Война балбесов – 1

«Алексей Слаповский. Мы»: ООО «Издательство „ЭКСМО“»; М; 2005
ISBN 5-699-12473-Х
Алексей Слаповский
Война балбесов
хроника
1. Рассуждения
Лев Толстой был прав.
Он писал, что у любой войны есть множество причин и ни одну из них нельзя назвать решающей. Каждая важна. А после этого зачем-то взялся перечислять причины. Ведь если каждая важна, то перечислить их невозможно. Это бессмысленное дело.
Вот если война не начинается, то можно удивляться и искать причины, почему она не начинается, потому что она должна начаться всегда.
Я буду рассказывать о войне балбесов. О Войне Балбесов.
Так ее кто-то назвал. Может, правильно.
Не дураков, не сумасшедших, не идиотов — балбесов. Потому что балбесом временно может стать и умный человек. А дурак, идиот, сумасшедший — это накрепко, неизменно и на всю жизнь.
Война Балбесов.
Она началась, так как не могла не начаться. Городок Полынск делится на Заовражье и собственно Город. Война произошла между Городом и Заовражьем. И кажется: не будь деления, не было бы и войны.
Но деление было всегда.
Рассмотрим.
Еще не существовал город в нынешнем виде, Полынском называлось одно только Заовражье, которое и называлось: Полынск, а уже было деление на Гору (дома и улицы возле Лысой горы) и Берег (дома и улицы на берегу реки Мочи, ударение на первом слоге). Меж ними издавна велись бои на кулачках. Ну, и походя задевали друг друга вообще.
Но и Берег, например, в свою очередь делился на жителей Пристанских и Дровяных, живших, то есть, или возле пристани, или возле обширных лесоскладов. Там бревна пилились на доски, а населению продавались дрова. До сих пор от полынцев припахивает свежестью опилок, стружек, янтарного клея.
Но и Пристанские делились на Рыбаков и Крючников. Рыбаки ловили рыбу для своей еды и для продажи другим людям, чтобы и они ели рыбу, а Крючники, то есть грузчики, нагружали и разгружали баржи и пароходы с мукой и шерстью, скобяными изделиями и мануфактурой, овощами и сельдью, и у каждой селедки потом была своя судьба на праздничных столах под лучком с подсолнечным маслицем, с водочкой, с разговорами, приятными песнями, обниманиями и поножовщиной.
Но и Крючники делились на Своих и Пришлых. Свои любили свои жилища, своих жен, своих детей. Пришлые, сезонные, не имели своих жилищ и детей, а вот насчет чужих жен имели неискоренимое мнение, из-за этого не раз случались мордобоища. Другим словом — войны же.
Но и Свои делились на Староверов, их тут раньше много было, и Простых, то есть с иконами в красных углах, но без Бога в душе. И меж ними были свары.
Но и Староверы делились на Выдающих своих некрасивых дочерей за безбожников и Невыдающих.
Но и среди Невыдающих, а их было всего две семьи, Двугловы и Тепловы, наметилось деление: Двуглов отхапал у Теплова, будучи его соседом, часть огорода, крича, что его дед тут испокон века репу сеял (это было в марте 1927 года, когда еще три недели вьюга мела). Рассорились, перестали здороваться.
Но и в семье Двугловых произошло деление: воспользовавшись советским правом беспрепятственного развода, невестка Галина бросила доброго и смирно пьющего мужа и уехала на энтузиастическую стройку.
Но и в самой Галине произошло деление — первое из всех перечисленных счастливое: родила.
Итак, раз люди всегда на что-то делятся, вот и вечная вам причина войн, которая была, есть и будет быть.
Тем не менее, люди, как и Лев Толстой, любят знать конкретные причины всему, а еше больше любят объявлять себя знающими эти причины.
События имели широкую огласку по стране. И всяк стремился это информационное лыко, прилетевшее из Полынска, вплести в свою строку новостей.
Газета «Завтра» назвала битву в Полынске, которой завершилась война, отражением недоверия честного народа к бесчестной власти.
Ответим сразу: ерунда. В Полынске сроду не бывало ни власти, ни народа в том понимании, в каком привыкли понимать. Если же пьяный Елдырьев накануне плюнул в проезжавшую мимо машину начальника городской управы — не доплюнув, кстати, — то здесь не больше, чем совпадение — плюс непредсказуемость бесшабашного елдырьевского характера.
Газета «Сегодня» причислила событие к межнациональным конфликтам, основываясь на факте драки в местной гостинице с лицами кавказской национальности. Неточно и по дате, и по сути: дрались сами лица друг с другом, то ли армяне с азербайджанцами, то ли осетины с мингрелами, то ли чеченцы сами с собой, милицейский протокол этого не отразил, не будучи составленным. 29-го же июля, то есть в день битвы, ничего похожего не было, за исключением похмельных слов того же Елдырьева, сказанных им спозаранку единственному в Полынске стоящему дантисту Якову Львовичу. Слов этих никто не слышал, но они наверняка были межнациональные: таково елдырьевское к Якову Львовичу устоявшееся и несправедливое отношение.
