слишком много всего в них было. Елена медленно оторвалась от брата и вернулась в квартиру.
— Может быть, вы тоже зайдете на минутку? — предложил Евгений. Его холодная вежливость звучала, как издевка.
Мы вошли в просторную прихожую, хозяин сделал приглашающий жест в направлении комнаты, но я запнулась на месте, как норовистый осел. «Нельзя допустить, чтобы сестрица выскользнула из дома, пока братец будет развлекать нас беседой».
— Нет. Мы будем разговаривать здесь.
Евгений поднял левую бровь.
— Как угодно. Собственно, я не вполне представляю себе предмет разговора. В последний раз я видел Веронику в субботу. Тогда же, когда и вы, Варвара.
— Я ценю вашу выдержку, Евгений, — сказала я, сознательно копируя насмешку, звучавшую в его голосе. — Но, боюсь, на этот раз она вам не поможет. Впрочем, может быть, и поможет… достойно принять поражение.
— А я боюсь, что смысл ваших речей от меня ускользает.
— Ну, это дело поправимое. Я готова внести необходимую ясность.
И я последовательно, в деталях, изложила ему нашу версию событий. Надо отдать Евгению должное: выдержка не изменила ему до конца. Даже когда я выложила наш главный козырь, рассказав о визите в оздоровительный центр и незадачливой массажистке, его лица не покинуло выражение вежливого внимания, приправленного легким недоверием.
"Чем бы его дожать? — лихорадочно соображала я, заканчивая рассказ. Голая правда не сработала, попробуем ложь. Сказать, что его видели, когда он лез по доске в спальню? Не поверит. Шторы были задернуты, дверь балкона загораживал Цыганков, а глазеть на дом с улицы было некому. Сразу за домом Вероники — огороженная бетонным забором территория маленькой фабрики или заводика. Заводик давно закрыт, он встал еще до того, как мы купили Веронике квартиру. Равиль специально интересовался его судьбой, собирая информацию об экологической обстановке в районе. Ему сообщили, что ведутся переговоры о продаже земли и помещений крупной торговой фирме, планирующей устроить там склад. Лазорев наверняка учел безлюдность пейзажа, когда составлял свой план. Он просто усмехнется, если я попытаюсь убедить его в существовании случайного прохожего, мечтательно поднявшего глаза к небу и заметившего необычную возню на уровне восьмого этажа.
Может, приплести какого-нибудь сторожа или бомжа, живущего в покинутом фабричном помещении? Тоже слабовато. Евгений наверняка изучил окрестности, прежде чем исполнил свой акробатический номер. Не исключено, что он выяснил все насчет местных сторожей и бомжей задолго до субботы.
Кто же мог его видеть? Соседи сверху? А если они в отъезде, и Лазорев об этом знает?
Дети! Вот фактор, который невозможно учесть. Они пролезут в любые дыры и щели, проникнут на любую, самую тщательно охраняемую территорию, просочатся на крышу, как ни запирай чердаки. Дом Вероники девятиэтажный. Один этаж плюс чердак — это максимум шесть метров. С такого расстояния человека, перелезающего по доске с балкона в комнату на восьмом этаже, можно разглядеть во всех деталях".
— И главное, — сказала я, неотрывно глядя в ледяные серо-белые глаза, мы нашли зрителей, наблюдавших занятный цирковой номер. Мальчишки вскрыли чердак и играли там в прятки. Двое из них выбрались на крышу, залегли у самого бортика и затаили дыхание, опасаясь выдать себя ведущему. Но ведущий все не шел и не шел, мальчишкам надоело лежать, и, чтобы занять себя, они начали глазеть вниз. Конечно, им не пришло в голову, что дяденька, который перебрался по доске из одной комнаты в другую, хочет кого-то убить. Они решили, что у него случайно захлопнулась дверь.
Евгений сощурил глаза, и — честное слово! — я услышала его мысли.
«Если она лжет, то ей неизвестно, каким образом я добрался до спальни на ногах или на четвереньках. Как бы заставить ее выразиться определенее, не выдавая себя?»
В напряжении момента никто не обратил внимания на его сестру, выскользнувшую из комнаты. Никто даже не повернул головы в ее сторону. А зря! Господи, ну почему я не подумала, что, загоняя в угол Евгения, приперла к стене и ее? Будь я мужчиной, мою беспечность еще можно было бы оправдать. Но мне-то прекрасно известно, как опасно недооценивать женщину, доведенную до крайности!
От выстрела, грохнувшего в сравнительно небольшой прихожей, у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Лазорев, дернувшись всем телом, повалился вниз лицом. Я едва успела отшатнуться.
Мне уже доводилось видеть убитых. Более того, не прошло еще и двух суток с тех пор, как я обнимала еще теплый труп Романа. Но никогда еще человека не убивали у меня на глазах. То же можно сказать и о Леше с Генрихом. Оцепенев, мы в ужасе смотрели на распростертого у наших ног Евгения. Только сотрудник Кузьмина оказался на высоте. Он рванулся вперед, к Елене, которая поднесла к своему виску пистолет. Но три соляных столба, в которые мы обратились, и мертвец на полу лишили его рывок должной стремительности.
