Раздосадованный Филипп еле сдержался, чтобы не врезать Монтини по его ухмыляющейся физиономии (Вот сукин сын! Лишь о себе печется!), и отправился на розыски Эрнана, но вместо него нашел только его камердинера Жакомо, который сообщил, что Шатофьер, прихватив с собой Симона, поехал осмотреть ристалище и там немного поразмяться.
Тогда-то Филипп и вспомнил, что должен установить возле отведенного ему шатра на ристалище свой щит с гербом и собственноручно поднять свое знамя, тем самым засвидетельствовав, что он, как рыцарь-зачинщик, уже прибыл на турнир и готов сразиться с любым посвященным рыцарем. Недолго думая, Филипп решил воспользоваться удобным случаем, чтобы совместить полезное с приятным - выполнить необходимые формальности и увидеться с друзьями.
По пути к ристалищу он отпустил поводья лошади, предоставив ей не спеша следовать за слугами, а сам, мерно покачиваясь в седле, приступил к чтению только что полученной копии регламента состязаний, из коего следовало, что праздничный турнир по случаю восемнадцатилетия наследной принцессы Наварры начнется утром 5 сентября "на ристалище в ложбине, близ славного города Памплоны" и продолжится четыре дня. Филипп бегло просмотрел перечень предполагаемых ратных забав, особо отметив про себя весьма экзотическую охоту за сарацинами (Альфонсо Кастильский обещал привезти с собой два десятка плененных мавританских воинов), и вернулся к первому дню состязаний, когда в единоборствах с копьями и в тяжелых доспехах будет разыгрываться корона короля турнира. В этом виде Филипп в числе рыцарей-зачинщиков. Кроме него зачинщиками были также граф Александр Бискайский, граф Тибальд Шампанский, граф Педро Оска, принц Эрик, младший сын датского короля, барон Ричард Гамильтон и рыцарь Гуго фон Клипенштейн, по прозвищу Гроза Сарацинов (слово "бакалавр" после имени Клипенштейна было зачеркнуто, а рядом, другим почерком, была сделана приписка: "командор; прецептор Аквитанский достославного ордена Храма Сионского").
Вечером накануне турнира среди рыцарей, изъявивших желание сразиться с зачинщиками, должна состояться жеребьевка, призванная определить, в каком порядке они будут вызывать зачинщиков на поединок. А если желающих окажется больше тридцати пяти, то жребий отсеет лишних - так, чтобы каждый зачинщик сразился с пятью противниками, после чего маршалы турнира определят четверку сильнейших рыцарей, которые затем разыграют между собой венец победителя.
У Филиппа был добавочный стимул стремиться к победе, и не столько из тщеславия, сколько потому, что королю турнира предоставлялось право выбрать королеву любви и красоты - а он не хотел, чтобы Маргариту выбрал кто-нибудь другой, тем более после того, как она согласилась выйти за него замуж. Кстати сказать, с выбором королевы любви и красоты наваррский король попал в весьма затруднительное положение. Согласно традиции, этот почетный титул принадлежал самой знатной из присутствовавших на турнире дам и девиц, обычно жене устроителя, либо старшей его дочери, либо жене старшего его сына. Так, в бытность Филиппа в Кастилии на королевских турнирах место в украшенной гирляндами цветов ложе занимали поочередно Констанца Орсини, жена Альфонсо, и Бланка. По логике вещей, королевой на предстоящем турнире должна была стать Маргарита (ведь и турнир-то устраивался в ее честь). Но, с другой стороны, на празднествах ожидалось присутствие двух королев - Галлии и Кастилии, и пяти принцесс королевских дочерей - Бланки Кастильской, Элеоноры Кастильской, Изабеллы Арагонской, жены наследного принца Франции, Марии Арагонской, жены Фернандо Уэльвы, младшего брата кастильского короля, и Анны Юлии Римской, дочери императора. При этих обстоятельствах дон Александр со свойственной ему деликатностью не отважился назначить свою дочь королевой, с самого начала поставив ее как бы выше других дам и девиц, не менее знатных и могущественных, чем она, и решил поступить в лучших традициях рыцарских романов - переложить бремя выбора на будущего короля турнира. Он был уверен, что кто бы не вышел победителем (а что победит зачинщик, он не сомневался), королевой будет избрана Маргарита: Ричард Гамильтон и Гуго фон Клипенштейн, как истые рыцари, поступят так из уважения к хозяину празднеств, Филипп, Тибальд Шампанский, Педро Оска и Эрик Датский претендуют на ее руку; а графу Бискайскому лавры сильнейшего не угрожали он был хорошим полководцем, но никудышным бойцом, и король принуждал его к участию в турнирах лишь в тайной надежде, что когда-нибудь он серьезно покалечится.
На месте предстоящих баталий лихорадочно кипела подготовительная работа. Плотники сооружали помост для почетных гостей и сколачивали на близлежащих холмах временные трибуны для мелкопоместного дворянства и плебса, на самом ристалище косари скашивали высокую траву, а землекопы разравнивали бугры и затаптывали землей рытвины.
