляет, а потом уже думает.Заркович встал и, надев свою шляпу, сухо улыбнулся, не выпуская мундштук с сигаретой изо рта.– Раньше я уже имел дело с Пурвином. Он слишком молод для такой работы.– Его люди еще моложе.– Знаю. Этот парень проваливал любое задание, на которое его когда-либо посылали... Ему никогда не следовало их поручать. А в общем-то это неплохо...– Это неплохо для полиции Восточного Чикаго. На этот раз она сможет оказаться рядом, чтобы выручить его?– Вот именно, – улыбнулся Заркович. Я встал из-за стола.– Из чистого любопытства, сержант. Что вы собираетесь делать?– Постараюсь провернуть одно дельце в пользу Дины Сейдж.– Какого рода дельце?– У Анны есть проблемы с иммиграционными властями. Она думает, что, может, люди из администрации снимут эти проблемы, если она поможет с Диллинджером.– Возможно. Я вижу, вы не хотите обращаться к чикагским полицейским.– Нет, черт побери! А вы?– Стеги хороший мужик.– Забавно это слышать от вас.– Из-за того, что он не любит меня, не следует думать, что я его не уважаю. Он честный и прямой. Вам с ним иметь дело гораздо лучше, чем с Пурвином.– Спасибо за совет, Геллер. Значит, вы вне игры?– Именно так.– Знаете, не вижу в вашем решении смысла.– Я так не думаю.Он пожал плечами и вышел. Предложение Барни вместе выпить пива Заркович проигнорировал.Я же спустился в бар и присоединился к Барни, который спросил, в чем причина моего столь грубого разговора с Зарковичем.Я объяснил, что он был шестеркой среди политиканов Восточной Индианы.– К тому же у него есть связи с шайкой Капоне, – ответил я. – И не только потому, что Синдикат контролирует бордели. Около четырех лет назад он попал под секретное федеральное расследование. Оказалось, примыкал к группировке Капоне в гангстерской войне, в которую были вовлечены некоторые местные бандиты Восточного Чикаго. Ему удалось выкрутиться, так как приятели-политиканы оказали содействие. Это, дружище, самый грязный полицейский.– Что-то непохоже.– Он ловок и умен. Но стоит раз испачкаться в дерьме, никогда не отмоешься.– Значит, ты выходишь из этого дела? – спросил Барни. – Или из этой «работы»?– Я не знаю, что это.Я не ответил на вопрос Барни, потому что не был уверен, что действительно вышел из дела Джимми Лоуренс – Полли Гамильтон. Или «работы».Я поехал к трехэтажному дому Анны Сейдж, припарковался внизу улицы и стал вести наблюдение, делая вид, что читаю газету. Я ожидал увидеть Зарковича, но он не появился.Около семи тридцати возле дома остановилось такси, и из дверей трехэтажного дома вышел Джимми Лоуренс с Анной и Полли. Они сели в такси и направились в сторону Луп.Я следовал за ними, гадая, куда они едут?Оказалось, вниз к озеру, к Выставке.Там они направились на шоу Салли Рэнд «Улицы Парижа». 10 – Это было прекрасно, – сказала Салли Рэнд, закуривая сигарету. Она сидела на постели, прикрыв грудь шелковой простыней. – Я чувствую, что в этом участвовало твое сердце.Опершись на взбитую подушку, я тоже сел.– Пожалуй, мое сердце участвовало в этом, – согласился я и пожал плечами.Она потрепала меня по щеке своей нежной, с длинными ногтями рукой, ладонь была прохладной. В ее апартаментах с кондиционером все казалось прохладным.– Что у тебя на уме. Геллер? О чем ты все время думаешь?– Да ни о чем.– Хочешь немного вздремнуть? Уже довольно поздно.