Он не стал изображать большинство городов и деревень, а также выдававшиеся из воды скалы, рифы и незначительные участки суши, не считавшиеся Часами, вроде Прощального утеса.
Но, несмотря на все эти упрощения, последняя из известных работ Тадеуша слыла настоящим шедевром. У каждого, кто ею любовался, невольно захватывало дух. Любому из зрителей казалось, что он парит над Абаратом высоко в воздухе, что он превратился в птицу, чьими перьями играет ветер, — так искусно сумел Тадеуш передать в своей картине ощущение красоты, полета, свободы.
Для Джонов эта кража оказалась малодоходной.
Картину они после недолгих колебаний все же продали. Покупателем стал Роджо Пикслер. Он уплатил им за нее несколько тысяч земов, которые не иначе как взял у кого-то взаймы. Он ведь в ту пору был всего лишь бродячим торговцем, продавал ребятишкам глиняные свистульки, грубо вылепленные и небрежно раскрашенные.

Братья не сомневались, что Пикслер составил и постепенно претворял в жизнь свой план по захвату островов, черпая вдохновение в созерцании шедевра Тадеуша Джорджа. Стоило бродячему торговцу купить у них картину, как его известность, авторитет, а также состояние начали расти не по дням, а по часам. И к настоящему времени он безусловно, являлся самым могущественным из не посвященных в тайны волшебства жителей Абарата. Помимо города Коммексо, который был настолько велик, что являл собой некий особый самодостаточный мирок, Пикслер владел контрольным пакетом акций Балаганиума и намеревался в самое ближайшее время начать возведение центра увеселений на Пяти Вечера. Ходили даже слухи о его намерениях купить Великий Зиккурат на Утехе Плоти, чтобы, истребив в его окрестностях всяческую магию и волшебство, создать там город наподобие Коммексо.
И хотя рекламным брэндом Пикслера служила добросердечная приветливая улыбка на личике Малыша Коммексо, сам Роджо был начисто лишен как приветливости, так и добросердечия. При покупке «Прекрасного мгновения» у братьев Джонов он недвусмысленно заявил им, что, если о состоявшейся сделке услышит хоть одна живая душа, Хвату и остальным вскоре придется умолкнуть навек.
Братья ни на секунду не усомнились в реальности этой угрозы и держали рты на замке. Об исчезновении полотна из дворца молчали даже газеты. Но известность Джонов и без того была весьма широка. О множестве других эпизодов с их участием не переставая судачили в кофейнях и на рынках едва ли не каждого из обитаемых островов. Мало кто сомневался, что, если Хват с братьями когда-нибудь попадутся, не миновать им казни.
Именно по всем приведенным выше причинам Хват, как ни был он изнурен путешествием в Иноземье и обратно, как ни стремился он держаться поближе к Кэнди, чтобы рано или поздно получить назад Ключ, отданный ей на хранение, не отважился подняться на Веббу Гаснущий День.
Вместо того чтобы пуститься по следу Кэнди, рискуя быть опознанным и пойманным, Джон Хват остался ждать развития событий в водах Изабеллы, неподалеку от острова. Причал и набережная обрушились на его глазах, и лишь когда были устранены все последствия этого несчастья — пострадавших доставили в лечебницы, а зеваки разбрелись, — Хват рискнул выбраться из воды на берег и расположился на уцелевших досках причала в надежде наняться гребцом на какую-нибудь лодку и перебраться на более спокойный остров. Куда-нибудь, где братья могли бы отдохнуть несколько деньков и поразмыслить, как им быть дальше.
Хвату повезло. Он как раз скармливал Губошлепу крошки жареной рыбы, которые подобрал с досок возле того места, где сидел, как вдруг какая-то женщина хлопнула в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание, и громко крикнула:
— Нам нужен землекоп! Братья в один голос заявили:
— Он умеет копать! — и скосили глаза на Хвата.
И, как уже бывало не раз, Джон Хват обнаружил, что он, оказывается, пожелал наняться на грязную работу.
Несколькими минутами позже двухмачтовый парусник под названием «Белбело» отчалил от острова Вебба Гаснущий День и взял курс на Сумеречный пролив.

Командовал шхуной капитан Хемметт Макбоб, косматый великан, похожий на медведя, старый и опытный моряк. Про таких в Абарате говорили, что у них вместо крови морская вода. Кроме него и Хвата на борту «Белбело» находились еще четверо. Одну из них, чернокожую воительницу, звали Женева Персиковое Дерево. Она, судя по всему, несла бремя ответственности за выполнение той миссии, о которой Хвату пока не было сказано ни слова. Остальные трое находились у нее в подчинении. Среди них были двое землекопов: выходец с острова Ба-юн по кличке Двупалый Том, а еще Кудряшка Карлотти, грубоватый верзила, на бритой голове которого были оставлены три коротких вьющихся локона. Когда-то Карлотти слыл удачливым игроком, но однажды ему не повезло: он не только спустил в карты всю наличность, но лишился языка и средних пальцев на одной из ступней и с тех пор зарекся когда-либо садиться за игру. Последним же членом этой странной команды была девочка лет тринадцати, по виду — не иначе как маленькая бродяжка. У нее были светлые, почти белые волосы, с которыми странно контрастировали огромные, необыкновенно глубокие и выразительные черные глаза. Она не двигаясь сидела на носу «Белбело» и сосредоточенно смотрела вперед, на безбрежные воды Изабеллы.

