- Литера-атор... Книжечки извольте предъявить? Что, нету? Стишочки в
местной газетке? Литература, нечего сказать. Да и, кстати, о книжечках.
Что вы читаете? Я тут поинтересовался вашей библиотекой - сплошной
самиздат и тамиздат!
- А это что, до сих пор запрещено? - наивно округлил глаза Дар.
- А ты не храбрись. По такому подбору можно судить об умонастроениях
и...
- ...о лояльности, - тихо закончил фразу Дар.
- Если угодно. А что? Не так? И ведь результат же налицо: райком
комсомола до сих пор расхлебывает кашу, которую вы заварили. Помните
майский концерт? Что вы там читали, Дар? Это, простите великодушно, просто
уж какая-то порнография.
Дар фыркнул. Он вспомнил выступление молодых поэтов в одном из
городских училищ. Поглядел он с эстрады в зал на глупые, эмалево блестящие
глаза хихикающих девиц, на туповатые лица вполне созревших сексуально
акселератов... И его понесло. Он вывалил на головы юнцов и юниц все
хулиганские буриме, придуманные им и его развеселыми друзьями сугубо для
домашнего чтения под пятую бутылку вина, все армейские экзерсисы, в
сочинении которых изощрялась компания псевдолейтенантов на очередных
офицерских сборах. Концерт имел шумный успех...
Старший уполномоченный победно продолжал:
- А в прошлом году летом у вас англичане какие-то гостили!
- Да вы что?! - захлебнулся возмущением Дар. - Как вы смеете? Следили
за мной?
Гости оставили возмущение поэта без внимания, зато старший
уполномоченный с коварной улыбочкой вытащил из-за диванной подушки
затрепанный журнала "для мужчин".
- Это они вам подарили?
Дар уже не знал - смеяться ему или гневаться. Я долго не могла
понять, почему он сразу не выгнал в шею непрошеных визитеров, а потом
почувствовала: каким-то жутким, мистическим холодком веяло от этого
разговора, от двух жалких, но все же странно грозных людей, по-хозяйски
расположившихся в кухне Дара.
- И вообще! - продолжал старший уполномоченный. - Народ к вам толпами
шляется! Девки размалеванные! Песни орут! Притон какой-то, соседи
жалуются. Прекратите вы это все, пока не поздно, мой вам добрый совет...
пока. А иначе - будем принимать меры.
Мне это все порядком надоело. И я не могла удержаться от мелкой
пакости: стакан в руке старшего уполномоченного вдруг шевельнулся и
опрокинулся. Надеюсь, это не отстирается. Дешевка, конечно, не месть даже
- мстишка, но уж очень хотелось.
А дела-то, между прочим, у Дара неважные. Нервов ему помотают, это
точно. Слава Богу, времена другие: раньше-то по "сигналу общественности" и
вправду могли на лесоповал...
Дома меня ждали встревоженные Санька, Матвей и Стас. Кешка не утерпел
и вернулся под окно Дара. Вскоре они пришли вместе - непрошеные гости
наконец избавили поэта от своего присутствия, пригрозив долгой отныне
"дружбой".
Мы впали в уныние. Не то, чтобы боялись, скорее - было противно. Дар
петушился:
- Да чего они мне сделают! Телегу на работу - так некуда... А из
комсомола я и сам выбыл...
Да, трудно отнять что-либо у человека, не имеющего ничего. Дар,
насколько мне известно, умудрялся жить на сумму пятьдесят копеек в день,
причем сочинил целую философию по этому поводу. Там были и всем известные
постулаты вроде: "Не в деньгах счастье", и совсем свежая мысль: "Можно
прожить вообще без денег". Мы когда-то крупно поцапались с Даром - мне
противна эта философия нищеты, а Дар утверждал, что меня снедает гордыня и
суета, приводил в пример йогов, дервишей и странствующих миннезингеров. Ну
поэт, что с него возьмешь. Что йогам - им хорошо. Завязался узлом и сиди
спокойно. Развязался, руку протянул, банан съел и спи себе на гвоздях.
Тепло, и ментовка не вяжется. А любой дервиш или миннезингер у нас
называется просто - "бомж". Со всеми вытекающими из этого названия
последствиями. Так-то.
Наверное, это очень субъективно. Я, например, лучше с голоду помру,
чем протяну руку за подаянием. Возможно, именно это и называется гордыней.
Но когда я смотрю на вечно веселого Дара, мне хочется быть богатой. Для
того, чтобы анонимно назначать этим охламонам стипендии. Пусть сидят по
своим кельям и без тягостных забот о куске насущном ваяют нетленку. Пусть
спокойно женятся и заводят детей. Пусть ездят, куда захотят. Ну невыносимо
же видеть их существование! А ведь еще не вывелись умники, знающие точный
рецепт: надобно всем этим поэтам идти работать на заводы к станкам. Смену
отработал, а вечером и по выходным пиши себе на здоровье вирши про
доблестный рабочий класс и героическое крестьянство.