Можно с натяжкой посчитать людьми разных национальностей жителей Города и Заовражья, потому что заовражные, поселившиеся здесь давным-давно, вышли откуда-то из-под Рязани и говорят «тяленок», «мятель», «тялега», а ведь язык — главное национальное отличие. Тем не менее, заовражные и городские вполне понимают друг друга и даже, что называется, с полуслова, внешность у них тоже одного типа: глаза мелкие и голубенькие, носы картошками, волосы льняные реденькие. Да и записались они в последнюю перепись населения все поголовно русскими. Лишь один человек в графе «национальность» поставил прочерк. Но он поставил прочерк и в графах, где требовалось указать фамилию-имя-отчество, год рождения и пол. Он указал только профессию, нарисовав ракету. Это значило: космонавт. Его зовут Мама. О нем после.
Газета «Коммерсантъ-Дейли» причины войны и битвы увидела в социально-экономических разногласиях: заовражные живут просторно, имеют коров, овец, кур, торгуют на базаре, а городские теснятся по-городскому, не заводят хозяйства, покупают продукты на базаре — и вот, видимо, возмутились монопольными заовражными ценами, устроили потребительский погром.
Вранье! Было всего лишь вот что: все тот же бесконечный Елдырьев 27-го июля, пьяный, конечно, оступился и помял яйца бабушки Панагиной, бабушка кричала. Прибежала жена Елдырьева, заплатила за яйца и очень осторожно повела мужа домой. Дома она соскоблила с его одежды, рук, лица и головы всю яичную слизь, набрав на целую сковородку, и только после этого била его скалкой, табуреткой, полотенцем с петухами, которых сама к свадьбе вышивала, кочергой, сапогами, ногтями, кулинарной книгой «О вкусной и здоровой пище» 1951-го года издания, репродукцией картины Шишкина «Утро в сосновом бору».
Газета «Совершенно секретно» в очередной раз завела речь об организованной преступности, проникшей уже и в дремучую девственную глубинку. Меж тем в Полынске сроду не бывало ни одного вора в законе, домушника, медвежатника — и как их еще там? Приехал однажды молодой человек в черной кожаной куртке, в черных очках, с черным пистолетом, зарегистрировался в городской управе как рэкетир с лицензией, но через три дня, обойдя места торговли и прочие, предполагающие скопление людей и денег, презрительно плюнул и уехал, даже ни с кем не попрощавшись.
Все преступления в Полынске совершались на бытовой почве. Ну, сын Глудов своротил в бане на отца котел, устав от его криков поддать горяченького. Сварил. Наоборот, не сын, а отец Месячных катал вот именно сына на плечах, бегая конем из комнаты в комнату, стукнул головенкой о притолоку. Не спасли.
Или: утром майору Лычко доложили, что от здания милиции ночью угнали его служебный автомобиль. Он, как и положено, организовал следствие и розыски. Через сутки автомобиль был обнаружен возле дома Алены Белой. Оказалось, сам Лычко спьяна ездил к ней ночью, требовательно говорил о любви, получил отказ и приглашение прийти в человеческом виде, ушел пешком с протяжной песней, а потом заспал, забыл о том, к кому ездил — и ездил ли вообще.
Так что...
Так что не будем искать причин войны в сферах социальных, экономических, политических, национальных и т.п. А будем попросту: кто начал, кто продолжил, чем дело кончилось.
2. Время и место
Вот карта города Полынска (см. приложение).

Составил ее Василий Венец, о котором после.
Центральное положение занимает овраг. В устье его составитель изобразил дом и написал «Аленина пр-сть». «Пр-сть» — это сокращение.
Здесь когда-то жила одинокая, рано овдовевшая красивая женщина Алена. Однажды, когда она была еще девочкой, она купалась в реке Моче (ударение на первом слоге), бывшей тогда судоходной, с маленьким мальчиком из соседей, и она удивилась несходству между собой и им и почувствовала в этом какую-то огромную человеческую загадку, которую и разрешала с недоуменным восторгом всю свою короткую жизнь, покуда ее не нашли возле дома с забитым внутрь тела осиновым колом. Следов побоев не было. Только на лице, на шее и на груди — красные полосы, очень похожие на те отметины, что оставляли на виноватых мордах полынских мужиков ревнивые жены.
Осталась маленькая девочка, тоже Алена. Она не купалась с мальчиками, и непонятно, как ее осенила недоуменная и ненасытная страсть матери. Должно быть, перешла по крови.
Те, кто хотел и ждал, дождались рождения у нее дочери, и покончили с молодой матерью привычным уже способом: осиновым колом.