Елена отскочила к стене и направила пистолет на нас.
— Стоять! Назад!
Возможно, парень не дрогнул бы под наведенным на него пистолетом. Но в том-то и дело, что пистолет был наведен не на него, а на меня. Помедлив долю секунды, оперативник подчинился.
— Вообще-то стреляться мне необязательно, — объявила Елена. — Я уже приняла яд. Но пока он не начнет действовать, ни один из вас не двинется с места. Меня не вдохновляют капельница и промывание желудка. А еще меньше — то, что за ними последует.
Сделав это безадресное заявление, она обратила взор на меня.
«Батюшки, да она душевнобольная!» — мысленно ахнула я, увидев точки зрачков, которые почти терялись на фоне светлых кружков с черной линией по краям.
— Значит, ты и есть Варвара? Никогда бы не подумала! Твоя недоразвитая сестрица хотя бы миловидна, а ты… страхолюдина! Надо же, из-за такой мартышки все рухнуло!
Я пожала плечами.
— Ну, насчет страхолюдины — это спорный вопрос. На мой взгляд, твоя внешность отстоит от идеала куда дальше. Да и какое имеет значение, уродина я или красавица? Ваши карты могла спутать хоть баба-яга, была бы голова на плечах.
— Ха! Умной себя мнишь? Знаем мы это жалкое утешение никому не нужных старых дев!
Поняв по моему лицу, что с этой стороны меня не проймешь, она изменила направление удара.
— Ты — просто самодовольное ничтожество! Да если бы не слепое везение не обезьянье отродье на крыше, не эта глупая крашеная курица из центра, мы бы тебя знаешь куда послали? Думаешь, ты все угадала, да? Ни черта ты не угадала! Это я! Я все придумала, а не Женя. У Жени не хватило бы фантазии. Он всего-то и хотел, чтобы жиголо Цыганков уговорил идиотку-американку вложить деньги в наш центр. Расплатиться с долгами — о большем он не мечтал. Сизиф мой несчастный! Снова карабкаться на чертову гору с чертовым камнем, чтобы потом все рухнуло в одночасье к чертовой бабушке! Когда его милашка Людмила проболталась о миллионах, плесневеющих в швейцарской жестянке, я решила: хватит, мы должны заполучить их, вырваться из этого вонючего хлева, где всех нас доят или стригут, как баранов, и зажить по-человечески в цивилизованной стране. Я имею на это право, черт побери! Я молода, красива и талантлива. Да, талантлива! Даже ты, убогая, это признала, мне Женя говорил.
Сначала я решила, что ослышалась, но в следующую секунду меня осенило:
— «Выше голову, сеньоры» — твоя пьеса?
— А ты думала — чья? И я написала ее всего за три дня! Сразу, как только услышала о миллионах и сообразила, как до них добраться. Весь замысел от начала до конца — мой. Женя считал его слишком сложным. Ему казалось, что будет достаточно устранить тебя и окрутить твою слюнявую Веронику. Он попытался столкнуть тебя с лестницы и испортил тебе тормоза, но я в его затею никогда не верила. Твоя смерть ничего не решала, ведь никто не гарантировал, что Вероника влюбится в Женю. Эта дуреха уже увлеклась жеребчиком Романом, да и с Людмилой подружилась, прямо не-разлей-вода. А та вцепилась в Женю, как тонущая кошка. Очень нужны Веронике разборки с брошенной бабой, да еще подругой! Но Женя отказался от своего плана, только когда узнал от Людмилы о ключе. Куда ты его спрятала, кстати?
— Отдала на хранение знакомому ирландскому волкодаву. Что же у вас не хватило терпения дождаться, пока меня арестуют и Вероника поднесет его вам на блюдечке с голубой каемочкой? Разве не в этом состояла суть твоего замысла?
— При нашей милиции дождешься! Мы им тебя, можно сказать, под нос сунули, а что в итоге? И кто мог предвидеть, что кузина так по-собачьи тебе предана? Она отказалась поверить в твою виновность, даже когда увидела Романа с ножом в груди через каких-нибудь пять минут после того, как он вышел тебе навстречу. А ведь больше подозревать ей было некого. Я сидела рядом, держа ее за руку, только на минутку отлучилась в прихожую — вынуть пластинку из щели перед кнопкой, мешавшую открыть замок. А Женя, по ее святому убеждению, сидел дома, заливал горе водкой. Как тебе удалось ее так выдрессировать, а, мартышка?
— Тебе не понять. Скажи лучше, куда вы ее спрятали? — спросила я и тут же мысленно себя отругала. Моя визави смотрела на меня с такой жгучей ненавистью, с таким изматывающим постоянством старалась меня задеть, что сомнений быть не могло: она получит огромное удовольствие, оставив меня в мучительном неведении.