Воды эти вскоре сделались гораздо менее спокойными, чем были в начале путешествия, — маленькое суденышко Макбоба миновало пролив и устремилось в открытое море. Над вершинами Закромов Гапа собирались грозовые тучи. Хемметт предупредил своих пассажиров, что надвигается шторм, и, судя по всему, свирепый. Вскоре тучи начали медленно расползаться над неспокойной поверхностью моря, то и дело плюясь молниями.

Девочка, Трия, продолжала сидеть на носу. Ей, казалось, не было никакого дела ни до надвигавшегося шторма, ни до высоких волн, которые все сильнее раскачивали корабль. Она пристально смотрела на темные контуры окрестных островов и лишь изредка наклонялась к Женеве, чтобы прошептать той несколько слов. Чернокожая воительница тотчас же громко передавала инструкции девочки Макбобу, который беспрекословно их выполнял.
Двупалый Том, щеголявший пестрыми спиралями татуировок на обеих руках, сидел на скамье у правого борта «Белбело» и с помощью увеличительного стекла разглядывал пожелтевшую и потрепанную на сгибах географическую карту. Женева Персиковое Дерево стояла посередине палубы. Она попеременно подходила то к девочке за новыми инструкциями, то к Двупалому Тому, чтобы заглянуть в его карту.
Хват был слишком любопытен по своей природе, чтобы не подойти, в свою очередь, к Двупалому Тому и не поинтересоваться, что это за документ он так внимательно изучает на пару с главой экспедиции. Но при его приближении Том помотал головой и стал поспешно сворачивать карту.
— Не нервничай, Том, — успокоила его Женева. — Я знаю братьев.
— Откуда? — забеспокоился Удалец.
— Только лишь понаслышке.
Женева Персиковое Дерево сопроводила свои слова пленительной улыбкой, перед которой не смог устоять ни один из Джонов. Все они немного влюбились в чернокожую красавицу.
— Тебе, поди, такого о нас наговорили, — вздохнул Ворчун, — что ты нипочем не станешь нам доверять.
— Нет. Совсем наоборот. Я полностью доверяю только тем, кому нечего терять, — возразила Женева.
— Это как раз про нас, — хихикнул Удалец. — Значит, мы тебе подходим.
— Нам совсем некуда податься, — устало пожаловался Филей.
— Обещаю и клянусь вам, братья, — сказала Женева, — если наша миссия будет с честью выполнена, я предоставлю вам надежное убежище, где рука закона никогда не опустится на ваше плечо. Там вы сможете начать новую жизнь.
— Ты это о чем, если не секрет? — полюбопытствовал Губошлеп.
— Об Острове Черного Яйца, — сказала Женева. — На первый взгляд он может показаться не самым приятным местом в Абарате. В Четыре Утра всегда темно. Луна успевает уйти с небосклона, а солнцу еще рано всходить. Но поверьте, на моем острове царят не одни только тьма и смерть.
— Неужели?
— Верьте мне. Порой в самые черные минуты жизни мы вдруг видим свет, исходящий из сокровенной глубины всего сущего.
Женева отвела взгляд, и Хват догадался, что она не просто открыла им некоторые из тайн своего острова. Она говорила о том, что происходило здесь и сейчас: об их путешествии, о его целях.
Момент показался ему самым подходящим, чтобы удовлетворить наконец свое любопытство.
— Чего ты от нас хочешь? — без обиняков обратился к ней Филей. — И вообще, зачем тебе понадобился землекоп?
— Скажи им, Том, — распорядилась Женева. Двупалый Том с сомнением повел плечами.
— Давай-давай, говори.
— Не хватало еще, чтоб они струсили прежде времени.
— Сомневаюсь, чтобы у Джона Хвата не хватало отваги. Или у любого из его братьев.
— Ну как знаешь.
— Знаю.
Женева произносила слова мягко, без всякого нажима, но тем не менее звучали они как приказ, отдав который она оставила Тома и Джонов беседовать, а сама прошла на нос, чтобы получить очередные указания от Трии. Братья проводили ее взглядами.
— Ахнуть не успеваешь, как уже на крючке, верно? — спросил Двупалый Том.
— Что?
— Да я про Женеву. Одного взгляда довольно, чтобы влюбиться в нее. Или я не прав?
Джоны растерянно взглянули на Тома. Хнык, Соня и Удалец покраснели.
— Да не тушуйтесь вы, против нее никому не устоять. Ох, что уж там говорить, если даже меня зацепило! У вас подружка-то есть?
— Нет, — сказал Хват. — А у тебя?
— Семья у меня. Хотя и не такая, как у большинства. Показать?
— Сделай одолжение.

