Сергей Донской
Дай умереть другим

«Ни любить, ни ненавидеть» – первая половина всякого житейского благоразумия; «ничего не утверждать и ничего не принимать» – вторая. Но от того мира, в котором нужны такие правила, хочется отвернуться.
А. Шопенгауэр
В конечном итоге проигрывали все – Александр, и Тамерлан, и Наполеон. Разница между героями и так называемыми обычными людьми состоит лишь в том, что герои, прежде чем потерпеть сокрушительное поражение, одерживают множество блистательных побед.
Наблюдение автора
Глава 1
Белое и черное

1

– Мне нужны были деньги, – сказала Ленка. – Понимаешь? Очень!
Что можно ответить на такое заявление? Спросить с ехидцей: «Были? Значит, теперь уже не нужны, надо полагать?» Или бросить что-нибудь философское типа: «А кому они не нужны, деньги?» Но Громову было не до пустопорожней болтовни. Он смотрел на Ленку и видел вместо ее глаз обращенную к нему макушку, которую было так легко и приятно целовать, пока годы не превратили единственную дочь во взрослую, независимую и, в сущности, чужую женщину с крашеными волосами.
Впрочем, теперь от Ленкиной независимости мало что осталось. На протяжении разговора она почти не поднимала головы. Словно сил у нее не осталось даже на такое простое движение. Поглядывать на отца из-под спадавшей на глаза челки – вот и все, на что сейчас годилась майорская дочь.
– Понимаешь? – повторила она с надеждой. Будто ей требовалось отпущение грехов. И будто кто-то мог его дать.
– Не надо оправдываться, – попросил Громов, морщась. – Этим, которые требуют выкуп, твои переживания до… – Сунув в рот сигарету, он прикурил и закончил реплику не так резко, как собирался: —…до одного места.
– Анечке тоже без разницы, каким образом ее мама вляпалась в эту историю! – вмешался новый муж дочери.
Он носил звучное, романтическое имя – Алан, но мысленно Громов называл его исключительно по фамилии – Лепетуха. Благодаря этому человеку его родная дочь теперь тоже была Лепетухой. И даже пятилетняя внучка Анечка. Веселая семейка Лепетух. Хотя какое тут, к черту, веселье, когда девочку похитили!
– Помолчи! – Ленка вскинула голову, чтобы сверкнуть глазами в сторону супруга. – Без твоих поддевок тошно! И потом, может быть, у тебя имелись идеи получше? Может, ты нашел способ зарабатывать деньги и содержать семью, а?
Алан скрестил руки на груди и скорбно покачал головой:
– Неужели даже в такой момент ты не способна говорить о чем-нибудь, кроме денег?
– А о чем же, по-твоему, я должна говорить? – взвилась Ленка. – Эти уроды требуют за Анечку полтора миллиона долларов! Где их взять? Родить?!
– Если ввязываешься в темную историю, – наставительно сказал Алан, – нужно помнить о возможных последствиях.
Когда он знакомился с людьми и представлялся, многим, особенно женщинам, мерещилось в его имени что-то рыцарское. Это впечатление рассеивалось, как только он начинал говорить. Алан обожал поучать окружающих.
– Помолчи, – осадил его Громов и, взяв дочь за плечи, насильно усадил на стул. – Я хочу еще раз выслушать все с самого начала. Без лишних эмоций и лирических отступлений.
Спокойствие давалось ему нелегко. Но должен же хоть кто-то сохранять здравый рассудок и способность искать выход из создавшейся ситуации? Когда-то о людях его профессии говорили: «чистые руки, горячее сердце, холодная голова» – даже песня была такая. Громов не был склонен идеализировать свое комитетское прошлое, но соблюдать хладнокровие его обучили досконально, тут бывшие наставники постарались на славу. Случалось, руки приходилось пачкать в крови, а сердце рвалось из груди от перенапряжения, но это никак не отражалось на способности соображать, анализировать и просчитывать варианты. Имелась бы только информация для размышлений.
– Давай, – велел Громов дочери, заменив докуренную сигарету новой, – излагай.
Ленка уставилась на свои переплетенные пальцы и заговорила:
– В общем, три месяца назад я учредила собственную фирму. Наняла альпинистов, занялась размещением рекламных щитов на высотных зданиях, мостах, башнях. Дело для нашего города абсолютно новое. Я первая его начала. Как говорят коммерсанты, заняла свою нишу.
– Вся административная и оформительская работа легла на мои плечи, – вставил Алан.
Плечи у него, кстати, были широкие, литые, но и зад по своим габаритам тоже не подкачал, что мешало назвать его фигуру атлетической.
