Джойс почти никогда не покидала его стен. Хочкис так и не оправился после предательства жены, ушедшей от него к адвокату из Сан-Диего, что был на семнадцать лет ее старше. Семья Фаррелов переехала в Саузенд-Оукс, но дурная слава нашла их и там. В конце концов они забрали с собой Арлин и уехали в Луизиану. Арлин так и не пришла в себя. Уильям слышал, будто редко случалось, чтобы она произносила больше десяти слов за неделю. Ее младшая сестра Джоселин Фаррел вышла замуж и переехала в Блу-Спрюс. Уильям видел ее как-то раз, когда она приехала в Гроув навестить друзей. Судьбы этих семей оставались по-прежнему тесно связаны с историей города. Уильям знал их всех, он здоровался с Макгуайрами, Джимом Хочкисом и Джоселин, но они ни разу не сказали друг другу ни слова.
В разговорах не было нужды. Все они знали то, что знали. И жили в ожидании.

II

Юноша был буквально черно-белый: черные волосы до плеч, завивавшиеся у шеи, черные глаза за стеклами круглых очков. Цвет кожи у него был слишком светлый для калифорнийца, зубы еще белее, хотя улыбался он редко и говорил мало. В обществе он начинал заикаться.
Даже «понтиак» с откидным верхом, который он припарковал у молла, был белый, пусть и поржавевший от снега и соли десятка чикагских зим. «Понтиак» провез своего хозяина через всю страну, хотя и заставил его пару раз поволноваться в пути. Пора было вывести эту машину в поле и пристрелить. Чтобы узнать приезжего, достаточно было просто взглянуть на ряд припаркованных автомобилей.
Или на самого юношу. Он чувствовал себя беспомощным в своих вельветовых штанах и поношенной куртке (слишком длинные рукава и слишком узко в груди – как и у всех курток, что он покупал). В Гроуве цена человека определялась по цене его кроссовок. Но молодой человек не носил кроссовок. Он носил черные кожаные ботинки до тех пор, пока они не разваливались, а потом покупал такие же новые. Но, вписывался он в местную жизнь или нет, он приехал сюда по делу, и чем скорее он этим делом займется, тем скорее почувствует себя в своей тарелке.
Для начала нужно сориентироваться. Юноша выбрал магазинчик «Замороженный йогурт», где было меньше всего народу, и нырнул туда. Там его встретили с таким радушием, что он испугался, будто его узнали.
– Привет! Чем я могу вам помочь?
– Я… нездешний, – начал он. «Дурацкое заявление», – мелькнула мысль. – Я хотел узнать… узнать, где мне купить карту?
– Карту Калифорнии?
– Нет, карту вашего города. – Он старался говорить короче, чтобы его заикание было менее заметно.
Человек за прилавком улыбнулся еще шире.
– Зачем вам карта? У нас маленький город.
– Ясно. А как насчет гостиницы?
– Конечно! Легко. Есть одна совсем рядом. Или новая, в Стиллбруке.
– Какая самая дешевая?
– «Терраса». С другой стороны молла.
– Прекрасно.
Улыбка, которую он получил в ответ, говорила: «У нас все прекрасно». Он и сам в это почти поверил. Множество блестящих новеньких машин; светящиеся указатели торгового центра, яркий, словно воскресный утренний мультик, большой плакат на фасаде мотеля: «Добро пожаловать в цветущий рай Паломо-Гроува!» Юноша добрался до гостиницы, снял номер и с облегчением задернул шторы, чтобы отгородиться от дневного света и немного полежать в полумраке.
Последний отрезок пути порядком его утомил. Он решил сделать зарядку и принять душ, чтобы привести себя в порядок. Он относился к своему телу как к механизму, а сейчас оно слишком долго просидело в машине и нуждалось в разминке. Минут десять он разогревался, имитируя бой с тенью, проводил комбинации ударов руками и ногами, затем последовала его любимая связка из более сложных приемов: «топор», «полумесяц в прыжке», хук с разворотом и удары ногами в прыжке с разворотом. Как обычно, физические упражнения помогли привести мысли в порядок. Когда он дошел до растяжек и приседаний, он уже был готов перевернуть полгорода в поисках ответа на вопрос, из-за которого сюда приехал.
Кто такой Ховард Катц? Ответ «я» больше его не устраивал. Он был просто машиной. Он хотел знать больше.
Первой этот вопрос задала Венди – в долгий вечер споров, закончившийся тем, что она от него ушла.
– Ты мне нравишься, Хови, – сказала она – Но я не могу любить тебя. И знаешь, почему? Потому что я не знаю, кто ты.
– Сказать, кто я? – ответил Хови. – Человек с дырой в Душе.
– Довольно странное определение.
– Довольно странное ощущение.
Это было странно, но это было правдой. У других были разные способы ощущать себя людьми: честолюбие, убеждения, вера. Ему досталась лишь жалкая неопределенность. Те, кому он нравился – Венди, Ричи, Лем, – относились к нему терпеливо. Они ждали, пока он, заикаясь и запинаясь, выскажет свое мнение, и даже пытались найти смысл в его словах. («Ах ты, святая простота», – сказал как-то ему Лем, и Хови до сих пор это помнил.) Но для прочих он был Катц-недотепа Открыто ему этого не высказывали – никто не рисковал меряться с ним силой. Но он знал, что за его спиной люди так говорят. Каждый раз все сводилось к одному: Кати – неполноценный.
Разрыв с Венди стал последней каплей. Остаток недели он размышлял, никому не показываясь на глаза. Решение пришло неожиданно. Если есть место на земле, где он мог что-то узнать и понять о себе, то это родной город.
Он раздвинул шторы. За окном все сияло, и в воздухе носились приятные запахи. Он не мог понять, зачем матери понадобилось менять это райское место на Чикаго с его зимними ветрами и летней духотой. Теперь, когда мать умерла (неожиданно, во сне), ему предстояло самому разрешить эту загадку и постараться заполнить ту пустоту, что он всегда ощущал в себе.