Роскошные шатры зачинщиков уже были возведены; возле каждого из них был установлен деревянный навес с яслями для коней. Подъезжая к своему шатру, Филипп внимательно оглядывался по сторонам в надежде увидеть друзей, но на ристалище не было ни единого всадника - лишь только рабочие да гурьба ребятишек из окрестных сел.
- Вот черт! - раздосадовано произнес он, слезая с лошади. Разминулись все-таки.
Оруженосец развернул знамя Гаскони - золотые оковы на лазоревом поле - и при помощи двух слуг поднял его над шатром. Филипп ничего не делал, лишь наблюдал за их работой, но его присутствие при сием действе было обязательно - на турнирном жаргоне это называлось поднимать собственноручно. Затем на специальной жерди справа от входа в шатер был укреплен щит с гербом, касаясь которого концом своего копья противники должны вызывать Филиппа на поединок.
Когда все формальности были выполнены и Филипп уже собирался трогаться в обратный путь, из небольшой рощицы, что начиналась шагах в трехстах позади шатров, показались два всадника. Они во весь опор неслись к нему, размахивая руками и что-то выкрикивая на ходу. Один из них, могучего телосложения великан на громадном коне, был, несомненно, Эрнан. Вторым всадником, чья лошадь, в сравнении с Шатофьеровым Байярдом, больше походила на пони, оказался, как и следовало ожидать, Симон.
Друзья подъехали к Филиппу и спешились.
- Привет, соня! - загрохотал Эрнан. - Проспался, наконец?
- Говорят, ночью ты был у принцессы, - вставил свое словечко Симон. Ну и как, здорово развлекся?
Филипп содрогнулся.
- Ой! Не напоминай!
- Что, объелся?
- Да вроде того, - уклончиво ответил Филипп и решил переменить тему разговора: - Так вы уже размялись?
- Да вроде того, - передразнил его Эрнан. - И даже чуток отдохнули в той рощице. Этак самую малость... - Он сухо прокашлялся. - Черт! Жажда замучила. Пожалуй, пора возвращаться.
Филипп это предвидел.
- Может быть, сначала перекусим? - с улыбкой спросил он.
- А? - оживился Эрнан. - У тебя есть еда?
- Естественно... Гоше, - велел он слуге, - занеси котомку в шатер... Давайте войдем, ребята, укроемся от солнца. Вот жара-то адская, не правда ли? Если такое будет твориться и во время турнира, дело дрянь.
- Гораздо хуже будет, если зарядит дождь, - заметил Эрнан, следом за Симоном входя в шатер. - К жаре я привык в Палестине. А вот дождь... Терпеть не могу, когда чавкает грязь под ногами лошадей.
- Кому как, - пожал плечами Филипп.
Внутри шатра они устроились на мягкой подстилке из соломы, накрытой сверху плотной тканью, и принялись за еду. Филипп маленькими глотками потягивал из бутылки вино и, добродушно усмехаясь, наблюдал, как его друзья с громким чавканьем уписывали за обе щеки внушительные куски хорошо прожаренного и обильно сдобренного пряностями мяса.
Наконец Эрнан удовлетворенно похлопал себя по животу и сыто отрыгнул.
- Очень даже неплохо, - проворчал он, отбросив в сторону пустую бутылку и извлекая из котомки следующую. - Это, как я понимаю, наваррское. Великолепное вино, нечего сказать.
- Гасконское лучше! - хором возразили Филипп и Симон, затем недоуменно переглянулись и громко рассмеялись.
Эрнан тоже захохотал.
- Экие мне патриоты! У дураков, говорят, мысли сходятся.
Симон мигом унял свой смех.
- Ты меня обижаешь, Эрнан, - с оскорбленным видом произнес он.
- Это насчет чего?
- Насчет дураков, разумеется.
- А-а, понятно! - Шатофьер уже привык, что зачастую Симон принимает шутки за чистую монету, и давно перестал этому удивляться. - Ты уж прости, дружок, что я лишний раз напомнил тебе о твоем несчастье... Да, кстати, Филипп, об обиде.
- О какой еще обиде?
- Твой будущий тесть, оказывается, пригласил в числе зачинщиков Гамильтона.
- Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон - добрый рыцарь.
Эрнан состроил презрительную гримасу.
- Да уж, добрый! - негодующе фыркнул он. - Много хуже меня.
- Не спорю. Но это еще не значит...
- Значит!!! Почему он, почему не я?! Ведь я лучше, я сильнее! Какого черта, спрашивается, король пригласил зачинщиком его, а не меня?
- Думаю, потому что он издалека...
- Шотландский выскочка!
- Выскочка, не выскочка, однако прославленный воин. - (Филипп решил не бередить рану друга и умолчал о том, что поначалу король собирался пригласить седьмым зачинщиком Шатофьера, но, получив письмо от Ричарда Гамильтона, в котором тот изъявлял желание принять участие в турнире, отдал предпочтение шотландцу). - Надеюсь, ты не упустишь случая доказать свое превосходство над ним?