Светящиеся стрелки на маленьких круглых хромированных часах, стоявших на прикроватном столике, слабо светились в полумраке спальни. Блики света, заполнявшие комнату, проникали в открытые окна. Тяжелые шторы были раздвинуты, лучи света с Лейк-Шор-Драйв и Голд-Коаст и с мелькающих на озере судов проникали внутрь и омывали нас, словно прохладный голубой бриз.– Поспи, если хочешь, Элен.Я по-прежнему называл ее Элен, по крайней мере, в постели. Кажется, ей это нравилось, и думаю, не только это.Она затушила недокуренную сигарету в круглой стеклянной пепельнице на столике, затем снова повернулась ко мне, ухмыльнувшись.– Большинство мужчин в этом городке отдали бы все фамильные драгоценности за ночь с Салли Рэнд. А ты почему-то не выглядишь слишком благодарным и довольным.– Дело не в тебе, правда.– В чем-то другом?– Да, в чем-то другом. Ты должна поспать. А я сейчас оденусь и вернусь к себе.– Черта с два! Ты проведешь эту ночь здесь, нравится тебе это или нет! Будь я проклята, если смирюсь с тем, что ты удерешь отсюда!Я улыбнулся ей.– Вовсе не собираюсь удирать. Просто подумал, что составляю тебе паршивую компанию. Я стесняюсь и краснею от того, что делю постель с самой Салли Рэнд, даже зная случайно, что в действительности она Элен Бек из Миссури.Она ударила меня подушкой. Потом зажгла настольную лампу. Это была полупрозрачная стеклянная трубка с серебряным основанием. Лампа разливала мягкий сияющий свет. Салли наклонилась ко мне, ее красивые груди качнулись. Она поцеловала меня в губы, и поцелуй этот длился секунд тридцать, потом последовал другой.– Давай, встанем, – сказала она, – и я приготовлю тебе какую-нибудь полуночную еду.– Уже далеко за полночь.– Не играй словами.– У меня нет пижамы. Не будешь ли ты возражать, если я оденусь?– Буду. Поешь в трусах. Я никому не расскажу. Она встала и грациозно пересекла комнату, словно сцену, потом облачилась в белое шелковое кимоно, подпоясалась и стала ждать, пока я встану с кровати и последую за ней.Она провела меня через гостиную, мои босые ноги утопали в мягком плюшевом ковре. Комната была словно перенесена из Голливуда, обставленная современной, округлой мебелью – софа, диван, кресла, накрытые какой-то золотистой плетеной тканью. Вся обстановка была белого цвета, даже мраморный камин, над которым висела картина с воздушными орхидеями. По пути на кухню Салли остановилась, чтобы включить лампу на краю светлого столика у софы. Лампа была похожа да свою хозяйку – серебряная обнаженная женщина, держащая круглый кусок матового стекла, за которым маленькая бледная лампочка испускала неяркий свет.До того, как рухнуть в постель, мы сидели в этой гостиной и пили мартини, который я ненавижу. Но когда сама Салли Рэнд в своих белых великолепно декорированных апартаментах предлагает вам мартини, прежде чем отправиться с вами в постель, можно немного пострадать, полистать, например, большой альбом с вырезками из ее шоу. Здесь были рекламные кадры с ее участием в немом фильме «Париж в полночь» (тогда, в 1926-м, она еще носила свои светло-каштановые волосы), в другом, под названием «Гольф и вдовы» (где она уже блондинка), несколько снимков со съемочной площадки вместе с Де Милли, а также несколько рекламных снимков ее спектакля в «Орфеуме» под названием «Салли и ее ребята». В альбоме я увидел громадное фото ее выхода в образе леди Годивы в «Айн-Артс балл», множество повесток в суд за ее голые танцы (она получила год тюрьмы, но выиграла апелляцию, не просидев и дня). Здесь же было несколько ругательных отзывов о ее выступлениях, распространяемых «лигами против непристойности» (в моем представлении «антинепристойность» во многом похожа на «пропристойность»), и несколько кадров из фильмов, в которых не так давно она снялась вместе с Джорджем Рэфтом. Я сказал ей, что знал Рэфта, но она ответила, что мир тесен, и мы оставили эту тему. При Салли не следовало упоминать знаменитостей.