Третья Алена, напуганная судьбой бабки и матери, собиралась чуть подрасти и уехать подальше. Но уехать все не получалось. А наследственность мучила. И как-то она приютила на недельку прохожего цыгана, а через срок родила близняшек-девочек. С местными же мужиками вела себя очень учтиво, отстранение, но, тем не менее, и ее вскоре нашли с осиновым колом в теле, причем сила была применена тяжелая, мужская, ногтевых же царапин на Алене не было.
Близняшки получили обе имя Алена, и жители стали ждать возраста, чтобы по какому-то проявившемуся отличию назвать их. Это имя в Полынске вообще самое ходовое: Алена Рыжая, Алена Тощая, Алена Меченая (с родинкой на лбу), Алена Белая, Алена Дряблая, Алена Пугало, Алена Растабара, Алена Грязная (всего-то один разок упала в лужу, оступившись, возвращаясь из гостей), Алена-с-Бантом (еще малышкой пришла в школу с огромным бантом, и вот у нее уже и дети, внуки, а все — Алена-с-Бантом), Алена Бешеная, Алена Квашеная, Алена Ряженая — ну, и так далее.
Алены-близняшки выросли, но по внешности остались абсолютно одинаковыми. Одна лишь была чуть побойчей, чуть поразговорчивей, а вторая столь молчалива, что наконец прозвали: Алена Немая. А через нее уже и вторую: Алена, которая Немой сестра — или проще: Алена Сестра.
Посмотрим еще на карту.
Мы видим два холма по бокам. Один песчаный, высокий, с крутизной к реке, называется Лысой горой. О втором долго говорили без имени. У нас, мол, справа Лысая гора, а слева — тоже гора. Тоже гора, тоже гора. В полынском произношении: «тожа гора». Тожа гора, значит. Отсюда: гора Тожа. Она пониже, поросла кустарниками, тут молодежь любит выпить на природе, драться и возиться, тут время от времени выкидышей находят.
В межгорье — дорога из областного города Сарайска, она же — в Сарайск, так как делает круг и возвращается сама в себя.
Железная дорога... О ней после.
Овраг. Через него железнодорожный мост. Повыше по оврагу — деревянный, который каждую весну сносит талыми водами, после этого начинают строить новый, работа идет медленно из-за нехватки материалов и специалистов, но к очередному паводку, как правило, успевают.
Парк культуры и отдыха. Здесь пивной павильон для взрослых, танцевальная площадка («Т. П.» на карте) для молодежи, а для стариков за оградой, по соседству — кладбище. Вася Венец уважительно обозначил его крестиками.
Итак, Город и Заовражье. Пошли, мол, в город, говорят сами же заовражные, собираясь в центр населенного пункта. Говорить-то говорят, но втайне обижены, ведь по справедливости Город, как позже возникший за оврагом, надо бы назвать Заовражьем, а не наоборот.
Началось же все с постройки железной дороги.
Вернее, как всегда, со слова.
3. Вначале было слово
В апреле 1938 года представитель Полынска попал в Москву на важное мероприятие, ел в буфете севрюжину с хреном, вдруг мимо идет товарищ Сталин, хлопает его по плечу, спрашивает, вкусно ли. И спрашивает:
— Откуда?
— С Полынска, — ответил представитель.
— У вас-то хоть заторов нету? — укоризненно покосился Иосиф Виссарионович на человека из свиты, у которого, наверное, как раз были заторы.
— Никаких заторов! — вспотев, доложил представитель.
— Нормально, значит, железная дорога работает? — уточнил Сталин, любуясь социалистическим взглядом представителя.
— А чего ей! — по-свойски махнул рукой представитель, вспомнив о доброте Сталина к обыкновенному человеку, но забыв, что никакой железной дороги в Полынске отродясь не бывало. Сталин еще раз похлопал представителя по плечу и велел налить ему вина с чудесным названием, которое представитель потом никак не мог вспомнить и — несколько позже — вечерами обитатели «Алтынки» (крупнейшая в Сарайске психлечебница) собирались вокруг несчастного бывшего представителя в кружок и наперебой предлагали:
— Напареули?
— Киндзмараули?
— Хванчкара?
— Нет! Нет! Нет! — в отчаянье отвечал несчастный представитель, дергая себя за волосы. — От любимого человека подарок — не могу вспомнить!!!...
...Пресса после того мероприятия раструбила на всю страну, что в ходе мероприятия у товарища Сталина состоялась беседа с делегацией железнодорожников Полынска и он похвалил ударников путей за бесперебойность ритмов перевозок.
Прочитав это, руководство государственной желдорсети, начальство области и Полынска схватилось за голову.
Представитель до дому не доехал, обретя на Алтынке вечный приют и покой.
Но Слово сказано: ГОРОД ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ!
Может Вождь ошибиться? Не может.
Значит, так тому и быть. Оприходовали все трудоспособное население уездных городов Полынска, Скотопригоньевска, Глупова, Градова, Энска, окраинных татарских Йок-на-Потопе и Маканды, дали каждому исправительный срок в бумажку и кайло в руки — и погнали строить отводы от трех направлений:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11