Сложенный подобным образом человек способен крепко врезать противнику. А вот если тот вздумает дать сдачи, то беда. Комплекция Алана вряд ли позволяла ему бегать с достаточным проворством. Поэтому он принадлежал к той степенной категории мужчин, которые в критических ситуациях не кулаки сжимают, а скрещивают руки на груди.
– Заказов было меньше, чем я ожидала, – монотонно продолжала Ленка, не удостоившая супруга вниманием. – Честно говоря, мы просто сводили концы с концами, не более того. И вдруг появляется этот тип, Зинчук, один из самых богатых людей нашего города.
– Возможно, самый богатый, – не удержался от реплики Алан.
– Возможно, – согласилась Ленка. Прежде чем продолжить, она судорожно сглотнула, словно ей мешал говорить ком, вставший поперек горла. – Вместо того чтобы просто разместить заказ, – ее голос сделался звенящим, – Зинчук предложил совершенно фантастическую сделку. Его фирма перечисляет мне рубли, которые я конвертирую и превращаю в полтора миллиона долларов. Якобы это предоплата за рекламную кампанию за рубежом. Кто проверит, публиковалась ли реклама в действительности? – Ленка с вызовом посмотрела на отца. – Кто станет шерстить иностранные издания, которых видимо-невидимо?
– Наверное, никто, – согласился Громов. Почти остывший чай вдруг показался ему слишком горьким, чтобы неспешно попивать его в ожидании развязки.
– Вот видишь! – обрадовалась Ленка, как будто она явилась в отцовский дом не за помощью, а за одобрением своих действий. – Говорю же тебе: отличная сделка!
– Махинация, – произнес Громов.
– Что?
– Ладно, сейчас это не важно. Продолжай.
Дочь нахмурилась:
– Короче, я оставила на своем счету пять процентов за услуги, а все остальное перечислила в названный мне кипрский банк. Даже если теперь честно уплатить налоги, мне останется вполне достаточно, чтобы не думать о завтрашнем дне.
– Вот-вот, «не думать»! – съязвил Алан. – Жизненный принцип всех женщин!
– Даже если честно уплатить налоги, – повторил Громов вслед за дочерью. – А что, имеются другие варианты?
Ленка передернула плечами:
– Ну, фирму можно обанкротить… ликвидировать, в конце концов. Это же семьдесят пять тысяч долларов, как ты не понимаешь, папа? Есть, за что побороться.
– Да, солидная сумма, – подтвердил Громов. – Но теперь у тебя требуют полтора миллиона, которых у тебя нет. И на карту поставлена Анечкина жизнь.
Алан шумно втянул в себя чай. Даже в этот простой звук он умудрился вложить толику своего невысказанного негодования.
Покосившись на него, Ленка опять позволила волосам упасть на поникшее лицо. Они служили ей своеобразной ширмой.
– Я пыталась объяснить этим ублюдкам, что деньги были чужие, – сказала она с надрывом. – Но они ничего не хотят слушать. Вбили себе в голову, что я миллионерша, и точка.
– Насколько я понял, операцию ты провернула еще три дня назад, – медленно произнес Громов. – А вымогатели позвонили вчера ночью. Это плохо.
– Куда уж хуже! – у дочери вырвался нервный смешок.
Громов продолжал размышлять вслух, не отвлекаясь на эмоции:
– Это означает, что у вымогателей больше нет доступа к информации о состоянии твоего счета. Кто-то случайно пронюхал про перечисленные тебе полтора миллиона и решил прибрать их к рукам. Осведомитель рэкетиров не банковский служащий, иначе сумма выкупа была бы реальной – семьдесят пять тысяч, ну, сто, от силы. А наводку дал посторонний человек…
– Зинчук? – предположил Алан. – Отвратный мужик, между прочим. Он Елену в ночной клуб приглашал, как бы для того, чтобы закрепить деловые отношения… Знаем мы эти деловые отношения!
Со своими широкими плечами и не менее широким тазом Алан выглядел внушительно и непоколебимо. Таких людей трудно убедить в чем-либо, а уж переубедить – и вовсе невозможно. Поэтому Громов обращался в основном к Ленке:
– Зинчуку лучше всех известно, что его полтора миллиона отправились по назначению… Или нет? – Он внимательно посмотрел на дочь.
– Да что ты, папа! – встрепенулась она. – Я же не кидальщица какая-нибудь, не воровка!
– Уже легче, – констатировал Громов. – Итак, наводку дал человек, мало сведущий в банковских операциях. Чей-нибудь знакомый, родственник… С кем ты имела дело в своем «Интервест-банке?»
Прежде чем ответить, Ленка зачем-то заглянула в свою чашку:
– Меня обслуживала оператор Рая Светлицкая… Или Светличная?
– Ты меня спрашиваешь? – поинтересовался Громов.
– Нет, все-таки Светлицкая, – пробормотала Ленка. – Светличная – это актриса из «Бриллиантовой руки».