А, ладно. Так и мозги продумать недолго. Тем более, что от меня
требуются не абстрактные размышления, а вполне конкретная помощь вполне
конкретному человеку.
- Знаешь что, Дар... Ты бы уехал на время а? Сезон еще не закончился,
хочешь поработать спасателем где-нибудь на побережье? Представляешь, пляж,
музыка, шашлыки, девочки... а?
- Никуда я не поеду. Чего они ко мне привязались? Я в своем городе, в
своем доме. Верни-ка ты мне рукописи. И вообще, парни, у кого есть что из
моих вещей, тащите обратно. А то не ровен час, могут и вас тряхануть...
- Но-но. Ты не увлекайся все-таки, не тридцать седьмой год. Я склонен
думать, что это была, так сказать, демонстрация.
Дар повернулся к Стасу:
- Это как же?
- Ну, понимаешь, скорее всего соседи накапали. Сам подумай - живет
одинокий молодой человек, бабы к нему ходят... Ходят?
- Само собой.
- Ну вот. Дружки собираются, отнюдь не абстиненты. Не работает опять
же нигде. А народ у нас хорошо дрессированный, бдительный. Четко усвоил,
что нет такого звания - российский литератор, а есть - бездельник и
тунеядец. Усек?
- Да чего я им сделал?
- Ну ты ж бумагу все-таки мараешь. А они - бойцы идеологического
фронта, вечно на посту. Пугнули тебя, да и все. Это, скорее всего, за тот
концерт, чтоб не выпендривался.
- Это они-то будут дешевыми пугалками заниматься?
- А ты уже терновый венец примериваешь? Пострадать захотелось, слава
Бродского покоя не дает? Не суетись, Дар, далеко нам до Бродского. А
эти... Лучше ж перебдить, чем недобдить. Вот они и стараются. Натура
такая! Вернее - привычка...
- Ну я им сделаю...
- Тихо, тихо... рано расхрабрился. Или, может, уже начинать собирать
подписи в твою защиту? Не цените вы своего счастья! Это ж только у нас
автору гарантировано, что у него хоть какие читатели будут, хоть
общественность поинтересуется...
Матвей в разговоре не участвовал. Я знала, почему. Лет пять тому
назад Матвея с треском выперли из института. Парень на одном знаменитом
теперь рок-фестивале спел две песни - и привет. Общественность
возмутилась. С тех пор кочевал по градам и весям то дворником, то
грузчиком. Петь он не перестал, но на фестивали больше не ездил. Он вообще
какой-то странный стал: не ел почти ничего, курил много, читал запоем - и
все про Индию. Я было решила, что очередной рерихнутый, но вроде нет. Я
надеялась разговорить его потихоньку, приручить исподволь. Хорошо уже то,
что он начал приходить часто на наши посиделки.
Последствия визита двух людей к Дару не замедлили проявиться по
скучным провинциальным прописям. Все, как обычно. Для начала Дару
намекнули, чтобы в дом к местной литературной знаменитости он больше не
приходил. Из областной газеты ему вернули два стихотворения, уже было
поставленных в номер, причем сказали, что стихов более приносить не нужно.
Затем сняли с обсуждения в литературном объединении заявленную за три
месяца рукопись. Руководитель объединения шепотом выматерил Дара в туалете
и посоветовал думать, с кем ссориться. Дару отказали в приеме на работу
машинистом сцены театра оперетты. И наконец, пополз по городу слушок,
после чего особо впечатлительные знакомые поэта при встрече с ним стали
переходить на другую сторону улицы.
Хуже всего, что ничего не делалось в открытую. Стихи вернули? Так
газета вообще стихов печатать не обязана, только к праздникам специальные
"датские", места же нет, вы же знаете, как перегружены газетные площади!
Рукописи не стали обсуждать? Так дрянь же рукопись, автор - явный
Графоман. На работу не взяли? А товарищ по специальности, простите, кто?
Актер драматического театра? Так вот пусть по специальности и работает,
только не в нашей труппе, у нас комплект. Ах, ближайший театр в соседней
республике? Так пусть уезжает! А за слухи вообще никто не отвечает.
Мистика прямо. Сильна у нас "общественность"...
Пусть уезжает... В самом деле, в маленьком городе Дару теперь
деваться некуда. Путь один, нахоженный чуть ли не всем нашим поколением,
нынешними "моцартами" - в сторожа и дворники. С глубоким мерси, что не в
лагеря и тюрьмы.
Я мстительно свела счеты с обоими гостями Дара: наделила каждого из
них стихотворческим даром. Дар от Дара... Ну, небольшим таким талантишком,
но назойливым, как болотный комар. Причем один из них должен был писать
иронические поэзы в стиле Иртеньева, а второй - деревенские стихи
гекзаметром. Посмотрим, как вы теперь покувыркаетесь!