Двупалый Том вытащил из нагрудного кармана и протянул Хвату довольно потрепанную фотографию своего семейства. На снимке были запечатлено пятеро. Одним из них был Том собственной персоной, у ног его свернулась кольцом двухголовая иджитианская дженга. Плечом к плечу с Томом стоял высокий мужчина с ярко-алой кожей и длинными волосами, заплетенными в косу. Он держал на руках симпатичную крошечную хрюшку.
— Понятно, — сказал Хват, возвращая фотографию. — Семья у тебя и впрямь необычная. Скучаешь по ним?
— Ой, что ты, не то слово! Мы давно уже вместе. Но для меня очень важно участвовать в этой миссии. Они понимают, что я не мог не поехать. — Том бережно спрятал фотографию. — И что я могу не возвратиться.
— О чем это он? — встревожился Джон Удалец.
— Ты не хуже остальных слышал, что он сказал, — проворчал Соня. Верхушка рога, на которой он обитал, склонилась вперед, поближе к Тому, и Соня потребовал от него: — Давай-ка без обиняков, приятель. Ты считаешь, нас могут ухлопать?
— Эй, а ну закройте рты, вы все! — прикрикнул на братьев Джон Хват, устыдившись их трусости. — Мы вызвались участвовать в экспедиции и станем выполнять все, о чем был уговор. А там будь что будет.
— Однако нам не мешало бы узнать, чего ради все это затеяно, — возразил Хнык со своим всегдашним апломбом. — Так, на всякий случай. Чтоб заранее представить себе, к чему следует быть готовыми.
— Что ж, это разумное требование, — улыбнулся Том. От его былой настороженности и следа не осталось. — С чего бы мне начать? Ладно, сперва о Финнегане. Кто-нибудь из вас помнит о молодом человеке по имени Финнеган Фей?
— А как же, — ответил Джон Губошлеп. — Это тот самый бедняга...
— ...который собирался жениться на принцессе Боа, — подхватил Удалец.
— Но не успел, — вздохнул Джон Хнык.
— ...потому что принцессу, — сказал Джон Хват, — утащил дракон. Прямо от алтаря.
— Именно так и было, — подтвердил Том. — Финнеган был славный парень. И я уверен, со временем он стал бы великим человеком, если бы пришел к власти, женившись на принцессе. Вместе они уничтожили бы много дурного и скверного, что и по сей день процветает на островах. Старые распри, корни которых уходят во времена битв между Ночью и Днем. Да мало ли повсюду такого, чему надо положить конец!
— Но ведь он, кажется, был некоролевской крови? — полуутвердительно произнес Джон Змей.
— Насчет происхождения Финнегана все не так-то просто, — возразил Том. — Его отцом был принц Дня, которого звали Маффик Фей. Мать Финнегана была незнатного рода, зато по части волшебства с ней мало кто мог бы потягаться. К тому же она являлась подданной Ночи. А звали ее Мария Капелла. Она жила на Пятнистом Фрю...
Хват потер пальцем переносицу.
— Интересное сочетание. Финнеган, выходит, тот еще метис.
— Это слабо сказано, — усмехнулся Том. — Союз его родителей, Маффика и Марии, был заключен в нарушение строжайших запретов. Сам посуди: принц Дня и ведьма из стана Ночи. Неслыханное дело! Так что Финнеган сочетал в себе редкостные качества. Это был во всех отношениях Удивительный юноша. Я удостоился чести знакомства с ним, которое продолжалось несколько месяцев — все время, пока он ухаживал за принцессой Боа. Я был тогда главным конюшим принцессы и часто седлал лошадей для совместных верховых прогулок ее высочества и Финнегана. Его ухаживание было тайным. На первых порах, конечно. А потом оно перестало быть секретом.
— Это еще почему?
— Потому что принцесса вся так и светилась любовью. Такое глубокое чувство невозможно скрыть, в особенности от близких. Король хорошо знал свою дочь. И вскоре обо всем догадался. Прознал и про тайные верховые прогулки принцессы и Финнегана.
— И что же он сделал, когда поймал свою дочь с поличным? — спросил Удалец.
— Поначалу, как водится, пришел в ярость. Мол, как это его дочь посмела влюбиться в особу столь сомнительного происхождения? «Ни рыба ни мясо». Именно так он выразился, я точно помню. Но он очень быстро сменил гнев на милость.
— С какой стати?
— Потому что встретился с Финнеганом. — Том печально улыбнулся. — При одном только взгляде на Финнегана любому делалось ясно, какой он славный парень. Тактичный. Участливый. С гибким умом и зрелыми суждениями. С нежной душой и отважным сердцем... — Он тяжело вздохнул, заново переживая горечь утраты. — Ну, в общем, король Клаус благословил предстоявший союз, назначил день свадьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51