– Светличная, Светлицкая! – занервничал Алан. – Какая разница?! Мало ли кто имеет доступ к компьютерной сети банка?! Сейчас столько разных хакеров-шмакеров развелось, что просто жуть! – Он шумно засопел. – В первую очередь следует позаботиться о спасении Анечки, а уж потом искать виноватых, правильно? – Дождавшись от тестя кивка, который легко было принять за согласие, Алан сменил возмущенный тон на доверительный: – Собственно, мы, Олег Николаевич, пришли, чтобы посоветоваться с вами, куда лучше обратиться с нашей проблемой. Вы все-таки в ФСБ столько лет проработали, должны знать эту кухню…
– Советы дают глупцы, а следуют им и вовсе круглые идиоты. – Громов смотрел прямо перед собой на оконное стекло, покрытое оплывающими каплями дождя. – Лично я предпочитаю делиться информацией или давать инструкции.
– Да, уж будьте так любезны, просветите нас, темных. – Собственная улыбка, наверное, представлялась Алану саркастической. Но со стороны он выглядел так, будто только что хватил стакан уксусу.
– Вашим делом будет заниматься УВД, то бишь милиция, – сухо пояснил Громов. – Более неповоротливый механизм трудно себе представить. Для того чтобы поставить ваш телефон на прослушивание, следователю придется завести дело, получить соответствующую санкцию в прокуратуре и так далее и тому подобное. Только это не главная беда. – Громов раздавил окурок в пепельнице. – Хуже всего, что к операции будет подключен СОБР или ОМОН. Служат там ребята бравые, спору нет. Автоматы, маски, специальное снаряжение. Но…
– Что «но»? – Ленка вскинула на отца лихорадочно заблестевшие глаза.
Он заметил это, однако продолжал смотреть в окно.
– Полагаю, вымогатели вас предупреждали, чтобы вы не обращались в милицию?
– Ну да. Угрожали, что в противном случае Анечку…
– Я понял, – перебил Громов, не желая слышать продолжения. – Теперь представьте себе, – предложил он, – сколько людей будет в курсе событий, после того как вы напишете заявление. А еще представьте, что вымогатели установили за вами наблюдение. Или прослушивают ваш телефон.
Алан вскочил и заметался по кухне:
– Я не раз видел телевизионные репортажи об освобождении заложников! – гудел он, неодобрительно косясь на тестя. – Как правило, все подобные операции проходят успешно. Ведь действуют специалисты своего дела, настоящие профи.
– Телевизионные репортажи. – Громов покачал головой. – Если бы кому-то вздумалось показывать зрителям провалившиеся операции, то для этого пришлось бы организовать специальную еженедельную передачу под девизом: «Хотели, как лучше, да не получилось, приносим свои соболезнования».
– Я собственными ушами слышал, что в девяноста случаях из ста…
– Даже в девяноста девяти случаях, – оборвал Громов зятя. – Но только не из ста, а из тысячи. Просто обнародование подобных данных вызвало бы всплеск преступлений подобного рода.
– И что вы предлагаете? – желчно поинтересовался Алан. – Мы должны сидеть и ждать сложа руки?
– Именно, – подтвердил Громов. – Во всяком случае, пока. Во сколько вам обещали позвонить?
– Между десятью и полуночью, – ответила Ленка совершенно упавшим голосом.
– Вполне достаточно времени, чтобы повидаться с Раей Светлицкой. – Громов встал. – Если она замешана в этой истории, то я выйду на ее сообщников и все улажу.
– А если нет? – прищурился Алан. – Если у вас ничего не получится?
– Тогда и решим, что делать дальше, – просто сказал Громов. – Лена, у тебя есть пропуск в банк?
– Конечно, но он выписан на мою фамилию. И фотография на нем тоже моя. – Перехватив укоризненный отцовский взгляд, Ленка слабо улыбнулась: – Ах да, я же забыла, что ты у нас боец невидимого фронта и подделать документ тебе раз плюнуть.
– Бывший боец, – поправил ее Громов.
Хотя он смотрел не в окно, а прямо на дочь, его глаза сохраняли оттенок предрассветного неба. Ровный серый свет, лучшее определение которому: пасмурный.

2

Когда тебе за сорок и все твои лучшие воспоминания умещаются в сплющенной пуле, которую ты носишь на кованой стальной цепочке, каждая осень невольно кажется тебе последней, как в бессмертном хите старины Шевчука.
С каждым годом небо опускается все ниже над твоей головой, а рваные тучи несутся по нему все быстрее, как время, отпущенное тебе для того, чтобы успеть что-нибудь сделать в этой жизни. Ненастных дней почему-то становится больше, погожих – меньше. А дождевые капли с каждым годом кажутся все холоднее и холоднее…
Зябко подняв воротник куртки, Громов выбрался из своей «семерки» на тротуар, вымощенный кремово-розовой фигурной плиткой. В окружении надменных иномарок, сгрудившихся у входа в «Интервест-банк», его машина выглядела бедной родственницей, затесавшейся в богатое общество.
1 2 3 4 5 6 7