Когда она подошла к выходу, мать позвала из своей комнаты, как всегда безошибочно рассчитав время:
– Джо-Бет? Ты здесь?
Знакомые тревожные нотки в голосе: любите меня сейчас, потому что завтра меня может не быть. Завтра… или через час.
– Дорогая, ты еще здесь?
– Ты же знаешь, что да, мама.
– Можно тебя на минутку?
– Я опаздываю на работу.
– Только на минутку. Пожалуйста! Минутка тебя не задержит.
– Иду-иду. Не расстраивайся.
Джо-Бет направилась по лестнице наверх. Сколько раз в лень она поднималась по ней? Вся ее жизнь прошла в беготне по этим ступеням, вверх и вниз, вниз и вверх.
– Что, мама?
Джойс Макгуайр лежала на софе рядом с открытым окном в своей обычной позе, откинувшись на подушки. Она не выглядела больной, но она вечно болела. Врачи приходили, осматривали ее, получали гонорар за визит и уходили, недоуменно пожимая плечами. Они говорили, что физически Джойс здорова. Слушали сердце, легкие, осматривали позвоночник – все было в порядке. Но она хотела услышать другое. Когда-то она знала девушку, которая сошла с ума, попала в больницу и больше никогда не поправилась. Поэтому Джойс больше всего на свете боялась безумия. Она боялась даже произносить это слово.
– Не попросишь ли ты пастора позвонить мне? – попросила Джойс. – Может, он зайдет вечером.
– Он очень занятой человек, мама.
– Не для меня, – возразила Джойс.
Ей было тридцать девять, но она вела себя так, будто была вдвое старше. Она поднимала голову от подушки с такой осторожностью, словно каждый дюйм был для нее победой над гравитацией. Ее руки и веки подрагивали, а в голосе слышалась постоянная тревога. Она напоминала киношного чахоточного больного, и никакая медицина не могла убедить ее отказаться от этой роли. В соответствии с этой ролью она одевалась в больничные пастельные тона, отрастила длинные черные волосы и не думала делать прическу или хотя бы закалывать их. Она не пользовалась косметикой, что еще более усиливало впечатление, будто эта женщина балансирует на грани жизни и смерти. Джо-Бет теперь даже радовалась, что мать не появляется на людях. Ее вид вызвал бы толки. Но все это приковывало Джо-Бет к дому, где она должна была носиться вверх-вниз по лестнице. Вверх-вниз, вверх-вниз.
Когда раздражение Джо-Бет достигало, как сейчас, предела, она убеждала себя, что у матери есть причины для подобного поведения. В таком консервативном городе, как Гроув, незамужней женщине нелегко одной воспитывать детей. Она заработала свой недуг, выслушивая всю жизнь порицания и осуждение.
– Я попрошу пастора Джона тебе позвонить. А теперь, мам, мне пора.
– Знаю, дорогая, знаю.
Джо-Бет повернулась к двери, но Джойс снова ее окликнула.
– Не поцелуешь меня? – сказала она.
– Мама…
– Ты никогда не отказывалась поцеловать меня.
Джо-Бет покорно вернулась к кровати и поцеловала мать в щеку.
– Будь осторожна, – сказала Джойс.
– Хорошо.
– Не люблю, когда ты работаешь допоздна.
– Здесь не Нью-Йорк, мам.
Глаза Джойс метнулись к окну, словно она хотела убедиться в этом.
– Неважно, – сказала Джойс, и ее голос окреп: – Сейчас в мире нет безопасных мест.
Знакомые речи. Джо-Бет с детства слышала нечто подобное в разных вариантах. Молл, мир – это долина смерти, полная неведомого зла. Поэтому мама и любила общаться с пастором Джоном. Они оба считали, что дьявол гуляет по земле, а также непосредственно по улицам Паломо-Гроува.
– Увидимся утром, – сказала Джо-Бет.
– Я люблю тебя, дорогая.
– Я тоже тебя люблю, мама.
Джо-Бет закрыла дверь и направилась вниз.
– Спит?
Внизу стоял Томми-Рэй.
– Нет.
– Черт!
– Тебе нужно зайти к ней.
– Знаю, что нужно. Только неохота получать нагоняй за среду.
– Когда ты напился? Она говорила, будто ты перебрал.
– А ты как думала! Если бы мы жили как нормальные люди, у которых дома имеется алкоголь, такого не случилось бы.
– Так это она виновата, что ты напился?
– Ты тоже будешь меня доставать? Черт! Все только и делают, что мораль читают.
Джо-Бет улыбнулась и обняла брата за плечи.
– Нет, Томми. Тебя все любят, и ты это знаешь.
– И ты?
– И я.
Сестра легко чмокнула его и подошла к зеркалу взглянуть, как она выглядит.
– Картинка, – сказал он, подойдя ближе. – Что ты, что я.
– Твое самомнение становится все невыносимее.
– Потому ты меня и любишь, – сказал он. – Интересно, ты похожа на меня или я на тебя?
– Никто ни на кого не похож.
– Ты когда-нибудь видела два настолько похожих лица? Она улыбнулась. Сходство между ними было и впрямь потрясающим. Оба они, Джо-Бет и Томми-Рэй, были легкие и хрупкие, и оба восхищались друг другом. Джо-Бет больше всего на свете любила гулять под руку с братом. Она знала, что лучшего спутника не пожелает себе ни одна девушка и что брат чувствует то же самое. Даже на набережной Венеция, где хватало красоток и красавцев, все оборачивались им вслед.
Но в последние несколько месяцев они не гуляли вместе. Она пошла работать в закусочную, а он шлялся по пляжам со своими дружками – Шоном, Энди и прочими. Джо-Бет скучала по брату.
– У тебя не возникало никаких странных ощущений в последние дни? – вдруг спросил он.
– Каких, например?
– Ну, не знаю. Может, мне просто кажется. У меня такое чувство, будто все заканчивается.
– Лето на носу. Все только начинается.
– Да, я знаю… Энди уехал в колледж, да и хрен с ним. Шон связался с девчонкой из Лос-Анджелеса и не отходит от нее. Меня бросили тут одного в ожидании не знаю чего.
– Так не жди, съезди куда-нибудь.
– Да, наверное, ты права. Только… – Он изучал ее лицо в зеркале. – Ты не чувствуешь ничего… странного?
Она посмотрела на него, не уверенная, стоит ли рассказывать о своих снах. Ей снилось, будто волна относит ее все дальше и дальше, а ее прежняя жизнь остается на берегу. Если не Томми, которого она любит больше всех на свете, кому еще можно про это рассказать?
– Ладно, признаюсь, – сказала она. – Кое-что было.
– Что?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Может быть, я тоже жду.
– Ты знаешь, чего?
– Не-а.
– Вот и я.
– Ну разве мы не отличная пара?