В белой современной кухне, где светлый мозаичный кафель приятно холодил ступни моих ног, она взбила несколько яиц, а меня заставила очистить несколько апельсинов. Потом приготовила яичницу и тосты, и мы вновь прошли в гостиную, где была включена только одна лампа; огни города проникали сквозь сплошное, во всю стену окно. Мы сели на софу с тарелками на коленях.– Где ты научилась так кухарить? – спросил я.– Дома на ферме. К тому же я незамужняя, почти тридцатилетняя женщина. Геллер.– У тебя неплохо получается, – подтвердил я. – Почему бы тебе не бросить шоу-бизнес и не выйти за меня замуж? Ты смогла бы мне все время готовить. Черт побери, я зарабатываю хорошие деньги. Правда, чтобы заработать столько, сколько ты зарабатываешь в неделю, мне надо год работать.Она улыбнулась, жуя, потом сказала: – Если это серьезное предложение, то я должна подумать. Но хорошенько запомни: я никогда не оставлю шоу-бизнес. Придется тебе терпеть меня и моих фанов Игра слов: «фан» может означать опахало из перьев, веер, хвост веером, а также – болельщика, поклонника и т. п.

.– А кто эти фаны? В перьях или мужики с разинутыми ртами?– Фаны вообще. Или ты осуждаешь то, чем я занимаюсь?– Нет, – ответил я, – это вполне безобидно. И ты хороша в своем деле. Я восхищаюсь тобой. Твое представление действительно очень мило.– Спасибо, Нат, – сказала она. Она откусила кусочек тоста. Глаза ее сверкнули, уголки рта дрогнули. – Я могу для тебя пойти на многое. В самом деле могу.– Готов поспорить, что ты говоришь это всем своим парням.Ее улыбка исчезла. Она не разозлилась, просто стала неожиданно серьезной и положила мягкую, теплую ладонь на мою руку.– Ты к ним не относишься, Нат. Я не шлюха.– Я не имел в виду...– Знаю, но ты имеешь право знать, с кем я сплю. Любой мужчина, который трахал меня на полу моей раздевалки, имеет право думать, что я легкомысленна и... неразборчива в связях. Но это не так. Ты первый мужчина здесь за долгое время. Тот «нефтяной миллионер», которого ты для меня выслеживал, не мог и мечтать, чтобы побывать здесь.– Ты хочешь сказать, что никогда не готовила ему завтрак?– Ни разу. Ты меня понял?– Понял...– Хорошо. Только то, что я снимаю трусики, чтобы заработать доллар, еще не делает меня...– Нет, конечно.Она наклонилась и поцеловала меня.– Спасибо, Нат.– Все о'кей, Элен.Она улыбнулась.Я решил, что мы закрыли эту тему, но она встала, подошла к окну и рассеянно взглянула на огни Голд-Коаст.– Все это потому, что я не приучена приглашать мужчин к себе на квартиру. Во мне воспитали честность, веру в торжество добродетели... Но эти ценности человеческой души не приживаются в реальном мире, не так ли, Нат?– Во всяком случае, не в Чикаго.– Пожалуй, вообще нигде. Не в эти времена. После Краха Имеется в виду мировой кризис, разразившийся в 1929 году, который привел к разорению тысячи банков, предприятий и десятков миллионов людей. После Краха наступила так называемая Великая Депрессия, сопровождавшаяся невиданной массовой безработицей. США вышли из нее лишь с приходом Ф. Рузвельта с его «Новым курсом».