- Непременно! Я покажу этому сукину сыну, где раки зимуют.
- Между прочим, - Филипп извлек из-за отворота камзола копию регламента. - Ты можешь записаться еще до жеребьевки - но только начиная с третьего круга.
- Я уже записался, - ответил Эрнан. - Пятнадцатым.
- Не хочешь рисковать?
- Ха! Разве это риск? Это называется полагаться на случай. Когда придет время бросать жребий, незабитыми останутся лишь четырнадцать первых и, возможно, еще несколько последних мест - и на них будут претендовать не менее полусотни рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая случайность помешала мне сразиться с Гамильтоном.
- Понятненько, - сказал Филипп. - Ну а ты, Симон, тоже записался?
- Да какой из меня рыцарь! - небрежно отмахнулся тот. - Впрочем, если кто-то из вас возглавит одну из партий в общем турнире, я, конечно, присоединюсь к нему... Ну, и еще попытаю счастья в охоте за сарацинами.
Эрнан усмехнулся и вновь запустил руку в котомку.
- Ай-ай-ай! - сокрушенно произнес он, вынимая последнюю бутылку. Осталась единственная и неповторимая.
- Не грусти, - утешил его Филипп и протянул ему свою, полную на две трети. - На, возьми. С меня достаточно.
- И мою можешь взять, - добавил Симон. - Там осталась почти половина.
Шатофьер одобрительно хмыкнул.
- Вот и ладушки. Вы, ребята, настоящие друзья... Ну что ж, коль скоро у меня есть что пить, я, пожалуй, побуду здесь до приезда императора. Передайте Жакомо...
- Это излишне. Август Юлий изменил свои планы. Он прибывает завтра утром.
- Ах, так! Тем лучше. Тогда я чуток сосну в твоем шатре, не возражаешь?
- О чем может быть речь! - пожал плечами Филипп. - Спи здесь, сколько тебе влезет.
- Так я и поступлю, спешить-то мне некуда. Во дворце меня никакая барышня ведь не ждет... Да, вот еще что, Филипп. Отныне в нашей компании остался лишь один монах - я.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Сегодня ночью Габриель, наконец, последовал твоему совету и распростился со своей девственностью. Помнишь, вчера он весь вечер увивался около той смазливенькой девчушки, сестры Монтини? - Эрнан лукаво прищурился. - Говорят, ты уже положил на нее глаз, но Габриель тебя опередил.
- Ба! - изумился Филипп. - Кто это - "говорят"?
- Спроси лучше у Симона. Это он мне рассказал.
Филипп повернулся к Симону:
- А ты-то откуда знаешь?
Тот почему-то смутился.
- Я сам видел, собственными глазами.
- Что?!! - вытаращился на него Филипп.
- Ну, не... не это, а... Собственно, я видел, как Габриель выходил из ее комнаты.
- Ага, понятно. Ты разговаривал с ним?
- Да.
- И он не попросил тебя держать язык на привязи?
- Ну... Собственно говоря... Это...
- Все-таки попросил?
Симон виновато заморгал.
- Да, попросил.
- Ах, ты трепло несчастное! - негодующе рявкнул Эрнан. - Какого тогда дьявола ты разбалтываешь чужие секреты?! К твоему сведению, Филипп, этот пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и его барышню.
Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся.
- Стало быть, ты видел, как Габриель выходил от Матильды? Ладненько. - Тут он ткнул его пальцем в грудь. - Но ты-то что делал на половине фрейлин в то самое время? Вот вопрос достойный пристальнейшего изучения!
Краска бросилась Симону в лицо.
- Я... Я просто...
- Ой, не заливай! - отмахнулся Шатофьер. - Если тебе удается водить за нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то со мной такой номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского лесничего?
- А? - Филипп озадаченно взглянул на внезапно скисшего Симона, затем вопрошающе посмотрел на Эрнана: - О чем ты толкуешь, дружище? Причем здесь дочь лурдского лесничего?
- А при том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски похожие на верного супруга госпожи Альбре де Бигор.
- Да ты шутишь! - воскликнул ошарашенный Филипп.
- Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати лет, а старший их ребенок родился за полгода до его женитьбы на Амелине.
- Черти полосатые! Симон, это правда?
Симон и не шелохнулся, как будто вовсе не расслышал вопроса. Ссутулив плечи и опустив глаза, он был похож на пойманного с поличным преступника, который прекрасно понимал, что выкручиваться бесполезно, и хранил гордое молчание.
Филипп вновь обратился к Эрнану:
- Но как же так? Почему я не знал?
- Да потому, что никто не знал... Гм, почти никто - за исключением лесничего, нескольких слуг, держащих свои языки за зубами, и матери Симона.
- Его матери?!
- Ну, да. Она-то и подыскала для милки своего сына покладистого мужа, который постоянно находится в разъездах и не задает лишних вопросов насчет того, откуда у его жены берутся дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24