Однако после секундного колебания спятившая драматургиня вдруг сменила гнев на милость.
— Совсем недалеко отсюда. Пойдем на балкон, я покажу тебе дом.
— Не ходи, Варька! — вырвалось у Генриха, который сразу почуял недоброе.
— Стоять! — Она схватила меня за руку, дернула к себе и ткнула стволом пистолета в мой шейный позвонок, потом отпустила руку и вцепилась в плечо. Только шевельнись, и ей конец! Вперед, мартышка, на балкон!
В минуту опасности мои мозги работают со скоростью счетчика Гейгера-Мюллера в зоне реактора. На полпути от порога комнаты к балкону четыре шага — я уже поняла, что задумала эта сумасшедшая баба.
Яд — блеф. Убив брата, она собиралась застрелиться, но у нее не хватило духа быстро нажать на спусковой крючок. Однако тюрьма, очевидно, пугает ее больше смерти. Сначала она заговаривала зубы, надеясь выиграть время и набраться решимости. Потом, распалив в себе ненависть, возжаждала и моей смерти. Но если бы она застрелила меня там, в прихожей, у нее могли выбить из рук пистолет прежде, чем она покончит с собой. Чтобы времени наверняка хватило на два выстрела — в меня и в себя, — ей нужно было отойти от остальных на некоторое расстояние. А может быть, она поняла, что убить себя таким способом не в состоянии, и собиралась, убив меня, выброситься с балкона.
Мы приблизились к широкой застекленной лоджии. Я переступила порог и остановилась, Елена автоматически наступила на порог. Чем выше находится центр тяжести предмета или человека, тем меньше его устойчивость. В этом смысле у меня перед ней было явное преимущество. При ее росте, каблуках и высоте порога она должна потерять равновесие от любого толчка.
Резко присев, я одновременно с силой дернула за руку, державшую меня за плечо. Все дальнейшее уложилось буквально в одно мгновение.
Выстрел. Звон посыпавшегося стекла. Бешеный топот трех пар ног за моей спиной. Белые пальцы, судорожно впившиеся в утыканную осколками раму. Белое лицо, повернутое ко мне. Безумные белые глаза с траурным ободком вокруг радужки.
— Стерва!
Она отталкивается обеими ногами от пола и делает сальто вперед.
"Смерть придет, у нее
Будут твои глаза."
Глава 20
Разумеется, ни в какую Черногорию мы в пятницу не поехали. Нам пришлось давать показания, а главное — выхаживать Веронику. Физически она, слава богу, не пострадала, но, когда оклемалась после снотворного, которым ее щедро поили последние двое суток, стало ясно, что нервы у нее вконец расшатаны. Она непрерывно плакала, и не отпускала меня ни на минуту. Так и ходила за мной хвостиком по квартире, а если я пыталась убедить ее, что мне нужно отлучиться, цеплялась за руки и начинала дрожать крупной дрожью. Через два дня такой жизни я стала опасаться за собственное душевное здоровье. А после визита Вероникиной тетушки даже вложила закладку в телефонный справочник. Там, где раздел психиатрических клиник.
Да, благодаря усилиям Полевичека эта дама-фантом в конце концов материализовалась. И не где-нибудь, а в моем многострадальном доме. Узнав о возвращении племянницы, Валентина Максимовна Пустельга в порыве внезапно нахлынувших родственных чувств вырвала у кого-то из официальных лиц правду о местопребывании Вероники (с моим адресом в придачу) и в пятницу, с утра пораньше, свалилась, как снег на голову.
При ближайшем рассмотрении в ней не оказалось ничего призрачного. И, вопреки фамилии, ничего птичьего. Вид этой особы немедленно родил в моем воображении образ бронированного сейфа, вроде того, в каком, по моим представлениям, должны храниться миллионы Вероники. У самой же Вероники тетушка, видимо, вызвала еще более сильные ассоциации. Во всяком случае, когда Валентина Максимовна решительно шагнула к племяннице, дабы прижать кровиночку к своей могучей груди, у кровиночки случилась самая настоящая истерика. Вытолкав смертельно обиженную мадам из квартиры, я два часа пыталась привести в чувство кузину, рыдания которой перемежались приступами бессмысленного хохота. Под конец руки у меня тряслись так, что я в течение двадцати минут не могла зажечь газовую горелку.
Нас обеих спасла Машенька, жена Генриха. Она приехала в пятницу вечером, внимательно посмотрела на меня, потом на Веронику и мгновенно назначила курс лечения:
— Генрих, мы забираем Веронику к себе! Ей нужна спокойная семейная обстановка, а не полубивачное существование, которое может предложить ей Варвара.
Я бы не назвала семейную обстановку Луцев спокойной. Пятеро их деток с успехом могли бы соперничать с переполненной площадкой молодняка в зоопарке. Но, возможно, Машенька вкладывает в понятие «спокойный» несколько иной смысл, нежели я. Несмотря на вопли, грохот и буйные игры детей, атмосфера в их доме царит прямо-таки субтропическая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35