. Как может случиться, что человек, проработавший тридцать лет, вдруг внезапно оказался без работы? Как может случиться, что бизнес, которым занимались целые поколения, вдруг внезапно перестает существовать? У меня были друзья, Нат, которые покончили с собой, выбросившись из окна.– Дела теперь идут лучше, Элен. Немного лучше.– Не знаю. Может быть, меня просто мучает чувство вины.– Почему?– Потому что я дрянная девчонка и снимаю трусики, чтобы заработать. Не этого хотел от меня мой отец, да и я сама. Я хотела стать балериной, актрисой.– Девушка должна прокормить себя.– Да, понимаю, – продолжала она, доедая последний кусок яичницы. Мрачно его дожевывая, сказала: – Может, чувствую себя виноватой потому, что делаю тысячи долларов, расхаживая голой, в то время как мужчины, имеющие семьи, детей, зарабатывают какие-то гроши на фабриках или еще где. Или вообще ничего не получают, потому что не могут найти фабрику, где есть работа для них. Это все неправильно.– Почему же тогда ты не отдаешь все свои деньги бедным?– Не говори глупостей! Я не могу накормить весь мир. И я для этого недостаточно хороша. Ты меня не подкалывай!Я молча пожал плечами, прожевывая кусок яичницы и улыбаясь.– Не знаю, Нат. Я ем икру, а рядом, в двух кварталах, живут люди, которые получают суп на благотворительных кухнях. Я ношу норку, а беременные женщины в Гувервиллях Районы лачуг, названные так в «честь» Герберта Кларка Гувера, президента США в годы Краха и Великой Депрессии (1929 – 1933 гг.).

одеты в тряпье. Я плачу пятьсот баксов в месяц субаренды за эту роскошную квартиру какому-то педику, пребывающему во Флориде. А в Маленькой Италии, меньше чем в миле отсюда, семьи ютятся в подвалах за шесть долларов в месяц. Можно ли считать, что меня хоть немного радует мой успех?Я отхлебнул апельсинового сока.– Плати свои налоги. Найди церковь, в которую ты могла бы передавать какие-то деньги. Это для начала. Займись какой-нибудь благотворительностью, но не карабкайся на крест. Очень трудно будет удержать всех этих фанов, если твои руки будут прибиты гвоздями к кресту.Она криво улыбнулась.– Найдется слишком много развратников, вроде тебя, пытающихся забраться туда вместе со мной.– Это как раз то, что нужно, – сказал я. – Сейчас тяжелые времена, Элен. Твое сердце может разрываться всякий раз, когда ты идешь по улице и видишь нищету. И ты не так уж много можешь сделать в этой жизни, кроме своей работы, если тебе повезло и ты получила ее, лучшую, какую именно ты можешь делать. И старайся не повредить тем, кто тебе встретится на пути. Купи яблоко у парня на углу, хоть разок, даже если ты не любишь яблоки.Она внимательно смотрела на меня, бледная и такая красивая, какой я никогда раньше ее не видел.– Ты молодец. Геллер, – сказала она. – Этот город еще не вышиб из тебя все лучшее.Я засмеялся.– Вышибал. Много раз.– Я делюсь с тобой своими заботами, а между тем ты весь вечер встревожен и озабочен. Что происходит с тобой, Геллер? И почему ты появился без предупреждения на моем шоу вечером в четверг? Ты же собирался прийти в пятницу?– Просто мне ужасно захотелось увидеть тебя.– Что гложет тебя, Геллер? Давай же, вываливай!Я вздохнул, подумав обо всем. Потом сказал:– Ты можешь хранить тайну?Она пожала плечами.– Конечно. – У тебя много приятелей в газетах, и...– Обещаю, что это не появится ни в одной из газет.– Имей в виду, это сенсационный материал для первой полосы. Многие репортеры захотели бы заполучить его.– Тогда ты должен рассказать мне.И я рассказал.Досконально изложил ей все события последней недели, о моем клиенте-коммивояжере, о парне, который может оказаться Диллинджером...– Понимаю, что в целях безопасности мне нужно закрыть это дело, – сказал я, – но чувствую что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44