Она вспоминала этот разговор, пока ехала к моллу. Томми, как обычно, первый сформулировал их общие ощущения. Последние недели были заполнены ожиданием. Вскоре что-то должно было случиться. Так говорили ее сны. Она чувствовала нутром. Она лишь надеялась, что все произойдет как можно скорее, пока она не сорвалась – Джо-Бет по горло была сыта матерью, Гроувом, работой в закусочной. Терпение кончилось, а то, что маячило на горизонте, не наступило, и жизнь остановилась. Если ничего не случится нынешним летом (что бы это ни было, пусть даже какая-то неприятность), Джо-Бет сама отправится навстречу неизвестному.

Похоже, в этом городе мало кто ходит пешком, заметил Ховард. За три четверти часа, пока он бродил по холму вверх и вниз, он встретил всего пятерых пешеходов, но они все гуляли или с детьми, или с собаками. Случайно он пришел в нужное место, где можно разузнать что-нибудь о городе. К тому же он успел нагулять аппетит.
От отчаяния спасет бифштекс, решил он и выбрал из нескольких заведений в молле закусочную Батрика. Она была маленькая и полупустая. Ховард сел за столик у окна, открыл потрепанную книжку Гессе «Сиддхартха» на немецком языке и продолжил борьбу с текстом. Это книга принадлежала его матери, была ею читана и перечитана. Он не помнил, чтобы мать произнесла хоть слово по-немецки, хотя владела этим языком в совершенстве, чего нельзя сказать о Ховарде. Чтение немецкой книги было для него сродни немому заиканию – он бился над каждой строчкой, пытаясь уловить ускользавший смысл.
– Что будете пить? – спросила официантка. Он раскрыл рот, чтобы заказать колу, и в эту секунду вся его жизнь изменилась.
Джо-Бет переступила порог закусочной Батрика. Последние семь месяцев она работала здесь трижды в неделю, но сегодня все было по-другому, словно предыдущие дни были лишь репетициями сегодняшнего вечера – вот она обернулась, вот встретилась глазами со взглядом молодого человека за пятым столиком. На нем были очки в золотой оправе, в руке книга. Он приоткрыл рот. Она не знала его имени – не могла знать. Она никогда не видела его прежде. Но он смотрел на нее с тем же выражением узнавания, которое, она чувствовала, отразилось и на ее лице.
Увидеть ее лицо – как родиться заново, подумал он. Как шагнуть из надежного укрытия навстречу захватывающим приключениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73