После описанных событий мы долго не виделись. Как-то не тянуло
собираться по-прежнему, трепаться беззаботно, читать друг другу новые
произведения и всласть их потом топтать. Тягостно было как-то и немного
стыдно. Я потихоньку подбирала рукописи для сборника стихов, чтобы
впоследствии предъявить его местному издательству как бесспорное
доказательство существования в городе новой поэтической волны. По слухам,
Дар засел дома, отключил телефон и перечитывает "Трех мушкетеров". Матвей
опять исчез, подался на Южный Берег, где в бархатный сезон любая компания
будет рада барду, стакан вина нальют, кусок хлеба отломят. Стас, как мне
донес Кешка, работает над крупной вещью. Смотри-ка, семинар на пользу
пошел...
А Санька... поговаривали, что Санька пьет, куражится в городе, поимев
уже мелкие стычки с милицией, таскается за Темной Звездой. Вскоре мне
пришлось повидать Саньку, и встреча эта меня не обрадовала.
Накануне позвонила Ирина и принялась ныть. Мол, де, она тут, в дыре
провинциальной совсем закисла, и хорошо бы посидеть в приличном ресторане,
упаси боже, ничего такого, а просто две молодые солидные женщины обедают с
шампанским и чинно беседуют, и вообще у нее скоро день рождения. И что это
с Иркой? Подобные эскапады отнюдь не в наших правилах. Какие рестораны,
что вы! Наше место в дешевых кофейнях...
Но Ирка была так взбудоражена, она принялась так орать в телефон, что
чуть не сломала мембрану. Ну уж если ей так хочется... Я заказала столик.
И вот сижу это я в "Астории" слева от эстрады, прямо за фонтаном, пью
ледяную пепси-колу, вызывая кислое удивление официантов. Впрочем, время
еще не самое горячее, часов пять, так что они надеются быстренько скормить
мне какой-нибудь шницель и выставить за зеркальную дверь, освободив место
более стоящему клиенту. Ирка изволит запаздывать, поэтому ужин мне
пришлось заказывать на свой вкус. С каждой цитатой из меню лицо официанта
менялось, приобретая задумчивое выражение. Он удалился, часто оглядываясь
на меня. Ничего, ничего, тащи заказанное, а я посмотрю, как Ирка все это
будет есть... Пусть не нарывается.
В ресторане между тем появляется интересная компания. Сабаневский,
Темная Звезда, тихий мальчик по имени Сэм - известная в городе личность,
ходячий уголовный кодекс и до сих пор на свободе. Ну и еще пара-тройка
незначительного народа. Все мрачные, скучные, а Темная Звезда в холодном
бешенстве. Садятся они за столик и резво принимают с места в карьер. Через
полчаса - буквально дрова. Даже Сабаневский. А Темная Звезда пьет лишь
сладкий мускат, щеки ее пламенеют, она желает танцевать и развлекаться.
Дудки, в этом городе нет самоубийцы, который отважится танцевать с нею на
глазах глубоко нетрезвого Сабаневского. Мужчины за столиками старательно
отводят глаза от требовательного взора Темной Звезды и усиленно ухаживают
за своими дамами.
Ирки все еще нет, а на стол уже начинают сгружать первую серию
заказанного ужина. И, между прочим, у входа появляется бледный Санька,
огрызаясь на швейцара. Темная Звезда делает ему ручкой, и швейцар тотчас
же отпускает Санькину куртку. Санька, задевая стулья, подходит к столику.
Сабаневский поднимает многодумную голову, смотрит на Саньку, потом
наливает ему полный фужер водки. Круто...
Темная Звезда и Санька танцуют на пятачке возле оркестра. Лабухи
переглядываются юмористически. Да уж... зрелище. Стервозно-элегантная дама
в вечернем туалете с малым количеством бриллиантов и худой мальчишка в
жеваном джинсовом костюмчике последнего срока носки, с запущенными
грязными ногтями, в драных кроссовках.
А тут еще моя близорукая Ирка, пробираясь ко мне, натыкается на них,
наступает на шлейф платья Темной Звезды, мило извиняется и плюхается на
стул против меня, очень обижаясь, что я не желаю выслушать ее сию секунду.
А Сабаневский, глядя на Саньку змеиными глазами, медленно наливает второй
фужер водки. Мне вдруг срочно понадобилось выйти подкрасить губы. Я
скольжу мимо столика Сабаневского, задеваю сумочкой фужер, разбиваю его,
прошу пардона, исчезаю... Черта лысого... Сабаневский наливает следующий.
Ирка задает мне слишком громкие вопросы. На ее пронзительный голосок
реагируют гвардейцы Сабаневского, в результате чего мы оказываемся за их
столиком. Официант смотрит на нас мудрыми глазами и усмехается - так он и
знал, две шалые бабы пришли в кабак мужиков снимать. Санечка совершенно не
рад меня видеть, и пусть это будет на его совести. Впрочем, он в таком
состоянии, что совесть его уже лежит в обмороке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11